Ставка на проигрыш

Ставка на проигрыш
Дик Фрэнсис

Иностранная литература. Классика детектива
Дик Фрэнсис (1920-2010) – один из самых именитых английских авторов, писавших в жанре детектива. За свою жизнь он создал более 30 бестселлеров, получивших международное признание. Его романы посвящены преимущественно миру скачек – Фрэнсис знал его не понаслышке, ведь он родился в семье жокея и сам был знаменитым жокеем. Этот мир полон азарта, здесь кипят нешуточные страсти вокруг великолепных лошадей и крупных ставок в тотализаторах, здесь есть чем поживиться мошенникам.

Журналист Джеймс Тайрон, собирая материал для безобидной статьи о претендентах скачки на Золотой кубок, наталкивается на взрывоопасную информацию о мошеннической системе не стартующих фаворитов. Расследование этого дела смертельно опасно, но газета "Санди Блейз" требует от своих сотрудников сенсационных разоблачений…

Дик Фрэнсис

Ставка на проигрыш

Dick Francis

FORFEIT

Copyright © 1968 by Dick Francis

This edition is published by arrangement Johnson & Alcock Ltd. and The Van Lear Agency

All rights reserved

Перевод с английского Наталии Рейн

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Ильи Кучмы

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

© Н. В. Рейн (наследник), перевод, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство Иностранка

* * *

Глава 1

Письмо из «Тэлли» пришло в тот день, когда погиб Берт Чехов. Самое обычное письмо-предложение из иллюстрированного журнала – написать статью о скачках на Золотой кубок. Я перебросил конверт через стол редактору спортивного отдела и продолжал разбор почты, которая всегда накапливалась к моим приходам по пятницам. Люк Джон пробурчал нечто нечленораздельное и вяло протянул руку к конверту, рассеянно моргая при этом в ответ на какой-то бесконечный монолог по телефону.

– Да, да… сорви с них покровы, – сказал он.

Срывание покровов было генеральной политикой «Санди блейз», да будет благословенно ее черствое сердце. Моя теща часто спрашивала, почему я не пишу для «Санди таймс», вместо того чтобы строчить репортажи для такой драной подстилки, как «Санди блейз»? Да больно я им нужен – вот почему. Понять это она была не в силах и всякий раз, когда на нее «накатывало», принималась оправдываться перед любым встречным и поперечным за мою службу. О том, что в «Блейз» платили на двадцать восемь процентов больше, чем в «Таймс», и что содержание ее дочери влетало мне в копеечку, она почему-то забывала.

Я вскрыл дешевый коричневый конверт – какой-то придурок сообщал, что только безнравственные и беспринципные халтурщики вроде меня могут хорошо отзываться о человеке, за которого мне пришлось вступиться в воскресном репортаже. Письмо было написано на туалетной бумаге, и злоба сочилась из него, словно болотный газ. Дерри прочитал его, стоя у меня за спиной, и рассмеялся:

– Говорил же тебе – расшевелишь осиное гнездо!

– Мне только повод дай влезть в неприятности, – согласился я.

Дерри строчил прилизанные нейтральные статейки в еженедельник, благополучно сплавляя мне материалы, возмущавшие спокойствие граждан. Спина у меня, постоянно твердил он, шире.

Еще восемь корреспондентов выражали примерно такое же мнение. И все, разумеется, анонимно. «Проблем у них, – решил я, сбрасывая письма в корзину для бумаг, – было куда больше, чем у меня».

– Как жена? – осведомился Дерри.

– Спасибо, прекрасно.

Не глядя в мою сторону, он кивнул. Ему никак не удавалось преодолеть некоторое смущение в разговорах об Элизабет. И не ему одному.

Разговор Люка Джона вышел на финишную прямую:

– Непременно, обязательно… Позвоню… Самое позднее в шесть. – Он повесил трубку и с профессиональной скоростью пробежал глазами письмо из «Тэлли». – «Глубокое исследование»… До чего обожают эту фразу шикарные журналисты! Хочешь заняться?

– Если заплатят прилично.

– Я думал, ты все еще бьешься над биографией Бастера Фигга.

– Застрял на шестой главе. Мой герой ускользнул на Багамские острова и не оставил материалов.

– И сколь глубоко ты успел погрузиться в его ужасную и ничтожную жизнь?

– Дошел до конца ученичества и первой победы в классических скачках.

– Это купят?

– Не знаю, – вздохнул я. – Его интересуют только деньги. Все, что он помнит о скачках, – это стартовые ставки. Они доходили до тысяч. Просил написать о самых крупных его выигрышах. Считает, что теперь, когда он удалился от дел, лицензию отобрать не имеют права…

Люк Джон сопел, потирая веснушчатой рукой резко выступавший на шее кадык, и, опустив тяжелые веки, изучал письмо из «Тэлли». В моем контракте с «Блейз» были свои ограничения: сочинять книги – пожалуйста, сколько угодно, но для того, чтобы написать статью для другого журнала или газеты, требовалась санкция Люка Джона, добиться которой было нелегко.

Дерри столкнул меня со стула и уселся на него сам. Бывая в конторе только по пятницам, постоянного места я не имел и при каждом удобном случае пользовался столом моего более юного коллеги. В верхних трех ящиках у него хранилась настоящая библиотечка из программ скачек, а также полбутылки виски, в нижнем – сотни две бумажных пурпурных сердечек и каталог порнографических фильмов – свидетельство того, каким лихим парнем хотел казаться Дерри, а совсем не тем законопослушным, умеренным и несколько отрешенным молодым человеком, каковым был на самом деле.

Облокотившись на край стола, я вслушивался в стрекот пишущих машинок и телефонный перезвон – неделя катилась к субботе. По вторникам учреждение замирало, в субботу здесь, казалось, гудит целый рой растревоженных ДДТ мух. По пятницам я сидел в «Блейз», по субботам ходил на скачки. Воскресенье и понедельник – официальные выходные. Со вторника по четверг я измышлял какую-нибудь возбуждающую умы тему и писал. По пятницам относил материал Люку Джону, а потом редактору – читать и править.

Результат – тысяча слов в неделю, груды бранных писем и чек, не покрывающий и части моих расходов.

Люк Джон поднял голову:

– А кто у нас идет на скачки, ты или Дерри?

– Я! – выпалил Дерри в ту же секунду.

– Ты как, Тай, не против? – вопросительно взглянул на меня Люк Джон.

– Нет, конечно. Это сложный гандикап, как раз по его части.

Люк Джон поджал и без того тонкие губы и (неожиданная щедрость!) вымолвил: