Все совпаденья не случайны

Дальше на фотографиях появлялся мальчик. Маленький белокурый ангел с младенческих фотографий постепенно превращался в угрюмого подростка. На некоторых фото он был снят с матерью и отцом, на других – один, и так лет до семнадцати-восемнадцати. Последним оказалось одно-единственное цветное фото. На нем, в платье из пены рюшей и кружев, крошечная девочка стояла у новогодней елки. На голове ее красовался огромный бант, а в руках она держала пушистого белого зайца. На этом семейная летопись обрывалась.

Доктор Краснов влетел в квартиру, на ходу раздеваясь и бросая вещи куда попало. Судя по небритой физиономии и заспанному лицу, звонок Никиты застал его в постели. Одет он был соответственно: черное драповое пальто накинуто поверх домашнего халата, на горло намотан длинный шерстяной шарф, на ногах – синие потертые джинсы и белые кроссовки.

– Ну-с, и где наша больная? – с порога осведомился он и, не дожидаясь ответа, направился в гостиную. – Ай-я-яй, как все запущено… – пробормотал он, склоняясь над распластавшейся на полу старушкой. – Вот что значит не слушаться домашнего врача и нарушать предписанный режим. Да, молодой человек?

Никита растерянно кивнул, наблюдая, как доктор Краснов ставит свой чемоданчик на стол и раскрывает его. Затем врач поспешно направился в ванную, и оттуда послышался шум бьющей с напором воды.

– Рассказывайте все по порядку, что и как произошло! – прокричал врач из ванной. – И поподробней, пожалуйста!

Никита поразился стремительности явно уже немолодого, хотя и прекрасно выглядящего человека, вздохнул и начал рассказывать все по порядку, начав с того самого момента, как сухонькая старушечья лапка вцепилась в его рукав. Доктор тем временем по-хозяйски достал из шкафчика, висящего в ванной комнате, чистое полотенце, вытер руки и, вернувшись в комнату, где лежала Лизавета Саввична, принялся потрошить свой чемоданчик. Достал оттуда пару шприцев, ампулы с каким-то лекарством, тонометр и еще какие-то мелочи, назначения которых Никита не знал.

– И что меня еще поразило, – продолжал Лавров, – Лизавета Саввична очень хорошо читала стихи, и голос у нее в тот момент был такой грудной, завораживающий. Я даже подумал, грешным делом, что меня разыгрывает кто…

При упоминании о стихах доктор Краснов, как раз собиравшийся вскрыть ампулу с лекарством, замер и повернулся к Никите.

– Кстати, какие это были стихи?

Никита пожал плечами.

– Что-то про поэта походного политотдела.

– Ага, значит, Багрицкий, – кивнул доктор, с хрустом ломая головку ампулы и затем протирая ваткой, смоченной в спирте, кожу на плече женщины. – Что случилось, Лизавета Саввична? Опять с сыном поссорились?

Старушка слегка поморщилась, почувствовав укол, и ничего не ответила.

– Ну и зря, зря. Вашего Славу уже ничем не исправишь, а вы себе нервы портите. И вообще, пора оставить прошлое в покое. И поэтов, и замполитов, и походы. Короче, как сказал ваш любимый Багрицкий, – довольно бреда, и пусть волны сами тают.

– …только волны тают, – тихо поправила его Лизавета Саввична.

– Да помню я, помню, – кивнул Краснов, прижимая ватку со спиртом к ранке от укола. – Москва шумит, походов нет как нет… Кстати, молодой человек, вы помните, какими строками заканчивается стихотворение? «Но я благоговейно подымаю уроненный тобою пистолет…» Да-с, тяжелое время было, человеческая жизнь имела совершенно другую ценность, нежели сейчас. Убить было – раз плюнуть.

При этих словах Никита слегка побледнел и порывисто встал.

– Все, мне пора, вы уж извините, доктор.

– Да, да, конечно. Только сначала помогите мне Лизавету Саввичну на диван переложить, ей пока не стоит вставать.

Врач жестом показал, как лучше взяться. Мужчины аккуратно переложили больную на диван, и Краснов заботливо подоткнул плед со всех сторон.

– Все, спасибо, молодой человек, не смею вас больше задерживать, только дверь за собой захлопните. А я уж тут побуду, не стоит пока Лизавету Саввичну одну оставлять. Да, и еще: спасибо вам огромное, если бы не вы…

– Ну, что вы, – отмахнулся Никита, – любой на моем месте поступил бы так же.

Доктор грустно улыбнулся и с сомнением покачал головой.

После ухода Никиты Лаврова на некоторое время в квартире воцарилась тишина. Слышен был только стук раскладываемых доктором приборов и писк тонометра.

– Вот черт, вата кончилась, – поморщился он, уронив тампон на пол, – последняя была.

– Голубчик, в спальне в верхнем ящичке комода возьмите, там новая упаковка есть.

Как только доктор вышел, в прихожей щелкнул замок, еле слышно отворилась дверь, и заскрипели половицы.

– Кто? – приподнимаясь на подушках, испуганно спросила Лизавета Саввична. – Кто там? Славик, это ты?

Шаги стихли на кухне, потом скрипнула дверца кухонного шкафчика, но никто так и не отозвался. Из спальни появился Краснов, громко шурша пергаментной упаковкой стерильной ваты.

– Что случилось? – вопросительно посмотрел он на Лизавету Саввичну. – Вы с кем-то разговаривали?

– Тсс, – прижала палец к губам женщина, – там кто-то есть.

– Да я здесь, я. – В комнату вошел высокий худощавый мужчина с коротко подстриженными седыми висками.

– Ах, это вы, Слава. Зачем матушку пугаете? Могли бы для начала зайти поздороваться, – пожурил его доктор Краснов, вводя в вену больной лекарство.

Лизавета Саввична жестом попыталась остановить его, и он укоризненно покачал головой.

– Избаловали сына, Лиза. Даже сейчас жалеете, слова не даете сказать.

– А вы все такой же, – саркастически засмеялся Слава, – все бы вам поучать да поучать.

– Как вы стали похожи на своего отца! – вдруг воскликнул Краснов, разглядывая его. – Тот же жесткий взгляд, те же скулы, нос и…

– Хватит!

– Помилуйте, – примирительно произнес доктор, – разве можно так долго ненавидеть? Сколько лет уж прошло, как отца нет, а вы все помните.

– И никогда не забуду.

– Простите его, и вам сразу станет легче.

Не отвечая, мужчина вышел, хлопнув в прихожей дверью так, что посыпалась штукатурка.

– Вот видите… – со слезами на глазах обратилась к врачу Лизавета Саввична. – Ну что мне делать? Думаете, он отца ненавидит, а меня любит? Он и меня не любит. Забыть не может, как я его в детстве оставляла, когда на гастроли уезжала. Но что же мне было делать?! Не таскать же мальца с собой. Да и ведь с родным же человеком оставляла, не с чужим.

– Лиза, право слово, ваш сын уже давно повзрослел, он сам отец, и не думаю, что столь уж хороший. Какое право он имеет судить вас?

– Да, Томочку жалко, – всхлипнула Лизавета Саввична, – совсем он ею не интересуется. А такая девочка хорошая растет!

– Давайте еще укольчик успокоительного сделаю, затем обо всем забудем и поспим. Вам сейчас нельзя нервничать, может новый приступ случиться.

Доктор дождался, когда старушка мерно задышала и веки ее смежились, тихо собрал разбросанные по столу инструменты в саквояж и, захлопнув за собою дверь, ушел.

На подходе к дому, указанному в записке незнакомцем, толпились зеваки. Несколько человек задирали головы и, тыча пальцами куда-то вверх, что-то обсуждали, остальные возбужденно галдели, жестикулируя и время от времени шикая друг на друга.

Недалеко от подъезда стояла карета «Скорой помощи», а еще дальше – милицейская машина. Никита остановился перед ступеньками в нерешительности и, старательно вытягивая шею, попытался разглядеть, какие номера квартир написаны над дверью. Мимо него прошла худенькая женщина в платке и направилась прямо в подъезд.

– Гражданочка, вы куда? – рыжий конопатый участковый перегородил ей дорогу.