– Не нервничал?
Бобби пожал плечами:
– Только из-за жены.
– А скажи, давно ты туда ездил?
– Ну-у… – Он призадумался. – После Рождества. Ага, точно: на вторую неделю января. Эти цветные приложения приходится готовить сильно заранее.
– То есть ты не считаешь, – спросил я разочарованным тоном, – что ему может понадобиться дополнительная охрана для Три-Нитро?
– Ах вон ты что задумал!
Бобби ехидно ухмыльнулся:
– Нет, старик, не выгорит дело. Попробуй сунуться к кому попроще. У Джорджа и так все схвачено намертво. Смотри: для начала, это одна из тех старых конюшен, которые со всех сторон обнесены высокой стеной, что твоя крепость. На входе – десятифутовые двойные ворота с шипами поверху.
Я кивнул:
– Да, я и сам видел.
– Ну и вот.
Бобби пожал плечами, давая понять, что тут больше и говорить не о чем.
Во всех барах в Кемптоне стояла телетрансляция, чтобы болельщики, плотно засевшие в баре, могли смотреть скачки, не выходя наружу. Вторую скачку мы с Бобби Анвином смотрели на таком экране. Первой, опередив соперника на шесть корпусов, пришла лошадь, которую тренировал Каспар, и, пока Бобби задумчиво изучал бутылку, в которой оставалось шипучки на два пальца, в бар вошел Джордж Каспар собственной персоной. За ним ввалился дородный мужчина в верблюжьем пальто, со всеми симптомами счастливого владельца, чья лошадь выиграла. Морда как у кота, объевшегося сметаны, широкие жесты, всех угощаю и так далее.
– Допивай шампанское, Бобби, – сказал я.
– А тебе не налить?
– Оно твое!
Он возражать не стал. Налил, выпил, смачно рыгнул.
– Я лучше пойду, – сказал он. – Мне еще писать про тех чертовых жеребчиков в третьей скачке. Смотри не проболтайся моему редактору, что я вторую скачку из бара смотрел. Меня ж уволят!
Бобби шутил. Немало скачек он смотрел в баре.
– Пока, Сид! Спасибо за угощение.
Он кивнул, развернулся и уверенно направился к двери, и ничто не выдавало, что за полчаса он усидел семь восьмых бутылки шампанского. Это он только разгонялся, вне всякого сомнения. Вместимость у Бобби была феноменальная.
Я спрятал его журнал во внутренний карман куртки и не спеша пошел следом за Бобби, размышляя о том, что он рассказал. Проходя мимо Джорджа Каспара, я сказал: «Поздравляю!» – обычная любезность в подобных случаях. Он коротко кивнул, бросил: «Привет, Сид!» – обмен расшаркиваниями завершился, и я пошел дальше своей дорогой. И тут он окликнул меня, повысив голос:
– Сид!
Я обернулся. Джордж помахал. Я вернулся.
– Хотел тебя познакомить с Тревором Динсгейтом, – сказал он.
Я пожал протянутую руку: белоснежная манжета, золотая запонка, холеная бледная кожа, чуть влажноватая, ухоженные ногти, на мизинце золотой перстень с ониксовой печаткой.
– Победитель ваш? – спросил я. – Мои поздравления!
– А вы знаете, кто я?
– Тревор Динсгейт?
– Помимо этого.
Я впервые видел этого человека вблизи. У могущественных людей часто встречается такой особенный прищур, выдающий затаенное ощущение собственного превосходства, и он щурился именно так. Темно-серые глаза, черные, тщательно уложенные волосы, поджатые губы, говорящие о натренированных мышцах, ответственных за принятие решений.
– Ну давай, Сид! – сказал Джордж, видя мое замешательство. – Если знаешь, говори. Я Тревору сказал, что ты все знаешь.
Я бросил взгляд на Джорджа, но на его жестком, обветренном лице не читалось ничего, кроме насмешливого ожидания. Я знал, что для многих моя новая профессия – нечто вроде игры. Что ж, ничего страшного, послушно прыгну через подставленный обруч.
– Букмекер? – предположил я и, обращаясь напрямую к Тревору Динсгейту, добавил: – «Билли Бонс»?
– Вот! – хмыкнул довольный Джордж. – Я же тебе говорил!
Тревор Динсгейт принял это философски. Я не стал копать глубже, иначе его реакция могла оказаться не столь дружелюбной. По слухам, настоящая его фамилия была Шеммок: Тревор Шеммок из Манчестера. Он родился в трущобах с острым, как бритва, умом и, пробиваясь наверх, сменил и имя, и говор, и общество. Как сказал бы Бобби Анвин, все мы такие – а почему бы и нет?
Путь Тревора Динсгейта в высшую лигу практически завершился тем, что он перекупил старую, но загибающуюся фирму под названием «Билли Бонс», которой владели какие-то братья Рубинштейн и их дядя Солли. И за последние несколько лет «Билли Бонс» сделался серьезной конторой. В любой спортивной газете, на любом ипподроме тебя встречали ядовито-розовые рекламные объявления и слоганы вроде: «Остров сокровищ – „Билли Бонс“ знает, где клад!». Если бизнес был столь же напорист, как рекламная кампания, видимо, Тревор Динсгейт процветал.
Мы культурно обсуждали победителя, пока не настало время идти смотреть жеребчиков.
– Как там Три-Нитро? – спросил я у Джорджа по пути к выходу.
– Отлично! – ответил он. – Рвется в бой.
– И никаких проблем?
– Ни малейших.
За дверью мы расстались. Оставшуюся часть дня я провел так же бестолково, как обычно: смотрел скачки, болтал со знакомыми, думал о пустяках. Розмари я больше не видел. Я понял, что она меня избегает, и после пятой скачки решил ехать домой.
У выхода с ипподрома местный служащий перехватил меня с некоторым облегчением, словно он меня ждал, причем несколько дольше, чем рассчитывал.
– Мистер Холли, вам записка!
– Да? Спасибо.
Он протянул мне неброский серый конверт. Я сунул его в карман, дошел до своей машины, сел за руль, достал конверт и прочел:
Сид!
Я весь день был занят, но мне надо с тобой поговорить. Не могли бы мы встретиться в кафетерии? После последней скачки?