Игра без козырей

Корниш повел меня по тропинке к дороге, водитель следовал за нами на небольшом расстоянии. Мы шли очень медленно и говорили об Эндрюсе. Мне показалось, что мы прошагали восемь миль, а не восемьсот ярдов. Я еще не был готов к веселым деревенским прогулкам.

Когда мы вернулись к машинам, Корниш попросил меня позавтракать с ним. Я покачал головой, объяснив, что сижу на диете, и предложил вместо ланча просто выпить вместе.

– Очень хорошо, – согласился он. – После этого, – он мотнул головой в сторону Эндрюса, – выпивка нам обоим не повредит. Там, недалеко от дороги, хороший паб. Ваш водитель может ехать за мной.

Он сел в свою машину, и мы поехали за ним.

Потом мы сидели в баре на обтянутых вощеным ситцем стульях за большим столом мореного дуба, окруженные лошадиной сбруей, охотничьими трофеями, чугунными грелками и разной кухонной утварью. Передо мной стоял большой бокал бренди с водой, перед ним – виски и сэндвичи.

– Забавно вот так встретиться с вами, – начал Корниш, сделав большой глоток. – Я часто видел вас на скачках. В свое время я всегда ставил на вас и почти всякий раз выигрывал. Теперь мне не хватает тех соревнований, что бывали на старом ипподроме в Данстейбле до того, как землю продали под застройку. А сейчас редко удается выбраться на скачки: ипподром далеко, и удрать от дел на несколько часов днем невозможно. – Он усмехнулся и продолжал: – Какие моменты вы дарили нам в Данстейбле! Помните тот фантастический финиш, когда вы скакали на Брашвуде?

– Помню, – подтвердил я.

– Вы просто подняли лошадь в воздух и прилетели к финишу. – Корниш сделал очередной глоток. – Я никогда не слышал таких оваций. Здесь не может быть сомнений, в вас было что-то такое… Жаль, что вам пришлось оставить скачки.

– Да.

– По-моему, стипль-чез – очень рискованное дело. Всегда кто-то получает травму.

– Это правда.

– Когда это случилось с вами?

– В Стратфорде-на-Эйвоне два года назад, в мае.

– Чертовски не повезло. – Он сочувственно покачал головой.

– Но скакал я неплохо… перед этим, – улыбнулся я.

– Да, пожалуй. – Он хлопнул ладонью по столу. – Года три-четыре назад на второй день Рождества я повез свою миссис в Кемптон…

Старший инспектор Корниш, с наслаждением вспоминая скачки, которые ему довелось видеть, показал себя истинным энтузиастом, одним из тех людей, без интереса которых королевство скачек давно рухнуло бы. Наконец он допил свой бокал и с сожалением посмотрел на часы:

– Мне надо возвращаться. Я так рад встрече с вами. Как странно устроена жизнь, вы не находите? Вам, наверное, и в голову не приходило, когда вы участвовали в скачках, что и на этой работе у вас дело пойдет так же хорошо.

– Что значит «хорошо»? – удивился я.

– Ну взять хотя бы Эндрюса… Описание одежды, которое вы дали после того, как он выстрелил в вас. Сегодняшнее опознание. Высокопрофессионально. Очень квалифицированно. – Он усмехнулся.

– Получить пулю – это не очень квалифицированно, – напомнил я.

– Поверьте мне, такое может случиться с каждым, – пожал он плечами. – Я бы об этом не тревожился…

Всю дорогу, пока водитель вез меня в Эйнсфорд, я улыбался при мысли, что кто-то может счесть меня хорошим детективом. Умение дать описание одежды и опознать тело объяснялось очень просто: я прочел много отчетов в отделах разводов и розыска пропавших лиц. Бывшие полицейские, которые писали их, хорошо знали, что опознание должно основываться на неменяющихся чертах, таких как уши и руки, а не на цвете волос, очках или усах. Один из них без всякой гордости рассказывал мне, что парики, бороды, всякие накладки на лице, наличие или отсутствие косметики не производят на него впечатления, потому что он на них не смотрит. «Уши и пальцы, – говорил он, – никогда не обманывают. Преступники даже не пытаются их менять. Смотрите на уши и пальцы, и вы никогда не ошибетесь».

Уши и пальцы – это все, что осталось от Эндрюса. Неаппетитные кусочки хряща.

Водитель остановил машину у бокового входа, и я коридором прошел в холл. Когда я уже поставил ногу на первую ступеньку лестницы, на пороге гостиной появился Чарлз:

– О, привет, я так и подумал, что это ты. Иди сюда, посмотри, что я сделал.

Нехотя оттолкнувшись от перил, я последовал за ним в маленькую гостиную.

– Вот, – показал Чарлз.

Он так развесил лампочки внутри шкафа, что они сверху отбрасывали свет на кристаллы кварца, и те искрились и сверкали. Открытые дверки шкафа с красными шелковыми занавесками обрамляли образцы мягким свечением. Получилась бросающаяся в глаза и очень эффектная экспозиция, о чем я ему и сказал.

– Хорошо, правда? Свет зажигается автоматически, когда открываешь дверки. Остроумно придумано, ты не находишь? – Он засмеялся. – И они уже застрахованы.

– Это хорошо.

Он закрыл дверки шкафа, и свет внутри потух. Красные занавески скрыли сокровище. Повернувшись ко мне, Чарлз уже серьезно спросил:

– Чье тело?

– Эндрюса.

– Того человека, который стрелял в тебя? Как удивительно! Самоубийство?

– Не думаю. Оружия при нем, во всяком случае, не нашли.

Чарлз жестом показал на кресло:

– Сид, дорогой мой, садись, садись. Ты выглядишь так… э-э-э… будто немного устал. Ты еще не поправился, чтобы совершать такие прогулки. Подними ноги, положи их сюда. Сейчас я дам тебе выпить. – Чарлз хлопотал вокруг меня, словно клуша над цыплятами, принес сначала воды, потом бренди и наконец чашку теплого мясного сока от миссис Кросс. Потом сел напротив и стал смотреть, как я поглощаю свой ланч.

– Тебе нравится мясной сок?

– К счастью, да.

– Мы привыкли пить его, когда были детьми. Как ритуал, один раз в неделю. Отец сливал его из воскресного жаркого, приподнимая блюдо специальной вилкой. Нам всем очень нравилось. Но уже долгие годы я не пил мясного сока.

– Попробуйте! – Я протянул ему чашку.

Чарлз сделал глоток.

– Да, в самом деле хорошо. Как будто сбросил шестьдесят лет… – Он дружески улыбнулся и поудобнее расположился в кресле.

Я рассказал ему об Эндрюсе, о том, в каком состоянии его нашли.

– Похоже, – медленно проговорил Чарлз, – что его убили.

– Я бы не удивился. Он был молодым и здоровым и не стал бы лежать в лесу в центре Эссекса и ждать смерти.

Чарлз усмехнулся.

– В котором часу вы ждете гостей? – Я посмотрел на часы, они показывали пять минут шестого.

– Часов в шесть.