Княжич степных земель

VI. Чем дальше в лес, тем громче крики

1.

Одежда повешенных развевалась на ветру. Марена поморщилась. Она заглянула в посеревшее лицо Ядвиги, но не нашла там ничего необычного. Жизнь ушла из её тела несколько дней назад – осталась оболочка, которая рано или поздно иссохнет. Рядом с Ядвигой висел Лешко–перевёртыш, он же заклинатель дорог. Его рыжая копна превратилась в коричневую, отливая жиром и грязью. Других она не знала – то были совсем молодые мальчишки с лицами, перемазанными чёрной сажей. Казалось, в их глазах навсегда застыл предсмертный ужас.

«Уж не в Лешка ли влюбилась, брата названного?» – скалился Лыцко.

«Таких уток поймали!» – Лешко хвастался после осенней охоты.

Кто же заставил их нарядиться в грязные скоморошьи тряпки, надеть маски и пойти по деревням? Господарь не мог, Марена отказывалась верить, что это его ворожба. В той толпе нашлось немало погибших. Оттого воздух вокруг могильников отдавал гарью и сыростью. Вокруг насыпей со всевозможными цветами и записками замёрзла земля. Марена опёрлась о ближайшее дерево и в последний раз взглянула на повешенных горе–шутов.

На душе было удивительно мерзко. Хотелось зайти в кабак и напиться браги, горькой и кружащей голову. Марена завидовала простым деревенским людям – они топили своё горе в огромных кружках, а наутро просыпались в беспамятстве. Брага помогала унимать острую боль. Но ей надо было идти. Если она хочет найти ответы, то должна отправиться домой как можно скорее.

– Эй, – её окликнул рослый детина, – ты на Пустошь собираешься?

– Ага, – хмыкнула Марена. – А тебе какое дело?

– Дык это, – он почесал затылок, – Лойца тебе подсобить просила, а у неё ко мне должок, знаешь ли.

– Надо же, – она развернулась. – Ну пойдём.

Ехать в телеге всяко лучше, чем идти пешком. Удача отчего–то любила Марену, либо же лекарке хотелось получить в ответ хорошую услугу. Кто их разберёт, да и она сама не сильно хотела разбираться. Подвезут – и славно, остального ей знать не надо было.

Гнедая кобыла неохотно тронулась с места и зацокала подкованными копытами. Марена посмотрела на исчезающую деревню и вздохнула. Теперь в этом месте навсегда останутся двое господарских учеников. На плечо опустилась снежинка. Первые заморозки принесли с собой маленькую вьюгу, которая потихоньку нарастала. Кристальные снежинки кружились на ветру и оседали повсюду – на голых кронах, чёрной земле и пыльной тропке. Кобыла морщилась. Ей не нравился снег. Очевидно, она хотела вернуться в родное стойло. Марена прижала к себе котомку и прикрыла глаза. Слабость брала свою, вынуждая её провалиться в дрёму.

Крыло Морозной Матери ударило по деревне. Снег стелился слоями и не спешил таять. Белый ковёр сливался с оранжевым. Он же заставлял всех прятаться: если летом люди охотно выходили на улицы, то теперь сидели по тёплым углам. Марена тоже забилась в угол скрипящей телеги и молила богов о том, чтобы они скоро добрались до Пустоши.

В княжьем тереме, наверное, продавали леденцы на палочках и вовсю топили мыльни, чтобы дружина согревалась вместе со старшими. Осталась бы там – наслаждалась бы тёплой водой вместе с Юркешем. Зачарованным Юркешем, конечно. Марена горько усмехнулась и покачала головой: нет уж, морозная дорога и холодные деревянные доски лучше ласк заколдованного княжича и карамельных петушков. Сладкой кажется жизнь рядом с княжичем, если выглядывать из господарского дома. Но спать в тереме спокойно может только самый бессовестный человек – иного просто задушат собственные муки. Честных – Марена была уверена – там не водилось, разве что чернавки, работающие с утра до глубокой ночи.

2.

Тяжело идти навьей тропой: всё сливается воедино, кто–то то и дело норовит схватить за руки или сбить с ног. Лыцко поддерживал Зулейку, а она вела его по тонкой дорожке. Та причудливо вилась, заставляя их то резко поворачивать, то удивительно долго идти прямо. Оба чувствовали себя неуютно один неверный шаг – и можно было навсегда провалиться в нижний мир. Зулейка не позволяла себе отвлекаться. Её глаза видели только дорогу. На жителей нави, прыгающих и вьющихся вокруг тёплых душ, нельзя было обращать внимание.

В ушах звенело. Их звали по именам, наплясывали, напевали, рычали, угрожали и толкали – чего только не придумывали навьи жители, лишь бы сбить их с толку.

– Мониста, девочка, смотри, мониста!

– Хочешь, сыграю славно, а? Подойди сюда?

– Возьми у меня яблоко, милая.

– Эхехе, парень, иди гуляй к нам, да не сам, а с подружкой!

За плечом мелькнула расписная поляна со всякой снедью. Вокруг сверкали всевозможные ягодные кустарники, вился горох. Где–то рвались струны лютни. Неожиданно запахло мёдом и сладкими пирожками. Зулейка аж облизнулась, но даже не взглянула, чтобы узнать, откуда идёт дымок. Это всё был умелый морок. Нави прибегали к разным хитростям, но по их недовольному шипению она понимала: почти пришли.

Тропка в очередной раз вильнула, стихла весёлая песня, а запах сладостей пропал – вместо него Зулейка почувствовала хвою, под ногами захрустели осенние листья, а ещё – пушистый снег. Как только морозный ветер прошёлся по коже, они с Лыцком радостно переглянулись: вот и пришли!

И впрямь – за поворотом выросли до боли знакомые ворота. Зулейка громко постучала. Ей до жути хотелось обнять братьев и сестёр, узнать, как поживает Марена, вернулся ли чародей… При мысли о господаре её передёрнуло. Что, если он уже прилетел? Тогда им с Лыцком грозит страшное. Возможно, они больше никогда не выберутся из дома и не увидят княжича Ягрэна. Отчего–то эта мысль не бросала её в дрожь. Казалось, будто её дух больше не находится в руках господаря. Если он вернулся и начнёт грозить, Зулейка найдёт слова для ответа.