Огненный крест

– Превратить хлеб и вино в плоть и кровь? – ошарашенно переспросил мистер Гудвин. – Это же самое настоящее колдовство!

– Не беспокойтесь, это все выдумки. – В голосе мистера Лиллиуайта появились обычные человеческие интонации. – Наша церковь утверждает, что подобное превращение категорически невозможно.

– А вы уверены? – подозрительно спросил Анструтер. – Вы видели, как они это делают?

– Доводилось ли мне посещать католическую мессу? Разумеется, нет! – Лиллиуайт выпрямился во весь рост, грозно нависая над шерифом в сгущающейся темноте. – За кого вы меня принимаете, сэр!

– Тише, Рэндалл, шериф не хотел вас обидеть. – Мистер Гудвин положил руку на плечо друга. – По долгу службы ему приходится проявлять практичность.

– Что вы, сэр, не обижайтесь, – торопливо добавил Анструтер. – Я не это имел в виду. Просто… вдруг найдутся добропорядочные свидетели, которые смогут рассказать о подобных злодеяниях перед судом?

Мистер Лиллиуайт держался весьма прохладно.

– Этой ереси не требуются свидетели, шериф. Священники признаются в ней добровольно.

– Нет-нет, конечно же! – Анструтер согнулся в подобострастном поклоне. – Но получается, сэр, что паписты… э-э… участвуют в этом, как его, пресуче…

– Да, все верно.

– Тогда… это же людоедство, чтоб мне провалиться! – Шериф снова выпрямился и воодушевленно продолжил: – А людоедство запрещено законом! Давайте отпустим святошу, пусть идет разводить свои папистские шуры-муры с католиками – тут-то мы их всех и накроем! Упечем за решетку целую толпу, одним махом!

Мистер Гудвин испустил тихий стон, потирая щеку, – видимо, вырванный зуб давал о себе знать.

Мистер Лиллиуайт шумно выдохнул через нос.

– Нет, – сказал он ровным голосом. – Боюсь, ничего не выйдет, шериф. Мне было велено проследить за священником. Он не должен проводить никаких обрядов, и к нему нельзя пускать посетителей.

– А зачем же вы впустили туда Фрейзера? – возмущенно спросил Анструтер, махнув рукой в сторону шатра, откуда доносился неуверенный, едва слышный голос Джейми. Я решила, что он говорит на латыни.

– Это совсем другое дело! – запальчиво ответил Лиллиуайт. – Мистер Фрейзер настоящий джентльмен. Посетители не допускаются, чтобы священник не провел с ними тайный обряд венчания. Согласитесь, сейчас нет никаких поводов для беспокойства.

– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил! – громко сказал Джейми по-английски, и мистер Лиллиуайт вздрогнул от неожиданности. В ответ раздалось вопросительное бормотание отца Кеннета.

– Грехи мои – похоть и нечестивость. И в делах, и в мыслях, – пылко объявил Джейми. Я удивилась: он хочет, чтобы его услышала вся округа?

– Понимаю, сын мой. – Голос отца Кеннета тоже вдруг зазвучал гораздо громче. Говорил он крайне заинтересованно. – В чем же заключался грех нечестивости? И сколько раз ты согрешил?

– Во-первых, я смотрел на женщин с вожделением. А вот сколько раз, я вам сразу и не скажу. С последней исповеди прошло немало времени… пусть будет сто. Надо ли мне перечислить всех женщин и рассказать, что я о них думал, святой отец?

Плечи мистера Лиллиуайта застыли.

– Пожалуй, у нас не хватит на это времени, Джейми, – ответил священник. – Не мог бы ты привести какой-нибудь пример, чтобы я понял… э-э… насколько тяжек твой грех?

– Хорошо, постараюсь, святой отец. Самый тяжкий грех был с маслобойкой.

– С маслобойкой? О, понимаю. Такая высокая и ручка торчком? – Слова отца Кеннета были преисполнены глубочайшего сострадания ввиду чудовищных перспектив для разврата.

– Нет, отец. Маслобойка была в форме бочки – та, которую набок кладут. С маленькой ручкой. Да только эта женщина слишком усердно взбивала масло, и шнуровка у нее на корсаже распустилась. Груди подпрыгивали туда-сюда, платье прилипло к телу от пота. Маслобойка доставала ей примерно до пояса… такая изогнутая, знаете? Я сразу представил, как нагну красотку через бочку, задеру юбки и…

У меня невольно отвисла челюсть. Это мой корсаж он описывал, мою грудь и мою маслобойку! Не говоря уже о юбках. Я прекрасно помнила тот день; и тогда дело не обошлось одними нечестивыми мыслями.

Бормотание и шорохи снова заставили меня переключить внимание на мужчин, стоявших на тропе. Мистер Лиллиуайт ухватил за руку шерифа, который жадно прислушивался к исповеди Джейми – кажется, даже уши оттопырились, – и с шипением потянул его прочь от шатра. Мистер Гудвин неохотно последовал за ними.

Как ни прискорбно, этот шум заглушил конец истории о прегрешениях моего мужа, а заодно и хруст веток позади меня, оповестивший о прибытии Брианны и Марсали с малышами: Джемми и Джоан спали у матерей на руках, а Жермен цеплялся за спину Марсали, словно мартышка.

– Я уж думала, что они вообще отсюда не уйдут, – прошептала Брианна, выглядывая у меня из-за плеча. – Путь свободен?

– Да, пойдемте.

Я протянула руки Жермену, и он послушно склонился ко мне.

– Ou qu’on va, Grand-m?re?[15 - Куда мы идем, бабушка? (фр.)] – сонно спросил малыш, укладывая белокурую макушку на мое плечо.

– Тш-ш! К дедушке и отцу Кеннету, – прошептала я. – Только совсем тихонечко!

– Вот так вот? – спросил он громким шепотом и начал вполголоса распевать какую-то похабную французскую песенку.

– Тш-ш! – Я зажала ему рот ладонью. Губы у Жермена были мокрыми и липкими. – Не надо петь, милый, а то малыши проснутся.

Марсали сдавленно фыркнула, Бри с трудом подавила смешок, и я наконец обратила внимание на то, что Джейми все еще продолжал свою исповедь. Он явно вошел во вкус и дал волю воображению – во всяком случае, со мной он этим грехам не предавался.

Я выглянула из зарослей и осмотрелась по сторонам. Поблизости никого не было. Махнув рукой девочкам, я поспешила к темному шатру.

При виде нас Джейми быстро завершил свои красноречивые признания:

– Грех гнева, гордыни и зависти… ах да, еще я порой привирал, святой отец. Аминь.

Он упал на колени, торопливо протараторил молитву о прощении на французском и подскочил на ноги, чтобы забрать у меня Жермена, еще до того, как отец Кеннет произнес «Ego te absolvo»[16 - Я прощаю тебя (лат.).].

Глаза постепенно привыкли к темноте, и я начала различать силуэты Марсали и Брианны и рослую фигуру Джейми. Он поставил Жермена на стол перед священником, пробормотав:

– Поторопитесь, святой отец, у нас совсем нет времени.

– Воды у нас тоже нет, – заметил отец Кеннет. – Если только дамы не принесли ее с собой.

Он отыскал огниво и теперь пытался разжечь лампу. Испуганно переглянувшись, Бри с Марсали единодушно помотали головами.

– Не тревожьтесь, святой отец, – мягко сказал Джейми. Я заметила, как он что-то взял со стола; послышался скрип пробки, и через секунду воздух наполнился сладким запахом хорошего виски. Фитиль разгорелся, огонек дрогнул и выпрямился, освещая шатер.

– В сложившихся обстоятельствах… – Джейми протянул фляжку священнику.

Отец Кеннет поджал губы, но я видела, что вся эта ситуация его скорее забавляет.

– Да, в сложившихся обстоятельствах, – повторил он. – Живительный напиток как нельзя лучше подойдет для наших целей.

Священник расстегнул воротник и вытащил из-под рубашки кожаный шнур, на котором болтался деревянный крест и маленькая стеклянная бутылочка, закупоренная пробкой.

– Елей, – пояснил он, открыв бутылочку и поставив ее на стол. – Слава Пресвятой Деве, что он остался при мне. Шериф забрал короб со всеми принадлежностями для мессы.