Две по цене одной

Оно и правильно, им и так хорошо – без всяких заучек и прочей шелупони. Но вот против этой конкретной новенькой Арам лично ничего не имел. Кстати, если она уйдет в другой класс, к ней будет гораздо сложнее подступиться. Оно ему надо? Нет, пусть будет рядом.

С этими мыслями он поспешил к парте Евы, а когда услышал адресованный ей вопрос Арсена, дольше не думал. Ведь понятно, что не шпилится. Послал товарища и забрал новенькую.

За локоть отвел с вещами к своей парте, где сидел королем – в гордом одиночестве – уже неделю, и велел:

– Теперь это твое место. Усекла?

Ева кивнула, задрожав всем телом.

– Располагайся. И учти: то, что я с тобой сижу, считай, одолжение. Это понятно? – спросил, строго разглядывая Монашку.

Она снова кивнула и уставилась на него, широко распахнув веки, украшенные пушистыми ресницами. Хотя нет, не ресницы это вовсе. Разве назовешь ресницами эти веера, что украшали ее глаза?

Арам аж замер на пару секунд, разглядывая красоту. Сразу понял: она боялась его до дрожи. Стопроцентно, сердце Монашки билось со скоростью сто пятьдесят ударов в минуту. И такая ее реакция на него ему чрезвычайно понравилась… Правильная реакция, хорошая. Значит, девчонка будет послушной, будет уважать.

– Слушай правила, – прищурившись, зачастил он. – Я говорю, ты делаешь, ясно? Теперь по утрам будешь ждать меня на перекрестке у магазина, в школу будешь ходить только со мной. В столовую тоже будешь только со мной ходить, и вообще, никуда не рыпайся, будь на виду.

– Но если мне понадобится… – начала она.

Но Арам быстро перебил:

– Я не понял… Я плохо объяснил или ты по-русски не догоняешь? Я говорю, ты делаешь. Если куда-то надо, отпрашиваешься.

– Я… – Она попыталась что-то сказать, но проглотила слова.

Зажалась в самый угол, уперла взгляд в парту и попыталась сделаться как можно незаметнее. Только никуда ей уже было от Арама не скрыться.

«Все-таки жаль, что Монашка. Будь ты чуть раскованнее, я бы тебя потрогал, а так завизжишь ведь. Завизжишь?»

Глава 4. Грязная девчонка

Ева шла домой с замиранием сердца.

Не знала, показалось или нет, но вроде бы видела отца, шедшего домой после смены на заводе, когда спешила в школу. Ее отец работал слесарем, и часто в ночную смену.

Как человек глубоко верующий, он строго-настрого запретил ей иметь какие-либо отношения с мужчинами до брака. Любые телесные контакты. Еще когда Еве стукнуло четырнадцать, он специально приехал на ее день рождения и долго рассуждал на тему того, что она должна за собой следить, не подпускать мальчиков. Очень строжился и пообещал, что, если она посмеет позволить кому-то вольность, он от нее откажется. Это оказалось очень неприятно слышать, ведь Ева ценила его визиты, пусть они и были очень редкими.

Впрочем, в деревушке, где они с бабушкой жили, парней ее возраста попросту не было, так что беспокойство отца оказалось сугубо абстрактным. Но здесь, в большом городе, все по-другому.

Если он увидел, как Арам провожал Еву до школы, мог ли подумать, будто это она пожелала водить дружбу с мальчиком? Или, не дай бог, иметь с ним какие-то отношения?

«Ужас какой… Может быть, мне просто показалось? Вдруг это вообще не он был?» – переживала Ева, спеша домой. Она и в школу-то сходила всего два раза – не хотелось бы так быстро нажить неприятности.

А когда вошла в прихожую небольшого дома, где они с отцом жили, тут же поняла: не показалось…

Отец поджидал ее в крохотной гостиной и пыхтел от злости.

В отличие от совсем невысокой Евы, он был очень крупным мужчиной – почти метр девяносто ростом, широкоплечий, а еще имел пивное брюшко. С возрастом еще и полысел изрядно, что добавляло ему лет и портило настроение.

– Иди сюда, дрянь такая, и объясни, что ты делала с щенком Барсегяна?

Еве показалось: еще чуть-чуть, и у отца пар из ушей повалит.

– Я… ничего! – тут же ответила она.

И ярко покраснела, вспоминая, как Арам взял ее сегодня за руку.

Вроде бы ничего такого, просто касание пальцев к ладони, к тому же она почти сразу отдернула руку, но воспоминание о внезапном прикосновении до сих пор смущало и будоражило одновременно. Никогда раньше она за ручку ни с кем не ходила. Для нее вообще было крайне удивительно, что мальчик захотел сидеть с ней за одной партой.

Ева не поняла, что такого отец прочитал на ее лице и почему взбесился еще больше, но уже через секунду он завопил:

– Вырастил дочь… Падшая девка!

– Почему? – сначала не поняла она.

– Еще и ерничаешь…

И тут произошло то, чего с Евой раньше никогда не случалось. Отец схватил ее за шею сзади и потащил в спальню.

Его пальцы были как тиски – очень больно сжал, даже, кажется, чуть над полом приподнял худенькую Еву и зашипел в ухо:

– Если я узнаю, что ты легла под этого гада, я тебя из дома выгоню, поняла? Закончишь на трассе! Да ты знаешь, кто его папаша? Бандит, тварь богатая, думает, весь город купил. А такие вот работяги, как я, ему все должны… Он же по улицам ездит, как хозяин… Хочешь быть подстилкой щенка Барсегяна? Хочешь?

– Не-э-эт… – пропищала она и расплакалась.

Разрыдалась как никогда громко, даже сама от себя столько эмоций не ожидала.

Отец отшвырнул ее на пол, сжал кулаки и злобно проворчал:

– Хватить скулить… все вы скулить горазды.

Вышел и за грубость даже не извинился.

Обидно Еве стало страшно. Она ведь ничего, ровным счетом ничего плохого не сделала. Держаться за руку – это не то же самое, что совершить грехопадение, так? Почему он так плохо о ней подумал? Почему посчитал падшей? За что?

Бабушка тоже была верующей и строго следила за Евой. Но она никогда не позволяла себе такого грубого отношения.

Никогда в жизни Ева не чувствовала себя такой беззащитной, маленькой и… грязной.

Глава 5. Плавающий мир

Сегодня Ева тряслась по дороге в школу даже больше вчерашнего. Как осмелиться сказать? Как настоять на своем?

Настоять было совершенно необходимо, иначе она даже не знала, что сделает отец, если увидит ее с Арамом еще хоть раз. Шея после папиной манипуляции до сих пор побаливала, а еще Ева увидела в зеркале синяки от его пальцев. Хорошо, что у нее имелась водолазка, которая надежно закрывала шею от любопытных глаз.

Вчера ей стало по-настоящему страшно. Страшно представить, что еще он мог вытворить.

Раньше Ева и представить себе не могла, что отец может сделать что-то подобное. Он был очень добрым, пока мама оставалась жива. По крайней мере таким она его запомнила, ведь мать покинула этот мир, когда девочке исполнилось всего пять. А что может запомнить пятилетний ребенок? Во время визитов к бабушке он тоже вел себя вежливо и совсем не агрессивно.