Все совпаденья не случайны

– Вот видишь! – вспылила Лена. – Для тебя ребенок – это неважно. Вот скажи, почему ты всегда ребенка не хотел?

– Я? Не хотел? Да кто такое сказал?!

– О, господи… – пробормотала Лена, до которой стал доходить истинный смысл семейной трагедии Лавровых. – Прости, Никитка. Эльза всегда говорила, что она сама не хочет детей, дескать, не любит. Но я-то видела, как она на чужих младенцев смотрит. Разве ж женщину обманешь? Вот и думала, что она тебя так выгораживает, что ты на ребенка не согласен.

– Не получалось у нас, – криво улыбнулся Никита.

– А врачи что говорят?

– Хм, врачи… – отмахнулся он. – Здоровы, говорят, оба. Здоровы, а детей нет. Мы уже и мечтать перестали.

– Как так? – вытаращила глаза Лена. – А аборты были?

– Восемь лет назад. Сказали, была девочка. И после как отрезало – ни одной беременности.

– Слушай, я где-то читала, что если женщина долго живет с одним мужчиной, то ее организм привыкает, и зачатие не происходит. А стоит только сходить «налево», так сразу «залет».

– Ты рекомендуешь Эльзе «налево» сходить?! – возмутился Никита, почувствовав себя задетым за живое.

– С ума сошел, да? Ты сначала дослушай, а потом кричать начинай. Суть в другом: отдохнуть вам надо немного друг от друга, тогда, может быть, и ребеночек получится.

– Вот тут ты в точку попала: уже начали.

– Да ты что! – обрадовалась Лена. – Эльза беременна?

– Нет, но к отдыху мы приступили. Ладно, если вдруг Эльза появится, позвони мне, пожалуйста.

Склонившись к журнальному столику, Никита быстро записал свой номер телефона, схватил плащ с гвоздя и вышел.

– Никита, постой! – закричала ему вслед Лена. – Что у вас случилось-то?

Лавров нажал на кнопку лифта и, не отвечая, поехал вниз.

На улице не на шутку разбушевалась непогода. Чернильную кляксу неба прорезала молния, раздался оглушительный раскат грома, взвыли сигнализацией машины, и взметнулись во внезапном порыве ветра опавшие листья. Никита едва успел добежать до ближайшего подъезда, как хлынул ливень.

– Давно такого ливня в столице не наблюдалось, – раздался рядом голос, и Лавров, пребывавший в полной уверенности, что он один, испуганно обернулся.

– И-извините, я вас не заметил, – заикаясь, сказал он маленькому седовласому старичку.

– Помнится, в году так шестьдесят седьмом была сильная гроза, но такого светопреставления и тогда не случилось. Смотрите, никак молния ударила в дерево… – указал он пальцем, и Никита, подняв голову, замер с открытым ртом: молодой стройный ясень под проливным дождем горел, как новогодняя свечка. – Вот так видишь своими глазами – и верить приходится. А что это на самом деле – господь один знает.

– Глаза обманывают? – усмехнулся Никита, скорее, чтоб просто поддержать разговор, чем действительно из интереса.

– Душа лжет, – ответил старичок. – То есть она-то и согласна бы сказать правду, но ее слабый голос никто не слышит. Когда она отчаивается пробиться к разуму, ей приходится сдаться, и она идет на оговор.

– Кого? – удивился Никита.

– Самой себя.

Повисла тишина. Никита не мог понять смысл произнесенных старичком фраз, они казались ему бредовыми, хотя человек рядом выглядел вполне вменяемым.

«Наверное, я схожу с ума, – уныло подумал Никита. – Вошел в подъезд, который как раз осветила яркая вспышка молнии, и тут было пусто. Затем невесть откуда появляется собеседник и говорит со мной замысловатыми фразами, а я ему отвечаю. Да так, что сам же себя и не понимаю…»

– Не все способны понять себя, – заявил вдруг старик, будто отвечая на мысли Никиты.

– Вы, простите, кто? – осторожно спросил Лавров.

– Эх, молодой человек, разве ж это важно на самом деле – кто? Истине неважно, из чьих уст она прозвучит, потому что в любых одеждах, в какие бы ни рядилась, она все равно остается истиной.

Наверху хлопнула дверь, и на лестницу с лаем выскочила собака. Никита оглянулся на великолепную афганскую борзую с расчесанной длинной шерстью, машинально проводил ее взглядом и только открыл рот, чтобы спросить: «А что есть истина?», как понял, что в подъезде он снова один. Старичок исчез. Наверное, вышел, пока Никита таращился на пса.

Дождь прекратился, прямо перед подъездом шелестел осенней листвой ясень, целый и невредимый, без малейших следов огня.

Никита подошел поближе, задрал голову и так стоял, тупо глядя на дерево и пытаясь понять, что же все-таки произошло, пока боль в шее не стала нестерпимой.

Ветер стих, небо немного прояснилось, и выглянуло солнце. Никита шел, стараясь привести мысли в порядок, а в голове калейдоскопом крутились события, лица, фразы. И вопросы, вопросы, вопросы… Но ни на один пока не нашлось даже спорного ответа.

Лужи задорно поблескивали, однако Никита не видел ничего вокруг, и потому ноги его промокли, а полы длинного плаща выпачкались в грязи. Он шел, как лошадь, у которой отпустили поводья, без всяких мыслей и планов, надеясь, что дорога сама выведет его куда-нибудь.

Какой-то дерзкий мальчишка, пробегая мимо, едва не спихнул Никиту в яму, выкопанную посредине дороги. Чтобы удержаться на ногах, Никита ухватился за фонарный столб и буквально носом уткнулся в объявление:

«Потерялась собака, черная с рыжим подпалом, прошу вернуть… Алтышников переулок…»

– Собака… Алтышников… – пробормотал Никита и осторожно пошел по краю ямы, стараясь не соскользнуть вниз. Какая-то мысль навязчиво крутилась в мозгу, но Лавров никак не мог ее поймать.

Обойдя, наконец, грязь, Никита огляделся, прочитал над соседней дверью надпись «Интернет» и хлопнул себя по лбу.

– Боже, какой я идиот! С этого и надо было начинать.

Глава 4

У Славика Косова в жизни была только одна страсть – компьютеры, и любил он их трепетно и нежно. Вероятно, парень родился с платой и паяльником в руках, да так больше с ними и не расставался. По той же причине Славик был практически всегда дома, и если его все-таки не удавалось застать, то это означало, что он наконец решился сбегать в магазин за продуктами или у него закончились компьютерные детали.