Караван счастливых историй

Караван счастливых историй
Диана Машкова

Роман Авдеев

В нашем обществе до сих пор много мифов, предрассудков, страхов, ложных ожиданий, которые связаны с детьми-сиротами. Они мешают усыновлению. Решиться принять ребенка в семью становится невероятно сложно.

Книга «Караван счастливых историй» – это реальные истории приемных семей. Истории о людях, которые прошли через многие трудности, проделали долгий путь и до сих пор каждый день занимаются подчас невероятно тяжелой, но бесценной для детей и всего нашего общества работой. Рассказы семей помогут избавиться от многих мифов и подготовиться к важному решению – принятию ребенка в семью.

Авторы уверены: в сложном вопросе создания семьи важно знать, что ты не один, не исключение из правил, вокруг много людей, которые стали или скоро станут усыновителями.

Книга создана в рамках программы благотворительного фонда «Арифметика добра» Клуба «Азбука приемной семьи».

a-dobra.ru

Машкова Диана, Авдеев Роман

Караван счастливых историй

© Машкова Д., Авдеев Р., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Предисловие

Как это ни парадоксально звучит, но в нашем обществе до сих пор не хватает прежде всего информации о детях-сиротах и их жизни в детских домах. Поэтому очень часто возникают ложные и надуманные суждения. Есть широко разрекламированные детали, которые имеют ничтожное значение, и в то же время есть действительно важные вещи, на которые просто не обращают внимания. Именно поэтому одной из главных задач в решении проблемы сиротства я считаю просвещение.

Люди зачастую многого не понимают. Не нужно далеко ходить – прежде всего я сам ничего не знал, во многом заблуждался. То, как я себе представлял жизнь сирот, и то, с чем столкнулся на самом деле, – это совершенно разные вещи, ничего общего между собой они не имеют. Мне, конечно, всегда казалось, что детский дом – это неправильно, я был далек от того, чтобы считать нормой жизнь ребенка вне семьи. Но вот что именно там неправильно, я не понимал. И потом, по мере столкновения с реальными жизненными ситуациями очень остро переживал эти открытия. Все оказалось совсем по-другому, одновременно и сложнее, и проще.

Я уже не раз рассказывал историю про сахар, которая произвела на меня неизгладимое впечатление. Когда я помогал детским домам, это было в 90-х, то старался не просто приехать, что-то привезти, но и пообщаться с воспитанниками. В те годы в прессе почему-то было очень много статей о том, что в детских домах работают люди, лишенные человеколюбия и гуманности. Писали, что сотрудники не любят детей, заведомо плохо к ним относятся. Наверное, в реальности бывает по-разному, но в тех домах, куда ездил я, работали фанаты своего дела. Люди трудились прежде всего за идею, а не за деньги и искренне заботились о детях, стремились им помочь. Проблема была в другом – сама обстановка учреждения, сама система, изменить которую они не могли, оказывала на детей патологическое воздействие.

И вот как-то в очередной раз я приехал, пообщался с воспитателями, потом начал беседовать с двумя девочками-воспитанницами. Они поначалу были очень зажаты, совершенно не расположены к разговору – приехал тут какой-то начальник, очередной чужой дядя. Ну и я, чтобы как-то разрядить обстановку, предложил: «Девочки, давайте чаю попьем». Они меня повели в столовую. И мы сели за стол, на котором стоит чайник. А сахарницы нет, и я спрашиваю: «А где у вас тут сахар?» И они мне в ответ: «А что это такое?» Первая мысль, конечно, о том, что крадут и у детей даже сахара нет. Но все оказалось намного проще. Сахар есть, причем в достатке. Его просто кладут сразу в чайник и размешивают, чтобы никто не рассыпа?л по столу, не возил туда-сюда ложкой. То же с хлебом – он всегда нарезан. То же с обедом – он всегда вовремя на столе. То же со многими другими благами, которые для детей в детском доме являются словно бы из ниоткуда. Вот из таких мелочей у детей-сирот складывается ложное представление о том, как устроен мир. И именно это представление способно погубить их будущее. Выпускники детских домов выходят во взрослую жизнь и словно попадают на Землю с другой планеты. Они не представляют, что и откуда берется. Казалось бы, мелочи – сахар, хлеб, но в совокупности с другими подобными вещами они оказывают фатальное воздействие на формирование детей-сирот. А раньше я о таких вещах даже подумать не мог.

Кстати, потом вдруг история с сахаром повторилась у меня дома. Дети пошли в школу, по утрам стало довольно напряженно – сразу всех надо собрать, накормить, и няньки для того, чтобы сэкономить время, чтобы дети не рассыпали ничего по столу в самый ответственный момент, тоже стали заранее класть сахар в чай. Помню, я на это сразу как-то очень остро прореагировал, и все прекратилось. Но, когда подобное происходит дома и несистемно, ни к чему фатальному это не приведет. Рано или поздно ребенок все равно сам возьмет сахар, сам нальет себе чаю и положит столько ложек, сколько ему надо. А вот в детском доме такой возможности нет, там сладкий чай – это данность и элемент системы.

В таких деталях кроется первая часть вопроса о жизни детей-сирот. А вторая часть – это наше отношение к воспитанникам детских домов, наше восприятие «других», «непохожих», тех, кого мы предпочитаем не замечать.

Даже несмотря на то что в последнее время о детях-сиротах стали много говорить, начали освещать эту тему, чего в принципе не было в Советском Союзе, все равно обществу легче делать вид, что сирот не существует. И это очень болезненный вопрос, поскольку, пока мы не научимся их замечать, пока в эту тему не будет вовлечено огромное количество людей, точнее, подавляющее большинство, проблема не будет решаться никак. Даже в ситуации, когда государство оказывает значительное влияние, тратит огромные деньги на решение проблемы, ничего не меняется, если само общество остается в стороне. Вопрос уже не в деньгах, а в нас с вами. Вопрос в том, как мы собираемся с этим жить и что именно можем сделать. Каждый должен ответить себе на него. И, может быть, я слишком идеалистически настроен, но я верю, а точнее, твердо знаю: если общество начнет обращать больше внимания на проблему сиротства, ее просто не станет.

В этой книге вы найдете реальные истории людей, которые уже встретились лицом к лицу с детскими домами и приняли сирот в свои семьи. Каждый из этих людей ответил для себя на вопрос: «Что именно я могу сделать?» И каждый играет сегодня очень заметную роль в процессе просвещения, о котором я говорил в самом начале. Истории семей, на мой взгляд, необязательно должны заканчиваться «хеппи-эндом», гораздо важнее другое – они должны быть невыдуманными и абсолютно реальными. Только так мы сможем рассказать о настоящем положении дел и донести правду до тех, кто пока еще не сталкивался с жизнями и судьбами детей-сирот.

Я сам, разумеется, не скрываю того, что у меня усыновленные дети. Часто беседую с людьми, они меня о многом спрашивают. И так получилось, что некоторых своих знакомых я от усыновления уже отговорил. По той простой причине, что люди оказались не готовы: они не представляют себе реального положения вещей. Возможно, понадобится не одна книга, не один год и очень серьезное погружение в тему, прежде чем у них наступит готовность принять ребенка-сироту и разделить с ним жизнь. А может быть, этого так и не произойдет. И очень хорошо, если люди вовремя это осознают! Когда семьи берут детей, не понимая до конца, на что именно они идут, в результате нередко возникает единственный выход – отказаться, вернуть. А это катастрофа. И происходит она прежде всего от непонимания реального положения вещей, незнания действительной ситуации. Намного лучше, когда потенциальные родители трезво оценивают свои возможности и говорят: «Я не могу пока принять ребенка в свою семью». При этом они могут совершать какие-то другие хорошие и важные поступки.

Я далек от того, чтобы давать людям советы. Человек всегда сам для себя может решить, какой именно будет его помощь. Я также прекрасно понимаю, что совершенно бессмысленно утверждать: «помогать должны абсолютно все». Мне чужды подобные призывы. Но если у человека открывается сердце и он испытывает потребность поддерживать кого-то, необязательно именно ребенка-сироту, то это уже очень сильно меняет и самого человека, и наше общество в целом. Задумавшись, он обязательно найдет для себя именно то доброе дело, которое ему по душе и по плечу. Всегда нужна помощь семьям, попавшим в сложную жизненную ситуацию, материальная поддержка матерей-одиночек, многодетных семей – это именно та работа по профилактике сиротства, которая не позволяет детям терять свои семьи и оказываться в детских домах. Конечно, прежде чем приступать непосредственно к действию, нужно обратить самое пристальное внимание на реальную ситуацию, многое прочитать, увидеть, понять. Нередко, например, в детские дома идут с «помощью» в виде праздников, дорогих подарков, угощений, не задумываясь о том, что такое разовое вмешательство детям только вредит. Нужно понимать истинные потребности ребенка-сироты, знать особенности его жизни и быть готовыми идти в эту тему всерьез и надолго, чтобы стать значимым взрослым, а не пробегавшим мимо волонтером. Тогда это действительно принесет пользу. Но, повторюсь, каждый делает выбор для себя, руководствуясь тем, что исходит из сердца и от души. Здесь у каждого может быть только свой путь.

Для меня, например, новым этапом помощи детям стало основание благотворительного фонда «Арифметика добра». Я пришел к этому через опыт поддержки детских домов в результате усыновления 17 детей. Помощь в моем случае всегда была вопросом действия, так же произошло и с фондом. Причем довольно случайно.

В один из очередных своих дней рождения, которые я стараюсь не отмечать и обычно отключаю телефон, я вынужден был остаться на связи. Почему не отмечаю? Считаю, что это прежде всего праздник моих родителей, а моей собственной заслуги в том, что я появился на свет, в принципе нет. Поэтому и поздравлял всегда маму с папой, звонил им утром, а потом выходил из эфира. Проводил день с женой и детьми. Но вот два года назад на свой день рождения я не смог отключить телефон из-за сделки, которую мы в тот день проводили. В итоге все звонили, поздравляли, а я вдруг подумал, что давно уже взрослый человек, а прячусь, как мальчишка. И решил, что, наоборот, надо всех пригласить и сделать это с конкретной целью. Тема сиротства не оставляла меня никогда по одной простой причине: этим детям, кроме нас, больше некому помочь. Дальше выяснилось, что, для того чтобы собраться в таком формате и устроить праздник, посвященный благому делу, нужен фонд. Первоначально у меня была идея распределить деньги, которые будут пожертвованы на празднике, по каким-то другим фондам. А потом я понял, что если уж отвечаю за идею, то и ответственность за ее реализацию нужно полностью брать на себя. Мы зарегистрировали фонд, провели мероприятие, и люди откликнулись.

Оказалось, что я очень долго шел именно к этому. Всегда понимал, что в части сиротства в благотворительной сфере нужно ставить перед собой самые амбициозные задачи и менять ситуацию системно. Действовать через изменение мировоззрения общества, через просвещение, через привлечение людей к этой проблеме и их объединение. Кстати, название фонда тоже возникло случайно, само по себе. В добре, в благотворительности заложена совершенно особая арифметика, не математическая. Здесь 1 + 1 – это не 2, это гораздо больше.

Для меня создание фонда – это попытка вовлечь людей в решение проблемы сиротства. И чем больше добрых дел мы делаем все вместе, тем больше положительной энергии возникает вокруг нас, в целом мире. И тем счастливее становимся мы сами.

Роман Авдеев, основатель фонда «Арифметика добра», отец 23 детей, в том числе 17 приемных

Семья Салтеевых-Машковых

Моя сестренка! Берем и бежим!

Первый приемный ребенок появился в нашей семье в 2013 году. К тому времени мы с Денисом были женаты уже 17 лет, а кровной дочке Нэлле исполнилось 14. К усыновлению мы готовились долго. Давным-давно решили для себя, что у нас обязательно будут приемные дети – понимали, что без семьи ребенку в нашем мире практически невозможно выжить. Но сделать первый шаг оказалось сложно. Мешали внутренние проблемы: страх не справиться, неуверенность в своих силах, банальные бытовые трудности – сначала нужно было самим повзрослеть, заработать на жизнь, обзавестись жильем, а потом уже принимать на себя ответственность за детей-сирот.

В 2002 году, после защиты кандидатской диссертации, я оставила работу преподавателя, за которую в то время платили неприлично мало, и мы с семьей переехали из Казани в Москву. Переезд оказался многоэтапным. Сначала перебралась я. Начала работать переводчиком у британских журналистов из Daily Telegraph, которые делали специальное приложение к газете об инвестиционной привлекательности России. Стала в день зарабатывать больше, чем мне платили за месяц работы в вузе. Сняла комнату. Через некоторое время следом за мной приехал в Москву Денис. Он, уже состоявшийся специалист, тоже легко нашел работу в своей сфере, в области телекоммуникаций. Еще через несколько месяцев мы смогли наконец снять квартиру и забрать Нэллу. Ей тогда было три годика. Со всеми этими переездами так вышло, что около полугода нам с ребенком пришлось жить в разных городах – мы в Москве, она в Казани, с бабушками-дедушками. Это был самый тяжелый период в нашей жизни. Конечно, мы с мужем ездили в Казань каждые выходные, но совместные субботы-воскресенья не заменяли полноценной семьи, да и прощания с ребенком каждую неделю убивали. Думаю, тот опыт разлуки стал дополнительным стимулом к тому, чтобы усыновить ребенка. Мы на собственной шкуре ощутили, насколько это противоестественно и болезненно, когда родители и дети не могут быть вместе. Мир маленького ребенка – это его мама и папа. Если значимых взрослых нет рядом, почва моментально вылетает из-под ног.

Прекрасно помню свою собственную детскую привязанность к маме. Стоило ей исчезнуть из поля зрения, как тут же появлялись тревога и страх. Из-за вынужденной разлуки с мамой – пусть всего лишь на день – я ненавидела детский сад. Всегда воспринимала это заведение как самое отвратительное место на Земле. Причина ненависти была еще и в том, что дети без родителей моментально превращались в безвольные объекты манипуляций взрослых. Воспитателям было неинтересно налаживать контакт с нами, искать подход, зато ничего не стоило прилюдно унизить, принудить, наказать. Конечно, не все малыши реагировали болезненно на такое положение дел, кто-то и дома не знал другого обращения, но для меня подобное отношение взрослых было катастрофой. Когда мама приводила меня в группу, я вставала у входной двери, спиной к воспитателям и минимум до обеда лила слезы, кричала: «Мама Неля! Папа Вова!» Было по-настоящему больно оттого, что родители, зная, как я ненавижу детсад, снова оставили меня там. В три годика мне повезло – мама забеременела моим младшим братом, и, пользуясь тем, что ей теперь не нужно ходить на работу, я радостно забросила детский сад. После выхода из декрета мама стала все чаще брать меня с собой в институт, где преподавала химию. Вот там мне нравилось. Студенты со мной общались, лаборанты играли, преподаватели во время «окон» водили в столовую и институтский музей. Это была настоящая жизнь. А детский сад навсегда остался в памяти синонимом страха и ужаса. До сих пор не переношу организаций, в которых человек, не важно, большой или маленький, становится всего лишь объектом. Детский дом по своему укладу, по самой структуре – худшее из подобных учреждений. Там все прописано и продумано так, что ребенку остается только подчиняться. Нет значимого взрослого, ни с кем не возникает прочной привязанности, а вот воля, самостоятельность и собственные желания подавляются очень быстро. Семейный ребенок всегда может рассчитывать на понимание и защиту родителей, а сирота без мамы и папы со своими «капризами» не нужен никому. Он обязан быть абсолютно безволен, удобен в обращении, в противном случае система автоматически будет его ломать.

Первое столкновение с детским домом произошло в нашей семье в 2006 году. Мы с Денисом в компании моих коллег приехали туда как волонтеры на генеральную уборку. Детей на этот день куда-то увезли. Мы помыли окна, полы, стены, привели в порядок участок. Закончилось мероприятие пикником во дворе, на котором присутствовали несколько человек из администрации учреждения. Мы с мужем постарались войти в доверие к директору, сказали, что хотели бы и дальше помогать. А примерно через полгода общения – что-то купить, привезти, починить – признались, что планируем усыновить одного или двух детей. «По блату» нас с мужем провели в группы. Из многих детей мы оба почему-то сразу признали «своей» пятилетнюю девочку Дашу. Договорились с директором о встрече с ней и в следующий раз приехали уже для знакомства.

Момент первой встречи с ребенком – это всегда волнительно. Я боялась сделать или сказать что-то не то, напугать, разочаровать. Хотя Даша оказалась общительной девочкой, непугливой. Было такое ощущение, что новые люди для нее вовсе не редкость. Скорее всего взрослых, которые мелькали перед глазами, появлялись и потом пропадали, в жизни ребенка хватало. Мы поиграли, полистали книжку с картинками, и тут воспитательница, не дожидаясь, когда Даша вернется в группу, задала нам вопрос: «И чего вы хотите? К Даше уже ходят. На выходные берут домой». Об этом нас никто не предупредил. Да и возраст у девочки был еще слишком маленький для гостевого общения. Пять лет – не десять и не пятнадцать, ребенок еще не в состоянии понять, почему каждый раз его возвращают из дома в учреждение, словно отказываются снова и снова. «Вообще-то мы хотели удочерить», – ответила я. «У нее уже есть семья. А про гепатит вы тоже не знаете? Свой ребенок же у вас есть. Заразится!» Я что-то пролепетала про лечение, про меры предосторожности. Мы еще немного поиграли с Дашей, а потом пошли к директору. Но у нас на руках не было заключения о возможности быть усыновителями, мы только начали собирать документы, поэтому ни медицинских карт, ни других бумаг показать нам не могли. В итоге мы просто испугались. И гепатита, о котором тогда ничего еще толком не знали, и существующей у ребенка привязанности – а вдруг сделаем хуже, навредим? Жаль, в те годы не было школ приемных родителей, и мы по незнанию совершили большую ошибку: бросились с места в карьер. Кроме желания помочь ребенку вырасти, у нас не было ничего. Ни знаний, ни подготовки, ни опыта общения с усыновителями или приемными родителями, ни даже пройденных медицинских и прочих комиссий. За плечами был один-единственный визит в опеку по месту жительства, который не внушал никаких надежд.

Начался разговор со специалистом опеки с вопроса: «А у самих что, никак не получается?» Мы с мужем даже не сразу поняли, о чем речь. «Забеременеть сколько лет уже не можете?» Сотрудница страшно удивилась, когда узнала, что не в этом дело и что кровная дочка у нас уже есть. Если примем такое решение, родим еще. Нам посоветовали заняться именно этим и не морочить людям голову. Поскольку мы все же пытались гнуть свою линию, дальше была лекция о «страшных болезнях» и «дурной наследственности» детей-сирот, а в конце: «Мое дело предупредить. Хотите – идите, собирайте бумаги. Только время зря потеряете».

В общем, наша первая попытка усыновить ребенка так ни к чему не привела. Мы просто были не готовы. Нужно было еще о многом подумать, многое узнать. С мифами о «дурных генах» и «страшных болезнях» тоже пришлось разбираться самостоятельно. Постепенно выяснили, что у подавляющего большинства детей в детских домах и домах ребенка стоит «задержка психического развития». Разобрались, откуда это берется. Оказалось, все очень просто – если младенец лишен привязанности, лежит туго запеленатый все время, его не берут на руки, не выкладывают на животик, не купают в ванной, очень скоро по своим умениям он будет сильно отличаться от малыша, растущего на маминых руках. Депривация в учреждении успешно делает свое дело. И можно спокойно ставить «умственную отсталость», «олигофрению в степени дебильности» и другие диагнозы. Ребенок старшего возраста находится в детском доме в постоянном стрессе, он занят выживанием, поэтому не может сосредоточиться на учебе, на своем развитии и, естественно, отстает. А педагогическая запущенность, в свою очередь, тоже нередко превращается в диагноз. В семье, при индивидуальном внимании к развитию ребенка, и ЗПР, и УО нередко удается снять. Что касается других заболеваний, генетических в том числе, они не реже встречаются и у «домашних» детей. Вопрос здесь только в компетенции и ресурсах родителей. По поводу «дурных генов» мы тоже со временем пришли к простым выводам. В формировании генетического кода нового человека участвуют не только мама-папа, но и бесчисленные родственники с обеих сторон. Предугадать, какая именно информация ляжет в основу личности, невозможно. Гарантировать, что есть семьи, в которых никогда не было алкоголиков, а были сплошь академики, тоже нельзя. Значит, еще большой вопрос, что намешано в каждом из нас.

В 2012 году, после того как был принят «закон Димы Яковлева», мы с мужем наконец «дозрели» и записались в школу приемных родителей. Тот период нашей жизни подробно описан в моей книге «Если б не было тебя». Там и о месяцах учебы, и о сомнениях, и о знакомстве с новыми людьми, и о встрече с ребенком. После курса ШПР, где мы постоянно слышали о том, что «все закладывается до трех лет», решили, что, наверное, нужно усыновлять ребенка помладше. Лет до пяти. И столкнулись с забавной ситуацией – большинство сотрудников органов опеки отвечали на наш запрос коротко и ясно – «детей нет». Там, где удавалось пообщаться, нам объясняли, что в детских домах в основном подростки, и закрывали тему. В Москве мы так и не получили ни одного направления на знакомство с ребенком, поэтому решили поехать в родные края. Объездили несколько городов и поселков, оставили везде копии заключения о возможности быть усыновителями. И спустя месяц, когда уже вернулись в Москву, нам позвонили. Предложили немедленно прилететь, чтобы познакомиться с девочкой. Маленькой Даше, нашей землячке, было всего два месяца.

В тот же вечер мы купили билеты на всю семью и полетели. При первой встрече с будущей дочкой ни у меня, ни у мужа никакой моментальной любви не случилось. Перед нами была крошечная девочка с круглым личиком и опухшими веками, совершенно на нас непохожая. По медицинской части хватало разных вопросов. Из кровных родителей известна была только мама, на месте папы в свидетельстве о рождении стоял прочерк. Нам рассказали, что у мамы уже довольно давно проблемы с алкоголем, Даша ее пятый ребенок, и ни одного она не смогла воспитывать сама – все дети в приемных семьях. Я никак не могла понять, есть у ребенка фетальный алкогольный синдром или мне просто мерещатся некоторые его признаки. Врачи, к которым мы поехали для независимого обследования, тоже ясности не внесли: «Никто не знает, как и что проявится в будущем. Кот в мешке». Сомнения разрешила Нэлла, сказала: «Да классная же девчонка, моя сестренка! Берем и бежим». Так мы и сделали. За что я невероятно благодарна старшей дочери. Кстати, мы никогда не скрывали от нее своих намерений усыновить. Нэлле было 7 лет, когда она впервые услышала о детских домах, детях без родителей. Тогда она сама и предложила: «Давайте всех заберем». Постоянно торопила нас с Денисом, спрашивала, когда же мы перейдем от разговоров к делу. Ей оказалось гораздо легче, чем нам, взрослым, принять идею усыновления. Ребенка не волновали вопросы генетики, наследственности, возможного несовпадения характеров, неизбежных изменений в жизни, ресурсов семьи. Она была любопытна и открыта всему новому. Для нашей дочери, к счастью, оказалось совершенно естественным делиться с другими детьми своими родителями, друзьями, домом и благополучием. Нэлла до сих пор всегда поддерживает нас с мужем в этом вопросе и говорит, что каждый новый ребенок в семье – это интересная и пока не прочитанная книга.

Одним словом, мы подписали согласие на удочерение Даши, и нас отправили в Москву за недостающими документами для суда. Прежде чем улететь, мы попытались разыскать кровную маму Даши. Для себя должны были убедиться, что ситуация и правда безнадежна, что даже при помощи со стороны, которую мы могли оказать, она не сумеет воспитывать своих детей сама. Кроме того, хотели собрать хотя бы минимальную информацию – понимали, что, когда Даша подрастет, она обязательно задаст нам вопрос о своих кровных родителях. К сожалению, встретиться нам не удалось. По адресу, где мама Даши была прописана, никто не знал, где ее искать. У нас остались в итоге только ее фамилия-имя-отчество, дата рождения и тот самый адрес.

17 сентября 2013-го состоялся суд – этот день стал одним из самых важных в жизни нашей семьи. Сразу после заседания суда мы забрали Дашу, сели в поезд и поехали домой, в Москву. Так у нас и появилась потрясающая младшая дочка. Теперь отмечаем эту дату как семейный праздник, второй день рождения Даши.

С приходом маленького ребенка в семью моя жизнь перевернулась с ног на голову. За 14 лет я успела забыть, как общаться с младенцами, не спать ночами, переживать насморки и колики, радоваться и огорчаться простым вещам (покушали и наоборот), а главное – безраздельно принадлежать ребенку. Пришлось отложить все дела, включая новую книгу, которую я уже начала писать. Полгода после появлении Даши занималась только ею. За первые 4 недели дома удалось многому научиться: Даша стала держать головку, пить из чайной ложечки, гулить, проситься на ручки, стала кричать и требовать своего, хотя поначалу вообще не обнаруживала никакого голоса. Все вопросы, которые были связаны со здоровьем, мы постепенно снимали – делали массажи, корректировали питание, уход, наблюдались у специалистов. Первый год, нужно сказать, был волнительным. Постоянно мучили сомнения – научится ли дочка переворачиваться, ползать, встанет ли на ноги, сможет ли ходить? К счастью, все удалось. И каждый маленький шажок вперед приносит громадную радость. Даша невероятно сообразительная, лучше всех знает, что и где в доме лежит, любит помогать по дому – то она с тряпкой, то посуду пытается мыть, то пылесосить. Я стараюсь поощрять ее природное любопытство и желание помочь. Раньше сама не подозревала, какое это счастье – наблюдать за развитием маленького ребенка. Когда Нэлла была маленькой, мы как родители были еще совсем «зеленые», почти не умели наслаждаться общением с младенцем, да и материальные проблемы выбивали из колеи. С Дашей уже все иначе – нам как будто подарили вторую юность, только уже осознанную, зрелую. А любовь, о которой поначалу не было речи, постепенно пришла и стала невероятно сильной, крепкой. Сегодня я лично не представляю себе жизни без Даши, считаю ее абсолютно «своей», а временами совершенно забываю о том, что не сама ее родила.

Когда Даша немного подросла и у меня стало появляться свободное время, я наконец дописала книгу «Если б не было тебя». Мы с редактором Ольгой Аминовой долго мучились с обложкой – никак не могли найти подходящую фотографию или рисунок на тему усыновления. Тогда Ольга предложила обратиться к известному фотографу Елене Мартынюк, и благодаря ей на обложке появились мы с маленькой Дашей. Пока книга готовилась к изданию, мне в голову пришла мысль выпустить еще и специальный подарочный тираж для потенциальных усыновителей и передать его в школы приемных родителей. Впервые в жизни я занялась краудфайндингом, благодаря которому познакомилась со многими замечательными людьми. И тираж в подарок будущим приемным родителям удалось выпустить, и новые мысли возникли о том, как дальше продвигать идеи усыновления, и множество единомышленников нашлось. Некоторые из них сегодня – близкие друзья нашей семьи.

3 декабря 2014 года в Доме журналистов прошла презентация книги. Выступили известные усыновители – Роман Авдеев, Михаил Барщевский, Кристина Беленькая. Их долго не отпускали со сцены: и у гостей вечера, и у журналистов было немало вопросов. Мне всегда казалось, что в нашей стране довольно много людей, которые не исключают для себя идеи усыновления, просто боятся, как и мы сами когда-то, сделать первый шаг. Им страшно не справиться. В тот день я окончательно убедилась: тем, кто задумывается о принятии ребенка, но не может решиться, просто нужно помочь. Организовать постоянное общение между состоявшимися и потенциальными приемными родителями. Обеспечить личные встречи, обмен опытом, беседы. Тогда и укрепилась идея клуба «Азбука приемной семьи», о которой я в тот же вечер и рассказала со сцены. Дальше образовался оргкомитет из активных приемных мам, и наш клуб стал одной из программ фонда «Арифметика добра», основанного Романом Авдеевым. В свое время именно личное общение с Романом Ивановичем стало для меня недостающим звеном в решении принять ребенка в семью. Во время интервью для книги «Главные правила жизни» я позволила себе отклониться от темы и задала отцу семнадцати усыновленных детей все мучившие меня на тот момент вопросы. Получила очень точные глубокие ответы, которые весили для меня гораздо больше, чем бесконечные опасения и предостережения огромного количества людей без опыта приемного родительства. Об этом тоже есть в книге.

Клуб начал организовывать лекции-дискуссии на актуальные для родителей темы, приглашать экспертов из области психологии, медицины, генетики. Мы стали собираться вместе с детьми на праздники, представления и экскурсии. Чуть позже возник еще один формат мероприятий – знакомство потенциальных родителей с детьми из детских домов. С начала 2016 года проводим еженедельные встречи приемных родителей – общаемся, делимся опытом. Все это помогает справляться с трудностями и заряжает уверенностью. Когда забираешь из системы одного ребенка, чувствуешь себя предателем по отношению к тысячам других – они-то остались там и по-прежнему никому не нужны. Понятно, что ни одна семья не в состоянии решить проблему социального сиротства в стране. Но все вместе мы уже кое-то можем. Важно вовлекать новые семьи, формировать круг единомышленников, поддерживать друг друга и быть открытым примером для тех, кто пока еще не решился. Вступить в клуб очень просто – достаточно прислать мне свои контакты и небольшое описание семьи (мой телефон и электронная почта есть на сайте «Арифметика добра»), в ответ начнут приходить приглашения на мероприятия клуба. Сейчас в клубе около 500 семей – состоявшихся и потенциальных приемных родителей. За первый год жизни клуба в наши семьи пришли 53 ребенка из детских домов.

Наша собственная семья тоже не осталась в стороне. Постепенно мы с мужем пришли к выводу, что можем пытаться помочь и тем детям, у которых не так много шансов найти семью, как у малышей. Подросткам. И познакомились с Дашей. Ей было почти тринадцать лет. Сначала, совершенно случайно, я увидела в Интернете видеоролик о ней. Потом мы договорились о личной встрече. Даша оказалась очень живой, общительной девочкой. В ней, как мне показалось с первого взгляда, был заложен огромный потенциал, которым она пока не пользовалась. Даша жила в детском доме с девяти лет, с того момента, когда ее мама попала в тюрьму. День разлуки стал для ребенка катастрофой. Любовь и привязанность у них очень сильная. Контакт с мамой Даша продолжает поддерживать – они переписываются, созваниваются. Даже лишить маму родительских прав дочка в свое время не дала – сама написала заявление в суд о том, что поддерживает с мамой отношения и вернется к ней сразу же, как только истечет срок наказания. Приемную семью Даша начала искать только потому, что невыносимо устала от детского дома. И то поначалу речь шла лишь о гостевом режиме. Мы с Денисом подумали, что, если ребенку нужны поддержка, семейное тепло и общение, мы можем это дать. Была надежда, что чувство защищенности поможет Даше успокоиться и переключиться с режима «выживание» на программу «развитие». Нэлла нас поддержала. Мы стали забирать Дашу домой каждые выходные: я приезжала за ней в детский дом в пятницу вечером и привозила обратно в воскресенье вечером. Из совместных выходных мы намеренно не делали праздников. Проводили время как обычно – готовили, убирались, ходили в магазин, делали уроки, гуляли. Я уже знала к тому времени, что подростки из детских домов часто воспринимают гостевой режим как возможность получить что-то материальное от взрослых: подарки, праздники, развлечения, рестораны. У большинства детей-сирот, к сожалению, не сформировано иной схемы отношений «взрослый – ребенок». Только потребительская. Они вырастают с опасной позицией «я несчастный сирота, мне все должны». Тем временем подросток должен понять, что отношения между людьми сами по себе намного важнее и дороже денег, что взрослые могут стать надежной опорой в жизни, что они готовы защитить, окружить теплом и помочь в любой ситуации. Но становиться просто банкоматом или кошельком ни в коем случае не должны. Ложные установки – эти и многие другие – успели за четыре года жизни в детском доме сформироваться и у Даши. Было непросто пытаться их менять, но мы решили, что дорогу осилит идущий.

Прошло три месяца гостевого общения, и в одно из воскресений, когда я везла Дашу обратно в детдом, она сказала, что больше не хочет и не может там жить. До освобождения кровной мамы оставалось чуть больше полутора лет. Мы решили, что лучше Даша проведет их в семье, чем в учреждении. Я специально поехала к директору детского дома, хотела посоветоваться, как правильно поступить. Замечательный человек с огромным опытом работы, он сказал, что, к сожалению, нередко родителям после таких драматичных поворотов судьбы не удается восстановиться настолько, чтобы забрать из детского дома и содержать детей. В принципе прогнозировать что-либо сложно. Бывает, мамы и папы выходят из тюрьмы и возвращаются к прежнему образу жизни, навещают детей раз в полгода, обещают забрать. Дети ждут, но ничего не происходит. В общем, оставлять Дашу в детском доме не было смысла. Внутри семьи мы согласовали, что, если она захочет вернуться к кровной маме и это будет возможно, мы поддержим ее решение и будем помогать.

28 марта 2015 года в детском доме был День аиста. Так случайно совпало, что именно в этот день я забрала Дашу домой. Накануне она с компанией ребят ввязалась в неприятную историю. Обстановка в связи с этим была в детском доме нервозной, но нам все-таки пошли навстречу – оформили необходимые бумаги и отпустили Дашу домой, за что я очень благодарна администрации.

Так у нас стало две дочки Даши. Младшую мы в семье называем Дасик, старшую – Даша или Даша Большая. Не буду лукавить – адаптация у нас проходит довольно трудно. Но интересно. И есть некоторые удачи. К счастью, Даше удалось встроиться в коллектив новой школы, хотя она панически боялась туда идти. Проблемы с учебой, конечно, никуда не делись, но мы не торопились – было важно, чтобы она почувствовала себя комфортно, смогла наладить с детьми и учителями контакт. Поначалу многие родители, узнав о приходе «новенькой», переполошились – начали звонить директору, выяснять, что это за «детдомовский ребенок» появился в их классе. К счастью, у нас замечательный классный руководитель – после личной встречи с ней удалось сгладить все углы. Ирина Анатольевна нашла подход и к самой Даше, которая из-за резких перепадов настроения и демонстративной позиции «что хочу, то и делаю» нередко досаждает учителям. Летом, пока мы два месяца жили на море, Даша немного подтянула математику, русский язык, английский. Занималась, конечно, неохотно, «со скрипом». До сих пор огромное нежелание учиться, которое происходит от страха, что у нее ничего не получится, и от несформированной привязанности к нам, осложняет жизнь. Но я верю, что постепенно это можно будет исправить. К счастью, есть увлечения, которые помогают. Даша с удовольствием ходит на танцы. Осенью занималась в Московской школе радио, куда ее пригласил известный радиоведущий Александр Ветров, за что ему огромное спасибо. Был у нас счастливый период, когда Даша, казалось, уже прижилась, адаптировалась и говорила, что скорее всего останется жить с нами, а с мамой будет общаться по выходным. Мы с радостью поддержали такое решение. Но потом ситуация резко осложнилась. Боюсь, сегодня Даша разрывается между двух огней, и это очень сильно отражается на жизни нашей семьи. Пока или, того хуже, если не сформируется привязанность, будет очень нелегко. Внешних же причин нестабильности и нового витка адаптации, думаю, как минимум три. Во-первых, недавно умерла бабушка Даши, и она тяжело перенесла эту потерю. Мы с ней были на похоронах, общались там с большим количеством родственников и, к сожалению, узнали немало болезненных подробностей о семье. Во-вторых, недавно из тюрьмы вышел старший брат Даши, за которого она сильно переживает. И третье – в нашей семье появился еще один ребенок.

Пока в течение трех месяцев я приезжала за Дашей в детский дом, успела познакомиться там еще с одним подростком, Гошей. Точнее, это он проявил инициативу и в один из дней сам подошел к нам с Дашей. Сказал, что прочел мою книгу об усыновлении, чем немало меня удивил – подростки в детских домах читают еще реже, чем их «домашние» сверстники. Оказалось, что Гоша пишет стихи, я предложила общаться в социальной сети, мы обменялись контактами. Для ребенка, который всю жизнь с рождения провел в детском доме, Гоша оказался на редкость коммуникабельным и доброжелательным молодым человеком. О его истории ему самому известно не слишком много – отец умер за несколько месяцев до его рождения, а мама написала отказ. В семье к тому времени уже было два старших ребенка. Искать кровную семью Гоша пока сам не хочет.

Когда большая Даша стала частью нашей семьи, Гоша начал приезжать в гости по выходным. Ему было тогда почти 16, и его отпускали из детского дома одного – он просто писал расписку, что поехал туда-то, вернется во столько-то. Воспитатели всегда звонили мне, убеждались в том, что он успешно добрался до места, и просили проследить, чтобы вовремя выехал назад.