Женщина из прошлого

«Я в любви не нуждаюсь. У меня нет на нее времени. Любовь – это слабость, но я мужчина и, случается, хочу женщину». Кирилл прошептал заученную с юности фразу и в который раз удивился тому, как точно Чарльз Стрикленд описал его собственное жизненное кредо. Таким и должен быть человек искусства! И он, Кирилл Николаев, этому образу соответствует.

Тут не о чем даже думать: его влечение к Даше – это банальная физиология. Ненужная страсть, которая будет вмешиваться во все планы и мысли, пока не найдет себе выхода. Он и так уже потерял несколько дней в этом чертовом Таиланде! Мог бы начать работу над новым сценарием, мог бы встретиться с Джереми – отношения с продюсером надо поддерживать. А он просидел все время в отеле, глядя в стену и мечтая о Дарье. Нет, таких бестолковых поездок у него еще не было. Нужно возвращаться в Москву – привычная обстановка поможет выбить из головы эту дурь. Нет у него времени на ерунду! Ни одной свободной минуты!

Николаев подхватил свой пижонский Louis Vuitton и вышел из номера, ненавидя себя за бесхребетность. Как можно было за несколько дней не написать ни строчки?!

В такси Кирилл продолжал отчитывать себя до тех пор, пока машина не встала, упершись в гигантскую толпу, собравшуюся на въезде в аэропорт. Неужели демонстрации оппозиции уже добрались до Утапао?! Если и здесь перекрыли дороги, плакали его планы вернуться в Москву! Он вгляделся в лица людей – нет, это были не тайцы. Терминал обступили туристы, которые прибыли в Утапао, видимо, со всей страны. Николаев присвистнул: даже по самым скромным прикидкам, вокруг аэропорта теснились несколько тысяч человек.

Далась ему эта романтика неба в реалиях! Надо было сразу отказываться от рейса, как только проблемы с вылетом начались. А все Антонов виноват – змей-искуситель. Соблазнил обещанием о себе рассказать, показать жизнь и работу авиаторов изнутри. Для будущего фильма, мол, пригодится. Показал! Экипаж после рейса испарился, а Николаев остался один на один со своими страстями.

Водитель-таец знаками дал понять, что дальше им не проехать. Кирилл чертыхнулся и вылез из автомобиля. Прекрасно! Тащиться пешком, да еще с чемоданом сквозь эту толпу! На кого он будет похож, когда доберется до терминала, если попадет туда вообще?!

Спустя полчаса, с большим трудом пробравшись к зданию, Николаев вошел внутрь. В помещении людей оказалось чуть ли не больше, чем на улице. Багаж свален в общую кучу в углу, пассажиры сидят, а у кого уже нет сил – лежат на голом полу. Кондиционеры давно перестали справляться – воздух кислый и затхлый. Чтобы продвигаться вперед, приходилось ступать чуть ли не по головам людей, застилавших своими телами пол. И никакого просвета.

Кое-как, спотыкаясь на каждом шагу, Кирилл разыскал представителя своей авиакомпании, который вывел его из терминала и проводил в просторный ангар. Только здесь взмокший от жары Николаев вздохнул с облегчением – это было единственное место в аэропорту Утапао, по которому можно было передвигаться, не опасаясь наступить кому-нибудь на руку или на ногу. Пассажиры сюда не добрались.

– Что-то вы рано, – покачал головой представитель, оглядываясь на коллег, таскавших из помещения на улицу железный хлам, – регистрация через два часа будет.

– Я подожду, – сообщил он и тут увидел Дарью; сердце его заколотилось, как дизель, – помогу вам!

Николаев не мог ничего поделать с мальчишеским возбуждением, которое охватило его. Ему хотелось совершать подвиги, рисоваться.

– Уверены? – представитель засомневался. – Жарко и пыль.

– Ничего страшного! – Николаев сиял. – Что надо делать?

Через пару минут после обмена рукопожатиями с Фадеевым и Антоновым он, засучив рукава и покраснев от натуги, уже работал вместе со всеми. Даша наконец заметила его, и теперь они то и дело обменивались многозначительными взглядами. От внимательных глаз Кирилла не ускользнуло то, как с его появлением Морозова расправила плечи и стала пленительно улыбаться. Та-а-ак. Если он и дальше будет обращать внимание на подобные вещи, таскать на улицу этот хлам будет тяжеловато. Николаев поспешил отвести взгляд. Не помогло.

Ну что он нашел в этом хрупком создании, которое притягивает его к себе с упорством магнита?! Внешне она не может сравниться ни с одной из его бывших подруг – актрисами, моделями и просто красавицами, на которых на улице оборачивались все без исключения. Кирилл с удовольствием вспомнил, какой шок испытывали прохожие, когда он выгуливал по центру Москвы своих спутниц. Мало того, что сам узнаваемый персонаж, красавец-мужчина, так еще и девица рядом такая, словно только что с подиума спустилась.

А Дашка? Маленькая, почти незаметная, похожая на подростка. Фигура отсутствует. Только огромные карие глаза выдают огромную силу. Или, может быть, страсть? Словно в ней маяк. И потому взгляд у нее горящий, живой, а не томно-скучающий, как у большинства его бывших подруг.

Николаев не удержался – снова тайком посмотрел на Дашу. Да когда же прекратится эта невозможная пытка, от которой его бросает то в холод, то в жар?! Надо было дожить до тридцати пяти лет, приобрести славу циника и сердцееда, чтобы не уметь в результате справиться с самым банальным в мире наваждением – желанием к женщине. Он дал себе слово больше не смотреть в ее сторону и даже не думать о ней.

Скоро уборка в ангаре была закончена, сотрудники разбрелись по рабочим местам, которые сами же и соорудили из подручных средств – коробок и оргстекла, а Кирилл отошел в сторонку, чтобы им не мешать. Он чувствовал каждую мышцу своего тела, как после тренажерного зала. Зверски хотелось есть. Бутерброды, которыми их накормили бортпроводницы после работы, пропали в организме бесследно. Черт возьми, откуда в нем вдруг такой аппетит? Последние полгода из-за навалившейся депрессии на почве неудач со сценарием, ему вообще не хотелось есть. С трудом, иногда с чувством отвращения, заставлял он себя сесть за стол. А сегодня, наверное, перетрудился. Или, может, это назойливое влечение к Морозовой разбудило все желания сразу.

Не в состоянии больше стоять на уставших ногах, Кирилл перевернул на бок свой Louis Vuitton и уселся на него самым варварским образом. Может, и не очень эстетично, зато удобно. Сколько можно заботиться о том, как ты выглядишь, что подумает публика? Иногда хочется вести себя так, как нравится, а не так, будто каждую секунду на тебя направлены объективы кинокамер.

Николаев устроился на чемодане удобнее и, прислонившись спиной к стене, закрыл глаза. Раньше он думал, что ничего более изматывающего, чем профессия актера, не существует. Съемочный день длился официально двенадцать часов, а фактически растягивался на пятнадцать как минимум. Особенно измучил его нескончаемый милицейский сериал, в котором он играл роль следователя Василия Панова. Фильм показывали на Первом канале, в прайм-тайм, рейтинг был сказочно-высоким, и довольные успехом продюсеры даже слышать не хотели о том, чтобы поставить в проекте точку. А без главного героя в исполнении Николаева ни в одной серии было не обойтись. И Кирилл, стиснув зубы, борясь с отвращением, шел на работу.

Конечно, гонорары были хорошие – следующие пару лет он мог вообще не сниматься, работал бы над собственным фильмом, – но не только же в деньгах счастье! Счастье – это когда ты работаешь с удовольствием и испытываешь от результата восторг. Поначалу все так и было: сюжет захватывал, каждая новая серия игралась на одном дыхании. А потом сценаристы устали, режиссеры выдохлись. Серии стали скучными, истории – глупыми. Только рейтинг фантастическим образом не падал. Люди продолжали смотреть. Кирилл иногда просто поражался своему зрителю – актеры уже еле ползают, сценаристы откровенно халтурят, а он все сидит, воткнувшись носом в телевизор, и ждет чего-то от фильма.

Вслух, тем более на площадке, говорить об этом было нельзя – запишут в еретики и, чего доброго, сожгут на костре ненависти и интриг: всем хочется продолжать зарабатывать деньги. Но Кирилл уже просто мечтал о том, чтобы в карьере Василия Панова сценаристы поставили жирную точку и с миром его отпустили.

Хотя, если оглядеться, кому и что в этой жизни дается даром? Людям в авиации – бортпроводникам, летчикам, представителям – как он успел убедиться, ничуть не легче. Помимо физического труда, иногда в самых неподходящих условиях – как, например, в Утапао – есть еще постоянное моральное напряжение: каждый чувствует свою ответственность за жизни людей. Одно дело снять плохой фильм – ну, потеряешь деньги, может быть, репутацию и совершенно другое – допустить ошибку в авиации. О фильме через пару лет забудут, а погибших уже не вернешь.

Кирилл поежился, вспомнив катастрофы последних лет. Излишняя самоуверенность. Недостаток ответственности. Даже такие качества, вполне безобидные для других сфер человеческой жизни, когда речь идет о небе, становятся смертельными. Трудно работать и все время об этом помнить.

– Вот, я вам, как обещал, автобиографию написал!

Кирилл открыл глаза и увидел перед собой улыбающегося Антонова. В летной форме он выглядел воплощением надежности и мужественности. С таким пилотом в кабине не страшно лететь даже в кругосветное путешествие. Кирилл с улыбкой принял исписанные убористым подчерком листы.

– Спасибо! – Он встал и пожал Андрею руку. – Очень вовремя! Пока ждем вылета, успею прочесть.

– Успехов! – пожелал тот.

Кирилл удобнее устроился на своем чемодане и нетерпеливо начал читать. Хоть какая-то польза от этой поездки в Таиланд! Если попадется что-нибудь интересное, можно включить в сценарий, а Антонова, как он и планировал, взять в консультанты.

С первых же бесхитростных строчек Андрея Кирилл с удивлением начал узнавать в пилоте себя. Та же юношеская страсть к небу, одержимость. И причины похожие: неустроенность в семье и желание уйти от реальности. Только Кириллу было легче в бытовом смысле – он городской. А Андрей с мальчишества испытал на себе все тяготы жизни в глухой сибирской деревне.

Школа. Потом армия – десантные войска на Дальнем Востоке и чудо, к которому стремился и ради которого жил, – поступление в Летное училище.

А дальше начиналось то, о чем Кирилл раньше мог только догадываться – путь талантливого пилота, принужденного сражаться за каждую пядь неба.

К окончанию училища выяснилось, что ни одна авиакомпания не готова принять на работу летчика без единого часа налета. А учебное заведение, поставленное рыночными отношениями в безвыходную ситуацию, выпускает ребят без практики. Где брать деньги на авиакеросин, на поддержание стареньких самолетов в состоянии летной годности? Это в Советском Союзе пеклись о таких вещах, как подготовка кадров и учебная база. А России не до жиру. Хочешь практику – плати десять тысяч долларов, вот и все. Тебе же летать надо. Не хочешь – получай диплом по теории и пари только в мечтах, поскольку в небо без подготовки тебя все равно не пустят.

Как именно Антонов заработал эти невероятные для него деньги, он не писал. Но Кирилл между строк улавливал: брался за любую физическую работу и пахал – привычный к труду деревенский парень – по двадцать четыре часа в сутки. За год заработал. Отучился. В группе у него самые высокие показатели были: за свои-то кровные по максимуму из практики выжал.

Андрей вернулся в родные края, чтобы устроиться в местную авиакомпанию и приступить к самостоятельным полетам. Только не тут-то было. В училище его выучили летать на отечественной технике, а предприятию требовались пилоты на «Боинг-737».

Переучиться? Пожалуйста! Тридцать тысяч долларов – и зарубежные курсы у тебя в кармане.

Вот тогда Антонов и встал на распутье. Мать уже старенькая, все время болеет, а он – взрослый мужик – с несбыточными мечтами носится. Кто же на жизнь заработает? Кто дом починит, огород вскопает, воды принесет? Надо быть реалистом: в облаках он уже навитался.

Андрей взял землю в аренду и превратился из летчика в фермера. Но, как ни старался, не мог приучиться к такой жизни – все его в небо тянуло. Фермерство Антонова закончилось тем, что, заработав немного денег, он продал свой дом в деревне, продал хозяйственные постройки, которыми успел обзавестись, и переехал с матерью в город. Купил там квартиру и тут же ее заложил, чтобы взять в банке кредит. Заветные тридцать тысяч долларов.

Учился на «Боинг-737» Антонов в Америке. Иностранцы, которых на учебу присылали авиакомпании со всего мира, сидели на тренажерах год. Особенно чудили китайцы, засылаемые огромными группами. У них была своя, неофициальная, система мотивации: не сдал, например, китайский курсант аэродинамику, друзья-товарищи в наказание кушать ему не дают. И будущий летчик, вместо того чтобы набираться знаний и навыков, от истощения теряет сознание на тренажерах.

Андрею ерундой заниматься некогда было, да и жизнь в Америке – удовольствие не из дешевых. Он прошел программу, сдал все экзамены за три месяца и вернулся домой. В авиакомпанию его теперь уже приняли.

Стажер, второй пилот, командир. Он не шагал, а взлетал вверх по служебной лестнице и наконец-то, впервые за долгие годы, был счастлив. А потом на его голову свалился тот самый литерный рейс.

Областные шишки собирались на саммит в Иркутске, ожидался визит президента. Самолет с администрацией края доверили пилотировать лучшему летчику местной авиакомпании Андрею Антонову. Только вот под конец полета вышла гнусная ситуация. Над Иркутском сгущался туман, видимость приближалась к минимальной. Зная особенности взлетно-посадочной полосы аэропорта, которая была, мягко говоря, недостаточно длинной и не оставляла возможностей для маневра, Антонов принял решение идти на запасной. Как только он сделал объявление по салону, в кабину прорвался помощник главы края.

– Немедленно, – верещал он, тряся напомаженными волосами, – меняйте решение! Сам требует посадку в Иркутске!

Антонов повернулся к помощнику и окинул его презрительным взглядом.

– «Сам» пусть в своей администрации распоряжается, – жестко осадил он, – а здесь я командир.

– Как… вы… смеете? – внезапно позеленевший помощник задыхался от злости: первый раз в жизни имя его шефа не произвело магического действия.

– Покиньте кабину, – миролюбиво предложил Антонов, – посторонним здесь находиться запрещено.

– Что?!

– Прошу занять свое место в пассажирском салоне, – уже жестче произнес он.

– Вы… – глаза напомаженного вылезли из орбит, – вы пожалеете! Считайте себя уволенным! Шеф так не оставит!