– Что, – пробормотала я, отчаянно надеясь, что голос не дрожит. – И ты на колено падать не будешь?
Блондин нахмурился еще больше, губы и вовсе вытянулись в одну линию.
– Дракон никогда, – начал было он, а потом переспросил: – Что значит, и ты, принцесса?
– Так пришел уже доверенный от папеньки, – нагло сообщила ему. – Припозднились вы, сударь.
В это время как раз брюнет из коридора вышел, обдав волной жара, а я в него пальцем тыкнула:
– Вот он.
На лицах, что у одного, что у второго, ярость проступила, стоило им друг друга увидеть.
– Ты лжешь, – прошипел брюнет, прожигая взглядом блондина. – Я – поверенный отца принцессы.
Тот нехорошо так прищурился, и протянул.
– Ты обвиняешь меня во лжи? В то время как сам, в обход данного тобой слова, проник в дом госпожи Джун?! Был уговор: не входить в дом принцессы! Ты его не выполнил.
– Не выполнил, – подтвердил брюнет. – А ты сам тогда, что здесь делаешь?
На лице блондина на миг мелькнуло замешательство, и он проговорил:
– Ты же знаешь, что совсем не осталось времени. Врата скоро закроются, и прежде, чем лучи заката коснутся Лазурного моря, принцесса должна быть возвращена верховному предводителю Огненного дракаррата Мичио Кинриу.
Брюнет руки на груди сложил и бросил:
– Принцесса будет возвращена. Я, поверенный Мичио Кинриу, даю свое слово. А ты уходи.
Блондин шаг навстречу сделал, всего один, а мне, которая рядом с брюнетом стола, захотелось в стену вжаться. Потому что одно дело, когда одному их них вызов бросаешь, другое – когда их двое, оказывается. У меня впервые в жизни инстинкт самосохранения проснулся. Хотя наверно, это еще и слабость в коленях сказалась, и гормоны, которые вот-вот, как тогда, с катушек съедут.
– Это ты уйдешь, а я доставлю принцессу домой, – невозмутимо сказал блондин, и я заметила, как у него перекатываются на груди и могучих руках мускулы. Он сжал и разжал пальцы, и шагнул вперед.
– Отойдите, женщины, – небрежно обронил брюнет и устремился навстречу сопернику.
***
Не успели мамочкины пальцы сжать мои, как начался бой!
Два вихря сошлись в диком, первобытном танце! В воздухе мелькали ноги, руки, вздымающиеся белоснежные локоны сменяли другие, черные, как ночь. Все происходило в такой пугающей тишине, что я слышала, как гулко звучит мое сердце.
Я никогда не видела ничего подобного, даже мастер Горо на тренировках и совместных спаррингах не был так хорош, а ведь японец – один из лучших, кого вообще видела в жизни.
Я стояла с открытым ртом, чуть не капая слюной на паркет, вздрагивая каждый раз, когда в воздухе мелькала рука или нога, когда из-под смертоносного удара уходил противник… Я с силой сжала мамины руки, закусила губу, не в силах отвести взгляд от происходящего.
Мозг озарило молнией, что то, что я чувствую, не просто интерес, не просто отслеживание невиданной до сего момента техники боя… Немыслимая сила, исходящая от этих двоих была ощутима физически, я почти видела, как каждый из них излучает сияние, тот, что с белыми волосами, белоснежное, с голубизной, словно неоновый свет, а брюнет – какое-то багряное, со сполохами крошечных молний. Ореол искр окружал бойцов, и как вчера я понимала, что у Гадаева с компанией нет ни шанса выстоять против этих двоих, так и сейчас осознавала, что силы противников равны.
Я не очень поняла причину, по которой они сцепились, кажется, кто-то из них говорил о лжи… Каким-то женским чутьем я понимала, что это неважно. Независимо от внешней причины эти двое сражались… из-за меня, и это было совсем непохоже на драки, которые бывали из-за меня до этого, в большинстве из которых, я, кстати, сама с удовольствием принимала участие.
Нет… сейчас где-то в глубине царило осознание собственной важности, значимости, гордости и, пожалуй, бесценности, именно потому, что двое сильнейших из виденных мной людей бились между собой, и причиной была я!
Это осознание смешалось с настоящей гормональной атакой, я ахнула, чудом устояв на ногах, и оторопело заморгала, когда мамочка обняла за плечи и чуть потрясла.
Мамуль смотрела на меня с такой понимающей улыбкой, что я зарделась. А когда прочитала в глазах мамули какую-то смертную тоску, смогла, наконец, немного притушить гормональный пожар.
– Мама, ты его любила? – вырвалось у меня.
Мамочка старательно так ресницами захлопала, зарделась, как девочка, и я невольно подумала, что она у меня еще очень-очень молодая, и до безумия красивая.
– Кого? – неправдоподобно переспросила мамуль.
– Моего отца, – тихо сказала я, и мамочка сглотнула.
Прежде чем ответ сорвался с ее губ, глаза блеснули, словно их озарило внутренним светом.
– Как можно не любить дракона? – прошептала мамочка.
Я понимала, что то, что говорит мама, какая-то шутка, сказка. Но эти двое, кого мама назвала драконами, что дерутся прямо в холле нашей немаленькой квартиры, казались до того нереальными, невозможными, с этой их силищей и моим гормональным ответом на нее, что вместо того, чтобы усмехнуться, я выпалила:
– Так это правда? Что мой отец дракон?
Стоило словам сорваться с губ, как внутри разлилось странное, незыблемое спокойствие, и что-то подсказало, что да, правда.
Мама кивнула, и в глазах у нее блеснули слезы.
Я хотела спросить, как так, но тишину прорезал тонкий веселый голосок.
– Ух ты, Сашка, это из-за тебя эти дерутся, что ли? Твои эти… однокурсники? Ты говорила, что они дебилы.
Мы с мамочкой оглянулись – на лестнице застыл Кирюшка, мордочку высунул между деревянных перил.
К моему изумлению, эти двое тоже замерли. И вот сколько бились, а на лицах даже испарины нет!
– Кирилл! – строго сказала мамуль. – Что за выражения?
– Так ведь это не я, а Ташка так говорит, – нашелся братишка и пожал плечами.
Не успела я ответить братику, как за меня это сделал блондин:
– Мы с Кенджи Кеншином выясняли, кому из нас сопровождать принцессу Таши Кинриу во дворец великого Мичио Кинриу.
По ступенькам лестницы затопали ножки в сандаликах.
– Это Ташка-то принцесса? – без особого почтения уточнил братишка.
– Совершенно верно, – ответил ему блондин, а у меня в груди потеплело.
Братик замер на лестнице, перевел серьезный взгляд на меня, словно смотрел другими глазами, и, наконец, важно обернулся к гостям.