Любовь и дружба в 6 "Ю"

И убежал. И даже дверью хлопнул. Как в кино. А я обиделся, что он меня больным обозвал, а потом вспомнил, что я и правда болен – ангиной – и передумал обижаться. Что, думаю, на умалишенных обижаться? У меня ангина пройдет, а мозгов у Бочкина не прибавится. Тоже мне – друг. Надо бы, думаю, поскорее выздоравливать и в школу идти – спасать дурака. И на Ленку это долгоногую посмотреть.

И так мне в школу захотелось – впервые, верите? – что я прямо пошел на поправку и через неделю меня выписали. Тут я и увидел Ленку. У нас математика, у нее английский. Встретились.

Какая она, эта Ленка

Какая? Да обычная девчонка. Таких девчонок в любой школе навалом, а все же я засмотрелся, наверное, и, наверное, от этого потерял бдительность и наступил на шнурок. У меня все время шнурки развязываются. Я наступил, конечно, и, конечно, упал. Глупо вышло. Еще глупее, что именно в этот момент Митька взял Долгорукую за руку – представляете?! – и говорит: «Знакомься, Лена, это мой приятель Пустельков, ты как раз на его месте сидела, когда тебя к нам в класс по ошибке привели. Да я тебе про него рассказывал.

– Аа, – говорит Ленка, – это тот самый Пустельков, который у тебя сочинение списал?

И тут я как раз упал. Вообще Бочкину повезло, что так не вовремя шнурок под ногу попался, иначе я бы не посмотрел, что он мне друг, и точно въехал бы ему по шее. А то и дважды – за «приятеля», словно мы с детского сада не дружим, и за длинный язык. Ничего я не списывал, а если и да, то чего ж об этом трепаться? Но я упал, и вышло, будто Долгорукая одержала победу. Как будто я упал, сраженный ее красотой. Красивого-то в ней ничего особенно и нету. Дылда, волосы цвета соломы, совсем светлые, почти белые. Золотистые такие. Длинные волосы, до самого пояса, наверное. И глаза большие и круглые. Голубые. Нос обычный – маленький. Брови тонкие, светлые. Над бровью ссадина. Губы бантиком, как у всех девчонок. И ободок на голове. Митька стоял, держал Долгорукую за руку и смотрел на этот нос, на этот ободок, на волосы и вдруг как брякнет: а давай ты в наш класс перейдешь, все-таки у нас веселее, да и место у тебя уже есть.

Я прямо вскочил от возмущения – и место у нее уже есть, ничего себе!

Долгорукая вынула свою руку из Митькиной клешни и протянула ее мне:

– Очень приятно, Лена.

– А мне совсем не приятно, – крикнул я и зачем-то убрал руки за спину.

Глупо, конечно, но что сделано, то сделано. Лена пожала плечами, как бы говоря «ну и пожалуйста», и пошла по коридору вслед за своими одноклассниками-«юшками».

– Ну ты и балбес, – прошептал Киреев, оглядывая меня с ног до головы.

– Невоспитанный человек, – сказал Поливанов.

– Ты чего?!. – протянул Митька, – ты зачем это? Не выздоровел, что ли? А я с тобой в поход собирался, а ты…

И он побежал за Долгорукой, расталкивая ребят.

– Дурак, – махнула рукой Соловьева. – Это было уж слишком.

– Кто дурак?! Я дурак?! – закричал я, надвигаясь на Соловьеву.

– Митька дурак, – спокойно ответила она, – ничего в этой Ленке нет. Обычная задавака. И страшненькая, если честно.

– Сама ты… – сказал я, – тоже мне, специалистка по красоте. На себя посмотри.

Не знаю, почему я так сказал. Не знаю.

Ты ничего не путаешь?

Я решил, что, когда Митька вернется, пусть почувствует себя виноватым. А я его накажу. Отсяду, и пусть сидит всю математику один. Даже очень хорошо, что сейчас математика – Митька в ней не силен и весь урок нет-нет, да и заглянет ко мне в тетрадь. А мне разве для друга жалко? Для друга совсем не жалко. А для такого, как Митька, который променял меня на какую-то Долгоногую – жалко.

И я принял твердое решение сесть куда-нибудь в другое место. Но, как нарочно, все парты оказались заняты. Я и не замечал раньше, как много народу учится в нашем классе.

Сначала я выбирал, к кому пересесть, но всякий раз выходило, что парты заняты, и вот, наконец, дошло до девчонок. Я сел к Алексеевой, но она заверещала так, словно я не за парту к ней сел, а живого паука ей за шиворот посадил. На эти крики прибежала Киселева и выгнала меня со своего места. Тогда я сел за соседнюю парту – к Петелькиной, но Петелькина сидела вместе с Хвостовой, и они дружно сбросили меня со стула.

Так я переходил от парты к парте пока наконец, не оказался в конце класса. Там стояла пустая старая парта, за которую иногда садились приглашенные родители или комиссия – посмотреть, как идет урок.

Я достал учебники, тетрадь, разложил карандаши, линейку и стал ждать звонка. Митька все не появлялся.

«Наверное, валяется в ногах у Долгоногой», – мстительно подумал я. Интересно, что он подумает, увидев, что я пересел. Но Митька ничего не сказал. Он даже не обратил внимания! Ну и друг…

И вот прозвенел звонок и в класс вошла математичка Ольга Дмитриевна. Она, конечно, сразу заметила, что я сижу не на месте, но ничего не сказала, а только поздоровалась со всеми и произнесла:

– Сегодня попрошу вас вести себя максимально собранно.

И только она это сказала, как дверь открылась и вошел директор. Все вскочили (и я тоже), он кивнул и махнул рукой – садитесь, мол, и пошел прямо ко мне!

Ребята завертели головами и захихикали. Только Митька посмотрел на меня печальными глазами и покрутил пальцем у виска, как бы говоря: «Ну и дурак ты, Пустельков. И куда тебя понесло». А я, вместо того, чтобы вести себя «максимально собранно», как и посоветовала Ольга Дмитриевна, сделал наоборот – развалился за партой и показал Митьке язык.

– Это еще что такое?! – взревел директор. Он решил, что я показываю язык ему, представляете?!

– Хорошенькие дела, Ольга Дмитриевна! – сурово сказал он. – Хорошенькую дисциплину вы тут развели, ничего не скажешь. Ну, что ж, приступайте к уроку.

И сел рядом со мной. Ольга Дмитриевна посмотрела на меня своим самым сердитым взглядом и сказала:

– Открываем тетрадь и проверяем домашнее задание.

Я с готовностью схватил тетрадку, распахнул ее и понял, что несчастья только начались.

– Ну, что же ты? – шепотом спросил директор. – Открывай.

Я вспотел. Тетрадь по математике я дал еще перед первым уроком Кирееву списать домашку, и забыл забрать обратно. А это была тетрадь по русскому языку, а вовсе не по математике.

Но я тут же вспомнил, что папа всегда говорит: «Главное – быть уверенным!» И уверенно раскрыл тетрадь.

– Это не та, – сказал директор, – ты ошибся. Это русский язык.

Я набрал побольше воздуху в легкие и сказал:

– Правильно, русский. Ольга Дмитриевна задала нам домашку по русскому.

Директор удивленно посмотрел на ме-ня.

– А ты ничего не путаешь?

– Нет, – уверенно ответил я, – она часто так делает.

– Часто?! – спросил директор.

– Постоянно! – ответил я. – Помогает другим учителям, чтобы мы получше усваивали программу.

– Однако, – сказал директор.

– Мы очень любим Ольгу Дмитриевну, – прошептал я директору, – она прекрасный учитель. Она очень строгая, но справедливая. Честно-честно.

Ольга Дмитриевна стояла у доски и тревожно смотрела на нас с директором, но делать нам замечание не решалась. Все же я шептался не с обычным учеником, а с ее главным начальником!