– Я же говорю: герр Герстман сказал, что мне будет интересно познакомиться с его другом. Это мать Хильдегард, она заведует больницей «Обитель ангелов». Ну, ты знаешь, благотворительное заведение, то, что неподалеку от собора.
– Да, я знаю, где оно находится.
Особого энтузиазма в его тоне я не уловила.
– У него болело горло, и я стала давать ему разные советы. Разговорились о лекарствах, болезнях, слово за слово, ну, ты знаешь, как это бывает…
– Имею представление. С тобой только так и бывает, – иронично заметил он.
Проигнорировав этот тон, я продолжила:
– Так вот, завтра я иду в эту больницу.
Встав на цыпочки, я достала с полки аптечку.
– Может, для первого раза ее и не стоит брать, – сказала я, задумчиво разглядывая содержимое. – Иначе еще подумают, что я навязываюсь. Как тебе кажется?
– Навязываешься? – Он удивился. – Так ты что, собираешься просто посетить это заведение или остаться там?
– Э-э… видишь ли, – осторожно начала я, – я тут подумала, что, возможно, могу работать там регулярно… Герр Герстман сообщил мне, что все врачи и целители время от времени заглядывают туда и помогают. Бывать в больнице каждый день они, разумеется, не могут, но времени у меня много, и я могла бы…
– Много времени, говоришь?
– Перестань повторять мои слова, как попугай! – рассердилась я. – Да, много. Я понимаю, как это важно – посещать балы, приемы и прочее. Но в конце концов, это ведь только по вечерам, а все дни у меня свободны. И я могла бы…
– Англичаночка, ты носишь ребенка! Неужели это так необходимо – торчать там и нянчиться с разными попрошайками и преступниками?
Вид у него был страшно растерянный, как будто он столкнулся с человеком, внезапно потерявшим рассудок.
– Я не забыла, – уверила я его и прижала ладони к животу. – Пока незаметно. И не будет заметно еще какое-то время, если носить просторные платья. И чувствую я себя нормально, если не считать тошноты по утрам. Так что не вижу причин, почему бы мне пару месяцев не поработать.
– Причина только одна: я этого тебе не позволю!
Поскольку сегодня вечером гостей у нас не ожидалось, галстука на нем не было и ворот рубашки был распахнут. Я видела, как он медленно начинает краснеть, с шеи.
– Джейми, – начала я, пытаясь апеллировать к здравому смыслу, – тебе известно, кто я?
– Моя жена.
– Да, и это тоже. – Я отмахнулась. – Но я еще и врач, Джейми. Целитель. Ты имел случай в этом убедиться.
Он жарко покраснел.
– Да, имел. И только потому, что ты подштопала мои дырки, я должен позволить тебе пойти туда и возиться с какими-то нищими и проститутками? Ты имеешь представление, англичаночка, что за люди попадают в больницу «Обитель ангелов»?
Он с мольбой взглянул на меня, словно ожидая, что ко мне вот-вот вернется разум.
– Какая разница!
Он оглядел комнату, словно призывая в свидетели моего безрассудства портреты над камином.
– Но, господи, ты же можешь заразиться дурной болезнью! Ладно, тебе плевать на меня, но хоть о ребенке могла бы подумать!
– Ну разумеется, я о нем думаю! Ты что, всерьез считаешь меня настолько безответственной и глупой?
– Нет. Но ты принадлежишь к тому типу женщин, которые могут бросить мужа и пойти забавляться с каким-то бродягой из канавы! – отрезал он. – Раз уж тебя так интересует мое мнение…
Он взъерошил рукой волосы, отчего они встали на затылке дыбом.
– Бросить тебя? С каких это пор сделать что-то полезное называется «бросить»? Вместо того чтобы торчать в салоне у д’Арбанвиллей, наблюдать, как Луиза де ла Тур наедается сладостей, слушать глупые стихи и плохую музыку? Я хочу приносить пользу!
– А заботиться о собственном доме – разве это не значит приносить пользу? Быть замужем – разве это для тебя ничто?
Лента, перехватывающая его волосы, лопнула, и они вырвались на свободу, окружив лицо пылающим ореолом. Он глядел на меня, грозно сверкая глазами, и напоминал в этот миг ангела мести.
– Но разве быть моим мужем – достаточное для тебя занятие? – холодно парировала я. – Что-то незаметно, чтобы ты торчал дома весь день, окутывая меня обожанием! Какая чушь!
– Чушь? Что такое чушь?
– Ну, ерунда, бессмыслица. Дрянь. Одним словом – тьфу! Ладно, не смеши меня. Мадам Вионе присматривает за всем в доме и делает это раз в десять лучше, чем я.
Это являлось столь неоспоримой истиной, что он на какое-то время затих. Только смотрел на меня, сверкая глазами и беззвучно шевеля губами.
– А… значит, так… А что, если я запрещаю тебе идти туда?
На мгновение я растерялась, но взяла себя в руки и оглядела его с головы до ног. Глаза у Джейми потемнели, крупные чувственные губы сжались в плотную линию. Плечи широкие, прямые, руки скрещены на груди. Прямо-таки чугунная статуя. «Запрет» – это слово как нельзя более ему подходило.
– Ты мне запрещаешь?
Напряжение нарастало. Я смотрела ему прямо в глаза. Мне страшно хотелось моргнуть, но доставить ему такое удовольствие – отвести глаза первой?.. Нет, никогда! А что делать, если он действительно запретит? Тут в голове пронеслось сразу несколько вариантов: вонзить ему между ребер нож из слоновой кости для разрезания бумаг, поджечь дом, чтобы он сгорел вместе с ним. Лишь один выход я отвергала напрочь – подчиниться.
Он выдержал паузу, затем набрал в грудь побольше воздуха. Руки были сжаты в кулаки, и он медленно, с видимым усилием начал разжимать их.
– Нет, – сказал он, – я не запрещаю… – Голос слегка дрожал. – Но что, если я попрошу тебя?
Я опустила глаза и уставилась на его отражение на полированной поверхности письменного стола. Сначала идея посещения больницы казалась мне просто занятной, приятной альтернативой бесконечным сплетням и интригам парижской знати. Но теперь… Руки мои тоже непроизвольно сжались в кулаки. Теперь я не просто хотела работать, мне было это жизненно необходимо.
– Не знаю… – выдавила я.
Он глубоко вздохнул.
– Ты все же подумай об этом, Клэр.
Я чувствовала на себе его взгляд. Прошла, казалось, вечность, прежде чем я кивнула:
– Подумаю.
– Ну и хорошо.