Кровавый рассвет

– Это верно, – кивнул головой Томас, – но это не значит, что всех их нужно дружно ненавидеть. Но осторожничать – не помешает. Так что давайте договоримся: ко всем чужакам будем присматриваться. Если кто-то что-то подозрительное заметит – пусть выкладывает здесь, а мы потом на совете обсудим. Только об этом не болтать посторонним. Сегодня вечером здесь все свои, пускай наш разговор не уходит за пределы этой таверны.

– Да!.. Мы согласны! – люди были так запуганы, что и не собирались болтать лишнего, особенно залетным.

– Это необычный убийца, – рассуждал вслух Томас. – Он умен и коварен – ни одного свидетеля, ни одного следа, по которому мы могли бы найти его. Он – как невидимка, но я ни за что не поверю, что он не оставляет ни одной зацепки. Просто наша доблестная полиция, как всегда ушами хлопает и втаптывает ценные улики в грязь…

– Да, наверняка! – согласился Гаррис.

– Ага, им бы только нас гонять и караулить! – с обидой в голосе пробормотали воры-карманники. – Куда важнее поймать убийцу!

– Об этом я даже не спорю, – улыбнулся Томас. Теперь преступления карманников казались ему сущей мелочью по сравнению с чередой странных убийств, прокатившихся волной по городу. – Так давайте же отныне каждое преступление разбирать по частям и крупицам, – продолжил он. – На полицию, очевидно, надежды нет, мы должны вычислить негодяя сами.

– Должны! – его дружно поддержали и закрепили это обещание новой кружкой пива.

– Нужно каждому подозрительному типу запихать чеснок в рот, – находчиво предложил Виктор, потешаясь над теми, кто верил в вампиров, а здесь таких было большинство. – Если не станет кушать чеснок – стоит задуматься! А если чувствует себя в гробу, как дома, тем более! – он злорадно усмехнулся, – некоторые его слова восприняли всерьез – он заметил это по испуганным лицам.

– Да ну тебя! – сердито махнул рукой Гаррис. Иногда сын так раздражал его своими глупыми шутками, что хотелось дать ему встряски.

– Уверяю вас, буквально вчера вечером, идя с работы, я увидела среди людей своего покойного двоюродного брата! – воскликнула Маргарита Гленрой, работница ткацкой фабрики.

Люди с изумлением посмотрели на нее, кто-то усердно перекрестился.

– Нужно меньше пить, милая Маргарита, – ухмыльнувшись, произнес Томас.

– А вдруг он стал вампиром? – не обращая внимания на Томаса, Маргарита продолжила развивать свою гипотезу на радость Виктору, который все больше и больше глумился над суевериями людей.

– Когда же он умер?

– Как он выглядел?

– А где его похоронили? – вопросы посыпались из людей, как из рога изобилия.

Маргарита рассказала, что похороны состоялись несколько недель назад – именно тогда и начали происходить жуткие убийства в городе.

– Нужно раскопать его могилу, открыть гроб и положить твоего родственничка лицом к земле, – посоветовал священник Джон, – чтобы он «кусал» землю. А затем завалить тело грудой камней – чтобы уже никогда не поднялся! И еще… не мешало бы побрызгать его могилу святой водой… и провести специальный обряд, который помешает ему возвращаться в мир живых…

– И для обряда необходимо позвать тебя, – произнес с улыбкой Гаррис, – ну и… заплатить тебе, верно? – он победоносно взглянул на Джона, а тот лишь сердито выругался, что совсем не пристало людям его положения.

– Но, может, это вовсе не он? – некоторые засомневались. – Нужно посмотреть – не изменилось ли положение тела в гробу, начал ли труп твоего брата разлагаться? Появились ли у него клыки?

– Еще не хватало могилы разорять и осквернять тела! – испугался Томас, переглянувшись с Гаррисом.

– А еще желательно понаблюдать за соседями, – порекомендовала Маргарита, – вдруг кто-то неожиданно стал отшельником? Перестал выходить на улицу днем и гуляет только ночью?

– Да-да! Это не помешает! – согласились многие, кивая головами.

– Как бы там ни было, нужно наблюдать за подозрительными людьми… – в этом их поддержал и Гаррис.

На том и порешили. Далеко за полночь – а разговоры и споры не утихают в маленькой таверне, которая стала приютом для усталых от тяжелой работы людей. Уже и свечи погасли на подоконнике и головы устало склонены на бок, но сон не идет к ним. Им бы выспаться до утра, накопить силы для предстоящего рабочего дня, да куда там! Все бояться сомкнуть веки – вдруг больше не откроют их? Вдруг в окно влезет это неведомое кровососущее чудище и выпьет, как вино, их кровь?

Луна в окне стала более прозрачной, а темное небо начало сереть – близился рассвет. Гаррис, не выдержав, плотно запер дверь на несколько засовов.

– Поспите, родные мои, хоть час. Никто не забредет сюда, я покараулю вас до утра, – он успокоил своих посетителей, которые за все эти годы стали ему действительно близкими людьми. Даже попрошайки, которые нигде не работали, а только клянчили монеты у ворот приходской церкви, вызывали в нем жалость – они тоже хотят жить! Никто из них не заслуживает такой жуткой смерти. Всех тех, кто был здесь – он знал с детства. Пока они рядом с ним – им ничего не угрожает.

И люди послушно положили головы на столы и сомкнули отяжелевшие от бессонных ночей веки. Усталость взяла свое, увещевание хозяина таверны о том, что он будет сторожить их сон с ружьем в руках – немного усыпило и отогнало страх подальше отсюда. У Гарриса было всего лишь две комнаты с койками, а людей в его таверну набилось столько, что многим пришлось заночевать прямо на соломенном полу в пивном зале.

А этим временем убийца небрежно шел по улицам их города и открывал счет новым жертвам. Беспощадный и жестокий – он не знал жалости и упивался своей властью над теми, кто считал себя в этом городе хозяином. И перед ним все стали равны – и богачи и бедняки, и молодые и старики. Кто бы ни попался на его пути – пощады не жди и смерть добровольно прими, ведь от его цепких лап никому не уйти.

Глава II. Удивительные новости

Томас Гордон вместе с дочерью Анной шёл через вересковое поле на работу. Рассвет начинал зажигать мерцающе-розовые огни на сером небе, но солнце пока еще пряталось за горизонтом. Прохладный утренний воздух, пропитанный озёрными туманами, будто невидимой плетью подгонял людей, спешащих на работу к тем, кто мог позволить себе и поспать подольше и не работать. Анна сильнее укуталась в свою кофту из овчины, Томас же ограничился тем, что застегнул одну пуговицу на шерстяной жилетке. Он работал главным конюхом у лорда Уильяма Дугласа, а его дочь с двенадцати лет была горничной у миссис Ненси Флеминг, жены юриста. После бессонной ночи голова у обоих гудела, будто колокол, в который били набатом, веки смыкались, а ноги подкашивались от усталости. Томас согнул плечи вниз, будто тащил на шее груз и бросал едва заметные взгляды на свою задумчивую дочь. Внешне она походила на него – высокая и худая, с вьющимися каштановыми волосами и серьёзными зелеными глазами, вид – усталый, но во взгляде воля к жизни и надежда. В молодости он тоже был таким – его низкое происхождение не мешало ему бороться за место под солнцем, но вечная нищета и болезни от тяжелой физической работы сделали свое дело: он сдался и перестал бороться за лучшую жизнь. Она была для него заказана. Взор стал потухшим, и обреченным – он принял свою долю и смирился со своей судьбой. Сейчас он был главным конюхом – небывалое везение, но успел поработать и землекопом, и шахтером, и каменщиком. Когда у тебя нет никаких титулов, ты – пыль под ногами богачей, вещь, которую используя на полную катушку, потом выкидывают на обочину судьбы. Когда слуги дряхлели от возраста и работы, хозяева выпроваживали их восвояси; очень часто они пополняли ряды нищих и бездомных. Но некоторым везло чуть больше – если удавалось скопить немного деньжат от жалованья, они открывали дешевые кабаки и таверны, а некоторые слуги оставались доживать свой век в господском доме. Обычно это были няни и личные горничные. Все зависело от хозяев. Чем аристократичнее и богаче были хозяева, тем лучше они относились к прислуге. Им не нужно было самоутверждаться за счет слуг, они и так знали себе цену.

Когда они добрели до края поля – их дороги разошлись. Анна пошла в левую сторону, где был двухэтажный таунхаус ее хозяйки, а Томас вырулил в правую сторону – на широкую дорогу, которая вела к величественному замку лорда Уильяма Дугласа. Замок чуть возвышался над округой, так как находился на холме и был виден со всех концов города. Лорд Дуглас предоставил Томасу в пользование флигель на заднем дворе, именно там он и ночевал. Но, в последнюю неделю, когда начались убийства, он вместе с дочерью уходил в таверну к своему закадычному другу Гаррису Колтону. Тот бесплатно предоставлял ему место для ночлега.

На прощание, Томас предупредил дочь твердым голосом:

– Жди меня вечером, пока я не зайду за тобой. Сама не иди в таверну!

– Нет, отец, сегодня я останусь ночевать у миссис Флеминг. У меня уже нет сил тащиться через весь город к Гаррису, я хочу, наконец, хоть немного выспаться! – Анна устало вздохнула и добавила: – Не переживай за меня! Со мной будет Мэри. Она, бедняжка, уже несколько дней одна на чердаке – ей страшно. Я не могу больше оставлять ее одну.

Томас недовольно буркнул, сдвинув брови:

– Я знаю, что она твоя подруга, но она мне – никто, а ты для меня – все! Думаешь, я смогу простить себя, если с тобой что-нибудь случиться? – он с беспокойством глянул на свою упрямую дочь.

Анна, хмыкнула и со странным блеском в глазах достала из кармана своего темно-зеленого платья маленький острый клинок.

– Если он посмеет сунуться к нам, я перережу ему глотку, – она злобно усмехнулась и посмотрела на город. Где-то там прячется убийца. Пусть лучше не переходит ей дорогу. Борьба за выживание сделала ее черствой и циничной: в ней не было страха перед убийцей. Ее жизнь была настолько трудной и безрадостной, настолько заурядной и однообразной, что смерть перестала пугать ее. Разве может быть что-то страшнее нищеты и тяжелой семнадцатичасовой смены? Девятнадцатый век на дворе – но для простых смертных ничего не меняется.

Томас, взял клинок в свои мозолистые руки и рассмеялся. Его дочь с детства была отчаянной и совсем не боялась темноты, как остальные дети.

– Хорошо, так и быть. Выспись сегодня ночью, но завтра вместе с Мэри приходи ночевать в таверну – мне так будет спокойнее, – он умоляюще посмотрел на дочь.

Анна, обняв крепко отца, ответила:

– Не беспокойся! Завтра я с Мэри приду в таверну – обещаю!

Они простились, и каждый пошел своей дорогой. Как тяжело расставаться с близкими людьми, пусть и на короткий срок. Особенно когда знаешь, что впереди лишь рутинная работа и общение с дотошными и вечно недовольными хозяевами.

Анна с тоской взглянула на просторное поле, на котором ветер колыхал вересковые заросли – иногда ей хотелось стать дубом, стоять на зеленой равнине и дразнить ветками ветер, любоваться рассветами и закатами, наблюдать за пастухами, гоняющими стадо овец и давать тень для усталых путников, которые присядут на кочку под дубом, чтобы отдохнуть.

Она вошла в город, точнее пока на его окраины, – здесь, на узких улицах, ютилась беднота. Люди жили во всем, что имело хоть какую либо крышу – в сараях, в амбарах, в хлеву или в погребе. Маленькие и неопрятные хибары из сухого камня и соломенной крыши были пристанищем не только для людей, но и для клопов, блох, тараканов и крыс. Жуткая грязь в каждом углу дома способствовала этому. В одной жалкой лачуге могли проживать около сорока человек, на крохотных окнах никогда не было занавесок, на грязных матрацах – постельного белья, – бедняки не имели понятия, что это такое. Грязь была ни сколько результатом лени и безысходности, сколько итогом маленького количества воды, которая выделялась ежедневно на жильцов. У малоимущих не было денег на свечи – приходя с очередной каторжной работы, они в темноте двигались наощупь – какая уж тут уборка? На сон – часа четыре, не больше, а дальше – снова работа по семнадцать часов. Готовили на скорую руку у общественных костров, разводимых по ночам во дворе, потому что ни у кого не было денег на уголь, чтобы приготовить что-нибудь на печи. Обычно, это был бульон с отрубями и говяжьими почками, но это в лучшем случае, а так – краюха черствого хлеба и кружка травяного чая. Смертность в таких антисанитарных условиях вырастала до высоты шотландских холмов – особенно она коснулась детей до пяти лет. Матери старались к младенцам сильно не привязываться – мало кто из них доживал до подросткового возраста, поэтому рожали побольше, чтобы хоть кто-то выжил. Смерть среди бедняков воспринималась, как нечто само собой разумеющееся – похороны очень часто проходили без слез и горьких стенаний. Туалетов практически не было – люди справляли нужду на лестницах, во дворах, у заборов. Жуткая вонь стояла везде – и Анна старалась как можно скорее пройти этот участок города. Все страшные эпидемии, которые раз в десятилетие могли выкосить треть населения, непременно выползали именно отсюда, но городские власти упрямо не хотели замечать этого.

В конце квартала Анна наткнулась на похороны – почти каждый день тут кого-то хоронили. Нищета давно выстелила дорогу к кладбищу не только пожилым, но и молодым. Возле низкорослого каменного дома на длинной скамейке лежало тело юной девушки: оно было закутано в саван, но лицо открыто. Рядом с телом собрались родственники и обычные зеваки.

– Уж не кровосос ли приложился? – перешептывались между собой люди.

– Нет, это туберкулёз, – ответил кто-то.

На грудь девушке поставили деревянное блюдо, с осторожностью отделив соль от земли. Земля символизировала тело, рассыпающееся в прах, а соль – символ бессмертной души. К мертвой подошла седовласая и заплаканная мать в черном платье и, склонив к ней голову, с торжественной скорбью произнесла: