Волшебники из Капроны

Вскоре после этого красная портьера опять отодвинулась, и в комнату, медленно шествуя рядом со Старым Гвидо, вернулся Старый Никколо. Вслед за ними шли оба двоюродных деда в мантиях, а за ними Доменико. Совсем как торжественное шествие. Все смотрели прямо перед собой, и было ясно, что каждый погружен в свои тревожные мысли. Дети – все четверо – встали, стряхнули крошки и присоединились к процессии. Паоло оказался в паре со старшей девочкой; он тщательно избегал смотреть на нее. В полном молчании они проследовали к парадной входной двери дворца, к которой уже подъезжали готовые принять их кареты.

Первой подъехала карета Петрокки с четырьмя черными конями в подтеках и каплях от дождя. Тонино еще раз придирчиво оглядел кучера, очень надеясь, что ошибся на его счет. По-прежнему лило как из ведра, и одежда на нем насквозь промокла. Его рыжие, как у всех Петрокки, волосы стали пепельно-ржавыми от влаги под мокрой шапкой. Когда он нагибался, его била дрожь, а глаза на бледном лице смотрели вопрошающе, словно ему не терпелось услышать, что сказал герцог. Нет, кучер у Петрокки был, что и говорить, самый настоящий. Кучер Монтана, подъехавший следом, глядел в пространство невидящим взглядом, не обращая внимания ни на дождь, ни на своих пассажиров. Тонино признал, что у Петрокки выезд лучше.

Глава четвертая

Карета покатила домой, и Старый Никколо, откинувшись на спинку сиденья, сказал:

– Герцог – человек очень добродушный. Да, очень. Возможно, он вовсе не такой простофиля, каким кажется.

– Когда мой отец был еще мальчиком, – отозвался дядя Умберто, и голос его прозвучал мрачнее мрачного, – его отец бывал во дворце еженедельно. И принимали его там как друга.

– Но мы, по крайней мере, продали несколько сценических эффектов, – робко вставил Доменико.

– Это как раз то, – отрезал дядя Умберто, – что меня только огорчает.

Тонино и Паоло взглянули друг на друга, недоумевая, что их так угнетает, этих взрослых. Старый Никколо заметил их переглядывание.

– Гвидо Петрокки хотел, чтобы его противные дочки присутствовали при нашем совещании с герцогом, – сказал он. – Я не…

– Бог ты мой! – перебил его дядя Умберто. – Кто же слушает этих Петрокки!

– Да, но нужно доверять своим внукам, – сказал Старый Никколо. – Послушайте, мальчики, дела в старой Капроне, по всей видимости, принимают плохой оборот. Три государства – Флоренция, Пиза и Сиена – опять объединились против нее. Герцог подозревает, что они наняли некоего колдуна, чтобы…

– Ха! – воскликнул дядя Умберто. – Наняли Петрокки!

– Дядя, – вмешался Доменико, который внезапно набрался храбрости, – по-моему, Петрокки не больше предатели, чем мы!

Оба старика смерили его уничтожающим взглядом. Доменико съежился.

– Дело в том, – продолжил Старый Никколо, – что Капрона уже не то великое государство, каким было прежде. И тому, без сомнения, есть много причин. Но мы знаем, и герцог знает – даже Доменико знает, – что каждый год мы творим чары для защиты Капроны, и каждый год сильнее, и с каждым годом они дают все меньший эффект. Что-то или кто-то, без сомнения, истощает нашу силу. Потому герцог и спрашивает, что еще мы можем сделать. И…

– И мы сказали, – со смехом перебил его Доменико, – что найдем слова «Капронского Ангела».

Паоло и Тонино ожидали, что сейчас Доменико снова получит по полной программе, но оба старика только помрачнели. И оба печально опустили головы.

– Но я не понимаю, – сказал Тонино. – Ведь у «Капронского Ангела» есть слова. Мы поем их в школе.

– Неужели твоя мать не научила тебя?.. – сердито начал Старый Никколо. – Ах да. Я забыл. Твоя мать – англичанка.

– Еще одна причина тщательно выбирать себе пару, когда женишься, – хмуро проговорил дядя Умберто.

Дождь не переставая стучал по стенкам кареты, и оба мальчика совсем потерялись и сникли. Доменико, видимо, решил, что они очень смешные, и снова прыснул со смеху.

– Угомонись! – прикрикнул на него Старый Никколо. – В последний раз беру тебя туда, где подают бренди. Нет, мальчики, у «Капронского Ангела» подлинных слов нет. Те слова, что вы поете, – временная замена. Говорят, что достославный Ангел унес слова с собой на небо после победы над Белой Дьяволицей, оставив только мелодию. Или что с тех пор слова вообще утрачены. Но все знают: Капрона не может быть истинно великой, пока слова эти не будут найдены.

– Иначе говоря, – с досадой сказал дядя Умберто, – «Капронский Ангел» – такое же заклинание, как и всякое другое. А без должных слов любое заклинание, даже божественного происхождения, действует вполсилы. – Он подобрал свою мантию, так как карета дернулась и остановилась у университета. – А мы, как последние олухи, обязались закончить то, что сам Господь оставил незавершенным. Вот она, человеческая самонадеянность. – И, уже выходя из кареты, заверил Старого Никколо: – Я загляну во все рукописи, какие только знаю. Где-то должен быть ключ. Ну и ливень! Проклятье!

Дверь захлопнулась, и карета снова дернулась.

– А что, Петрокки тоже обещали разыскать слова? – спросил Паоло.

Старый Никколо сердито поджал губы:

– Обещали. И я умру от стыда, если они опередят нас.

Он не договорил, потому что карета накренилась, огибая угол, и въехала на Корсо. Струя воды хлестнула мимо окна.

Доменико бросило вперед.

– Не сказал бы, что этот там умеет править, а?

– Помолчи! – цыкнул на него Старый Никколо, а Паоло прикусил язык: так сильно его несколько раз тряхнуло.

Что-то разладилось. Куда-то пропали привычные звуки катящейся кареты.

– Я не слышу цоканья копыт, – сказал Тонино, недоумевая.

– Так я и знал! – воскликнул Старый Никколо. – Это все дождь.

Он с грохотом опустил окно, в которое тут же ворвался мокрый ветер, и, не обращая внимания на глазеющие из-под влажных зонтиков лица, высунулся наружу и прокричал слова заклинания.

– Поезжай скорей, кучер! – распорядился он. – Ну вот, – сказал он, закрывая окно, – теперь мы доедем до дому. Какое счастье, что Умберто сошел раньше, чем это произошло.

Вновь зазвучал цокот копыт по булыжнику, которым был вымощен проспект. Новое заклинание, по всей видимости, действовало. Но как только они свернули на виа Кардинале, звук изменился, превратившись в вялое «шлёп-шлёп», а когда они выехали на виа Магика, его почти совсем не стало слышно. Карету снова начало кренить и дергать – хуже, чем когда-либо. А когда они развернулись, чтобы въехать в ворота Дома Монтана, произошел самый сильный за всю поездку толчок. Карету швырнуло вперед, раздался грохот – это дышло ударилось о булыжник. Паоло приоткрыл окно и увидел, как обмякшая бумажная фигура кучера шлепнулась в лужу. Рядом, закрыв собой колею, валялись две мокрые картонные лошади.

– Во времена моего деда, – вздохнул Старый Никколо, – этого заклинания хватало на много дней.

– Вы думаете, это козни того кудесника? – спросил Паоло. – Это он портит наши заклинания?

Старый Никколо уставился на него, пяля глаза, словно младенец, который вот-вот заплачет.

– Нет, дружок. Скорее всего, нет. По правде сказать, дела в Доме Монтана идут так же плохо, как и во всей Капроне. Прежняя наша доблесть убывает. Она убывала поколение за поколением и теперь почти иссякла. Мне стыдно, что тебе приходится познавать ее такой. Выходим, мальчики. Будем толкать карету.

Это было тяжкое унижение. Так как все остальные Монтана либо отсыпались, либо работали на Старом мосту, помочь им закатить карету во двор оказалось некому. От Доменико не было никакого проку. Позже он честно признался, что не помнит, как попал домой. Дед и двое внуков оставили его спящим в карете и втроем закатили ее внутрь. Даже Бенвенуто, примчавшийся несмотря на дождь, не поднял настроение Тонино.

– Одно утешение, – сказал, тяжело дыша, дед. – Дождь. Никого вокруг. Так что некому глазеть, как Старый Никколо тащит собственную карету.

Паоло и Тонино это не показалось большим утешением. Теперь они поняли, почему из дома не уходит малоприятное чувство тревоги. Они поняли, почему все так волновались из-за Старого моста и так радовались, когда перед Рождеством его наконец починили. И еще поняли, почему все так озабочены замужеством Розы. Потому что, как только мост был отремонтирован, все в доме вернулись к обсуждению этого вопроса. И Паоло с Тонино знали, почему все считают, что молодой человек, которого предстояло выбрать Розе, непременно – даже в ущерб всем другим достоинствам – должен обладать даром волшебства.

– Чтобы улучшить породу, да? – спросила Роза, относившаяся ко всему этому очень скептически и державшаяся независимо. – Прекрасно, дорогой дядя Лоренцо. Я буду влюбляться только в тех мужчин, которые умеют делать картонных лошадок непромокаемыми.

Дядя Лоренцо покраснел от обиды и возмущения. Из-за этой истории с лошадьми вся семья чувствовала себя униженной. Только Элизабет едва удерживалась от смеха. Элизабет, разумеется, поощряла Розу в ее независимости. Бенвенуто сообщил Тонино, что англичане все такие: у них это принято. Кошкам англичане нравятся, добавил он.

– Неужели мы и впрямь утратили нашу доблесть? – с волнением спросил у него Тонино, а про себя подумал, что, наверное, этим объясняется и его собственная тупость.

Бенвенуто сказал, что не знает, как было в прежние времена, но знает, что сейчас им вполне хватает волшебства, чтобы шерстка у него искрилась. Да, волшебства вроде бы вполне достаточно. Но иногда он сомневается, правильно ли его употребляют.

Примерно в это время в Дом Монтана стало приходить вдвое больше газет. Общественно-политические журналы из Рима и иллюстрированные из Генуи и Милана, а также местные газеты, капронские. В доме все их жадно читали и обсуждали вполголоса между собой. Отношение Флоренции, новые движения в Пизе и ужесточение мнений, высказываемых в Сиене. Во взволнованном ворчании все чаще стало слышаться слово «война». И вместо привычных рождественских гимнов в Доме Монтана днем и ночью звучала мелодия «Капронского Ангела».