Вторая рука

Эйнсфорд по-прежнему сохранял свою каменную безмятежность, однако усеянные желтыми нарциссами тишина и покой царили лишь снаружи. Я мягко затормозил перед домом и остался сидеть в машине. Очень уж мне не хотелось внутрь.

Чарлз словно почуял, что я вот-вот уеду восвояси: он решительно вышел из дому и направился к машине, хрустя гравием. «Караулил, – подумал я. – Ждал. Хотел, чтобы я приехал».

– Сид! – сказал он, отворив дверцу и наклонившись, чтобы улыбнуться мне. – Я знал, что ты приедешь!

– Вы надеялись, – поправил я.

Я вылез из машины.

– Ладно, надеялся. – его глаза по-прежнему улыбались. – Но я же тебя знаю!

Я окинул взглядом дом, но увидел только пустые окна, в которых отражалось сероватое небо.

– Она там?

Он кивнул. Я повернулся, обогнул машину сзади, достал из багажника чемодан.

– Ну, идем тогда, – сказал я. – Давайте уж покончим с делом.

– Она расстроена, – сказал Чарлз, шагая рядом со мной. – Она нуждается в твоем понимании.

Я покосился на него и сказал:

– Угу.

Остаток пути мы проделали молча и вошли в дом.

Дженни была там, в холле.

Я так и не сумел свыкнуться с болью, которую испытывал в тех редких случаях, когда мы виделись, с тех пор как она ушла. Я видел ее такой же, как прежде, когда только влюбился в нее: не то чтобы классическая красавица, но очень хорошенькая девушка с каштановыми кудряшками, ладненькой фигуркой и манерой задирать голову, точно насторожившаяся птичка. Прежняя мягкая улыбка и теплота в глазах исчезли, но я по-прежнему искал их с безнадежной ностальгией.

– Приехал, значит, – сказала она. – А я думала, не приедешь.

Я поставил свой чемодан и, как обычно, сделал глубокий вдох.

– Меня Чарлз попросил, – ответил я.

Я поднялся по лестнице, на которой она стояла, и мы, как обычно, чмокнули друг друга в щеку. Мы поддерживали эту привычку, как бы давая окружающим понять, что наш развод был культурным и цивилизованным; но про себя я не раз думал, что это больше похоже на ритуальный салют перед началом дуэли.

Чарлз недовольно покачал головой, видя, что искренними чувствами тут и не пахнет, и повел нас обоих в гостиную. В прошлом он уже пытался удержать нас вместе, но любой брак клеится изнутри, а наш давно уже иссох и рассыпался.

– Сид, – сказала Дженни, – я не желаю от тебя слышать никаких поучений по поводу этой гадкой истории!

– И не собирался.

– Ты и сам не идеален, хотя тебе и хочется так думать!

– Успокойся, Дженни, – сказал я.

Она ускорила шаг и стремительно вошла в гостиную, я – вслед за ней. Она использует меня и снова выбросит, и я ей это позволю, из-за Чарлза. Даже странно, что я не испытывал особого желания ее утешать. Видимо, раздражение пока что перевешивало сострадание.

Они с Чарлзом были в гостиной не одни. Когда я вошел, Дженни пересекла комнату и остановилась рядом с высоким блондином, которого я уже встречал; а рядом с Чарлзом стоял незнакомец – плечистый моложавый мужчина, чей суровый взгляд странно контрастировал с румяной деревенской физиономией.

– Сид, вы ведь знакомы с Тоби, не так ли? – сказал Чарлз своим самым что ни на есть учтивым тоном.

Мы с другом и защитником Дженни кивнули друг другу и обменялись улыбочками, давая понять, что знакомы, но прекрасно обошлись бы и без этого.

– А это, Сид, мой адвокат – Оливер Квейль. Он согласился пропустить свой гольф, чтобы приехать. Крайне любезно с его стороны.

– А вы, значит, Сид Холли, – сказал моложавый, пожимая мне руку. Говорил он как ни в чем не бывало, однако его взгляд скользнул вбок и вниз: он пытался разглядеть полускрытую руку, на которую бы даже не взглянул, если бы не знал. Такое со мной бывало часто. Он снова посмотрел мне в глаза и увидел, что я все понял. Его нижние веки слегка дернулись, но он промолчал. Что ж, мы оба решили не торопиться с окончательным суждением, как мне подумалось.

Чарлз слегка усмехнулся и вкрадчиво заметил:

– А я вас предупреждал, Оливер. Если не хотите, чтобы он читал ваши мысли, не водите глазами.

– Вы этого не делаете, – сказал я ему.

– Я с тобой не первый год знаком.

Он учтивым жестом предложил всем садиться, и мы пятеро опустились в комфортные объятья бледно-золотистой парчи.

– Я говорил Оливеру, – сказал Чарлз, – что если кто и способен отыскать этого Николаса Эйша, так это ты.

– Да уж, – лениво протянул Тоби, – когда прорвало трубы, очень полезно иметь в семье водопроводчика!

Это граничило с оскорблением. Но я предпочел истолковать сомнения в пользу Тоби – хотя в глубине души никаких сомнений не испытывал – и спросил у всех сразу, не обращаясь ни к кому конкретно, не лучше ли будет обратиться в полицию.

– Проблема в том, – сказал Квейль, – что формально Дженни – единственная, кто виновен в выманивании денег под ложным предлогом. Разумеется, в полиции ее выслушали, и человек, который ведет следствие, ей искренне посочувствовал, но… – Он медленно пожал массивными плечами, ухитрившись выразить одновременно и сочувствие и безнадежность. – Судя по всему, они вмешиваться не будут.

– Но послушайте, – возмутился Тоби, – это же все Эйш придумал, а не она!

– А доказать это вы можете? – спросил Квейль.

– Ну ведь Дженни же сказала! – ответил Тоби, словно это само по себе было достаточным доказательством.

Квейль покачал головой:

– Я уже говорил Чарлзу: по всем документам, которые она подписала, складывается впечатление, будто она была в курсе, что это махинация. А неведение, даже если и непритворное, всегда очень плохое оправдание – хотя не то чтобы совсем негодное.

– Но если против него доказательств никаких, – спросил я, – что вы станете делать, даже если я его найду?

Квейль пристально посмотрел на меня:

– Я надеюсь, что если вы найдете его, то найдете и доказательства.

Дженни выпрямилась как палка в своем кресле и пронзительным – возможно, из-за тревоги, но в первую очередь от злости – голосом произнесла:

– Что за ерунда, Сид? Отчего бы тебе сразу не сознаться, что это дело тебе не по плечу?