Йогин Шри Кришнапрем

К сокровищам души глухую дверь.

Мы ищем, ищем, но, скорее, блуждаем
И забываем смысл рожденья духа –
Он в шуме погребен – и шум тот призывает
К господству мелких истин, что умрут.

Ты распознал этот недуг смертельный
Легко, поскольку верен лишь любви.
Отрекшись от разумного веселья –
С его разладом жутким, чуждым сердцу.

Ты Разума избранник, и твой дом –
Просторы звезд – к ним ум забыл дорогу.
Твое лицо сияет – как залог
Той силы веры, что приводит к Богу.

Шри Кришнапрем и Шри Ауробиндо

В повседневных разговорах мы часто называем кого-нибудь великим человеком. Нелегко разобраться, что стоит за этим определением. Но это чувство – или, лучше сказать, убеждение – так же загадочно, как впечатление от прекрасного. Шри Кришнапрем – яркий тому пример. Его воздействие на душу говорило само за себя. Конечно, он воздействовал только на людей, способных ощущать духовные ценности. У политиков и материалистов такая личность может не вызвать симпатии. Поэтому они могут запомнить Кришнапрема просто как сильного человека – конечно, умного, но слишком мечтательного, которого поэтому нельзя воспринимать всерьёз. Но моя скромная книга, посвященная его памяти, теперь, когда он ушел, не заинтересует таких любителей оценивать: ведь они, увы, слишком сильно держатся за свой рассудок, чтобы поверить в реальность духовного – тех ценностей, которые легко отбросить, скептически пожав плечами. Однако, к счастью для нас, в людях зарождается вера, а затем она возрастает, они становятся всё чувствительнее к мистическому вдохновению и духовному сознанию. Именно для таких читателей я пишу – или, скорее, пишут все верующие, – ибо твердо уверен, что скептик останется закрытым для света мистической мудрости, ради которой великие души, вроде Кришнапрема, ставят на кон всё и побеждают. Дело в том, что Фома неверующий не просто избегает света, который ему необходим, чтобы поверить, но и фактически кичится той пустотой, которую предпочитает изобилию духовной жизни. У каждого свой Эдем, любил говорить Шри Ауробиндо, когда невежды отказывались от высот духа ради своей любимой мрачной бездны.

Шри Ауробиндо

Что до меня, то мне больше всего помогла мистическая мудрость двух людей, с которыми я сильно сблизился, поскольку они сразу внушили мне любовь и восхищение: это Шри Ауробиндо и Шри Кришнапрем. Здесь я, конечно же, не упоминаю о великих святых и мудрецах прошлого, светочах, которые покорили меня задолго до знакомства с двумя этими великими личностями. Говоря о них, я лишь хочу подчеркнуть чувство радости, которое наполняет нас, когда мы находим истинный контакт с духовными фигурами, которыми восторгаемся.

Я всё больше убеждался, что это так, по мере того как росла моя любовь к ним, ведь каждый из них, в свою очередь, как бы подкреплял мою любовь к другому. Но это еще далеко не всё; нужно добавить, что когда Кришнапрем склонился перед Шри Ауробиндо, это не только подбодрило, но и поддержало меня. К счастью, я сыграл важную роль, снова и снова вовлекая их в прямой контакт через письма мне, которые, по большому счёту, соединяли их с тех пор, как я волею судеб возвел между ними мост, чтобы приблизить их друг к другу, хотя Кришнапрем, конечно, не мог принять Шри Ауробиндо как своего Гуру. На самом деле однажды, много лет назад, он написал мне из Алморы в ответ на моё приглашение, что, хотя он глубоко уважает Шри Ауробиндо, ему не хочется приезжать в Пондичерри, ибо собственный Гуру уже дает ему необходимое вдохновение. Этот ответ немного задел меня, и я пошел с этим письмом к Матери[20 - Имеется в виду Мирра Альфасса (1878–1973) – духовная сподвижница Шри Ауробиндо. – Прим. ред.]. К моему удивлению, она не только поддержала Кришнапрема, но и похвалила, сказав: «Так и должен в идеале поступать искатель, который уже нашел Гуру: хранить ему верность, отказываясь обращаться за наставлениями к любому другому Учителю». А Шри Ауробиндо написал мне, когда Кришнапрем стал утверждать, что все истинные Гуру – один и тот же Гуру:

? «Все истинные Гуру – тот же самый единственный Гуру, Учитель, все они – единственное Божественное. Это основополагающая и универсальная Истина, которая оправдывает утверждение Кришнапрема. Но существует и истина различий; Божественное пребывает в разных людях с разным сознанием, выражающих разные учения и влияния, так что Оно может разной дорогой вести к духовной цели разных учеников с их особыми потребностями, характером и судьбой: это оправдывает действия Кришнапрема. Если все Гуру – это то же самое Божественное, это не значит, что ученик поступает правильно, покидая собственного Гуру и находя другого. По индийской традиции, ученик должен быть верен своему Гуру. Кришнапрем способен на такую верность: он всю жизнь и даже после смерти Гуру ощущает с ней духовную связь; поэтому у него не возникает мысли обращаться к кому-то еще. Да, „всё – это то же Самое“ – духовная истина, но ее нельзя применять на практике без разбора: нельзя относиться ко всем людям одинаково, поскольку все они – единственный Брахман: если мы начнем так поступать, в практической жизни воцарится ужасный хаос. Ты и сам всегда в глубине души наделяешь принцип верности большим значением; так же поступает и Кришнапрем, поэтому ты должен с легкостью понять его точку зрения. Трудности возникают из-за негибкой логики ума, но в духовных вопросах такая логика часто начинает путаться: единственные наши проводники – интуиция, вера и гибкий духовный разум».

Через несколько лет Кришнапрем посетил наш Ашрам в Пондичерри и тепло откликнулся на духовный контакт со Шри Ауробиндо и его благословения. Тогда мы наблюдали один очень характерный, незабываемый жест – жест безыскусной искренности, полный его неповторимого очарования. Это было в ноябре 1948 г. Я отвел его к Матери и представил ей. Он сказал, что пришел к ней за благословениями, чтобы он смог беззаветно предаться своему Гуру и Кришне. Мать смотрела ему в глаза с минуту, а затем сказала:

«Но ты уже предался Ему».

«Не до конца», – ответил он.

Потом Мать говорила нам, что его слова произвели на нее глубокое впечатление: а ведь он произнес всего несколько слов!

Затем он отправился в поездку по Южной Индии и посетил знаменитый храм Шрирангам, где испытал чдуесный опыт, по сути, опыт откровения. Тем временем я попросил Гурудева вкратце написать мне, какое впечатление произвел на него Кришнапрем, когда пришел выразить ему свое почтение во время даршана. Он ответил:

? «Не знаю, как вкратце написать о том, о чем ты просишь, и как это сделать. Наверное, со своей стороны я могу лишь повторить его слова: „между нами возник контакт“. Но духовный контакт трудно передать с помощью понятий ума, обычно они не могут в полной мере его выразить. Если ты имеешь в виду некие впечатления о нем, его духовной личности или внешней индивидуальности, то и тогда выразить их словами непросто; эти аспекты, скорее, чувствуешь, чем понимаешь умом, и, наверное, нелегко сразу перевести их на язык интеллекта. Пожалуй, единственное, что я могу сказать, – что эти наблюдения подтвердили, углубили и оживили те впечатления, которые я уже составил о нем по его письмам тебе и по тому, что я в них ощутил, по тому душевному пониманию, которое возникло между нами на расстоянии, ибо сам контакт не зависит от расстояния. Тебе прекрасно известно, что я всегда очень ценил его проницательность в духовных вопросах, блеск и точность его мысли и видения и то, как он их выражает (кажется, однажды я писал о них как о pashyanti vak), его духовный опыт (то, что я о нем знаю), а также его склонность постоянно обретать новое, двигаться вперёд и многогранность. Более сокровенное восприятие духовной индивидуальности, обладающей этими качествами, не сводится к интеллектуальному впечатлению. Думаю, на данный момент я не могу больше ничего написать, и надеюсь, что этого будет достаточно».

Я победоносно показал это письмо многим друзьям, которые восхищались Кришнапремом, и разослал его копии многим другим людям, хотя и знал, что он никогда не одобрит такой публичности. Но, в свою очередь, поскольку я питаю равноценное, почти инстинктивное отвращение к вынужденному молчанию, вынужден был защищать свой raison d’?tre[21 - Смысл жизни (фр.)]. Поэтому в назидание ему я привел прекрасный образ, о котором говорит Шри Рамакришна: «Люди делятся на два типа: одни с радостью ходят в манговую рощу, но не говорят об этом никому; другие, вернувшись, приводят в этот несравненный фруктовый сад всех и каждого. Я отношусь ко второму типу людей, потому и говорю вам, что узнал вкус Бога и могу подтвердить, что он великолепен, и вы, если захотите, можете сами это проверить».

«Поэтому, – упрашивал я его, – я обязан рассказать тем, кто жаждет встретить настоящего преданного – но находит, увы, только фигляров, – что духовное золото (в двадцать четыре карата!) можно найти даже в нашу эпоху громкой политики и материализма, хотя и не в открытых витринах магазинов, которые бросаются в глаза всем и каждому».

* * *

Кажется, где-то в начале 1923 г. – когда я гостил в Лакнау у профессора Дхунати Мукерджи – нас пригласил на чаепитие знаменитый поэт и композитор Атул Прасад Сен. Я до сих пор помню сияющее лицо молодого англичанина (примерно моего возраста), который сидел на диване с трубкой во рту. Поэт сказал мне: «Это Рональд Никсон, Дилип, наш блестящий преподаватель – англичанин-индус или, если хотите, индус-англичанин».

Мы рассмеялись, а сам виновник бурного веселья хохотал громче всех. Я полюбил его с первого взгляда и, вернувшись домой, рассказал библиофилу Дхурджати, что мне вспомнились его любимые строки Марло: «Раз полюбил, то с первого же взгляда!»[22 - Строки из поэмы К. Марло «Геро и Леандр». Пер. Алексея Горшкова. – Прим. перев.]

Мы встречались в разных местах. Я выступал с песнями то там, то тут, а Никсон (так мы его тогда называли) любил мои песни, особенно гимны Кришне. Я приезжал в Лакнау один-два раза в год, и его присутствие наполняло меня абсолютным счастьем. Наше общение было восхитительным, беседы – познавательными, а индуистская вера вдохновляла. Я внимательно и восторженно слушал, как он говорит о Ведах, Гите, Тантре и т. д. – в частности, с ученым Шри Джагадишем Чаттерджи. Когда с нами не было «интеллектуалов», я задавал ему вопросы, на которые он отвечал с лучезарной ясностью и обаянием. Я часто записывал наши беседы. Однажды он сказал:

«Европа всегда помнит о том, Дилип, что люди нуждаются в хлебе: но она слишком легко забывает, что не хлебом единым жив человек. Но тебе, как индусу, не следует считать европейца своим Учителем, который укажет путь, ведь этот путь давным-давно указали тебе твои великие предки. Не забывай слова Кришны:

Manmana bhava madhaktuh madyaji nam namaskuru
Mamevaishyasi satyam te pratijane priyosi me».

Он сам переводит эти строки в своей «Йоге Бхагавад-гиты»: «Сосредоточь на Мне свой ум, отдай Мне свое сердце, всеми своими действиями служи Мне, держи своё «я» за ничто передо Мной. Тогда, поистине, обещаю тебе, ты придешь ко Мне, ибо ты дорог Мне».

В то время он очень восхищался Буддой, Кришной, мистиком Лоуренсом, тантрами, Гитой (много лет спустя он прочел Бхагавату[23 - Бхагавата-пурану. – Прим. ред.]) и Упанишадами. Однажды, когда мы заговорили о Шри Ауробиндо, он мимоходом заметил, что «Очерки о Гите» Шри Ауробиндо произвели на него огромное впечатление и что он еще не встречал лучшего толкования Триединого Пути Кришны. Именно это случайное замечание произвело полный переворот в моей жизни в течение последующих нескольких лет. Но тогда мой судьбоносный интерес к Шри Ауробиндо, этому Поэту-провидцу, еще не возник. А пока я путешествовал по Индии, «ища музыку в сердце шума», изучая новые стили нашей классической музыки, сочиняя путевые заметки и т. д., и то и дело писал Кришнапрему, рассказывая ему о своих волнующих музыковедческих открытиях.

Единственное его письмо тех времен, которое у меня сохранилось (к сожалению, остальные я потерял), – письмо из Лакнау от января 1927 г. Поскольку я целиком привожу его в III части, самым первым, здесь я процитирую заключительный абзац:

? «Для меня, Дилип, хотя я терпимо отношусь ко всем странам, существует лишь одна страна, и это, как ни странно, Индия, а не Англия. Я чувствую, что богатство традиций, составляющее народ, – слишком ценно, чтобы смешивать все традиции, от Лондона до Йокогамы, в одну кучу. Если мы ограничимся Европой (по меньшей мере, Западной), то увидим, что ситуация здесь несколько иная, ведь в Европе более или менее общие традиции; но можно ли так же филантропически смешивать Англию с Индией, не причинив при этом серьезного ущерба обеим странам? Когда традиции нации умирают, тогда нация мертва, даже если она еще остается великой Державой; она становится просто совокупностью индивидуумов, чья жизнь лишена смысла, но которые настойчиво преследуют свои презренные цели. История символична, и символ таит в себе некий ценный смысл, которого не дает топорная приверженность так называемым фактам. Существует лишь один исходный факт, и это – Вечный Бог. Всё, что помогает Его обнаружить, реально, а всё, что Его скрывает, – ложь, даже если все глупцы в мире утвердят её».

Затем его стал всё больше и больше притягивать Кришна, пока он не принял Его как своего Ишту (Господа) – думаю, это произошло примерно в середине двадцатых годов, когда он получил посвящение от своего Гуру, Яшоды Ма. Здесь я могу ошибиться в датах, но помню, однажды он сказал, что обратился сначала к Будде, потом к веданте и, наконец, – процитирую его слова – «оставил у стоп своего Гуру бремя всего, что ценит мир, ради тайного сокровища, невидимого для большинства». Так и произошло.

Он признался, что встретил Гуру, но поскольку сам он мало об этом говорил, я не стал его расспрашивать. Преподаватели свободно это обсуждали, тем более что многие богатые отцы, дочери которых созрели для брака, приглашали его в гости под всякими надуманными предлогами, которыми никого не обманешь. Они считали его эксцентричным человеком, но его одаренность и блестящие лекции привлекали многих студенток, и для госпожи Сплетни с ее домыслами наступил час триумфа. Помню, как мы расспрашивали о его «намерениях» и как он искренне отмахивался от нас со смехом, пока однажды не ошеломил нас, заявив во время чаепития, что устроился преподавать на английском в Индусский университет Варанаси. Тогда его образованные друзья, посовещавшись, решили, что это уже не смешно.

«Ты должен убедить его, Дилип, любой ценой, – делегация его друзей в глубокой тревоге обратилась ко мне. – Преподаватель в Индусском университете получает всего 300 рупий в месяц, тогда как здесь он уже зарабатывает 800 рупий, и со временем его зарплата вырастет до 1200 рупий или даже больше. Возможно, благодаря своей блестящей одаренности, он даже станет ректором, не говоря уже о том, как он популярен…»

«Вы не говорили мне, что решили бесповоротно распрощаться с Лакнау!» – пожаловался я ему однажды вечером, когда он, наконец, зашел ко мне.

«Кто вам сказал об этом?» – с полуулыбкой ответил он.

«Кто это мог быть, кроме ваших коллег – лекторов и преподавателей? И их очень оскорбляет то, что вы не сочли нужным хотя бы раз обсудить это с ними».

Он нежно похлопал меня по плечу. «Не обижайтесь, Дилип – сказал он. – Если честно, мне до смерти надоел Лакнау с его сплетнями, и мне совсем не хотелось давать этим болтунам повода для сплетен. Но с чего бы мне с ними советоваться? С какой целью? Зачем мне их советы? Для чего, по их мнению, я сюда приехал? Чтобы сделать карьеру и дослужиться до образцового педагога с завидным доходом и языком без костей, который читает лекции о бессмысленных вещах и высмеивает то, что имеет смысл? Их ужасает, что в Бенаресе мне будут платить всего триста рупий? Но мне и столько не нужно. Да и вообще, я что, когда-то интересовался благословенными земными благами и академическими почестями? Я приехал сюда в поисках чего-то, но это вовсе не благосостояние, карьера или роскошная докторская степень, которые так ценят карьеристы и охотники за славой».

Нападя на «мудрость мира сего», он нередко выходил из себя и начинал обличать благоразумие, эрудицию, честолюбивые замыслы и так далее. Тем вечером он завершил свою речь язвительным замечанием, которое я никогда не забуду:

«Они утверждают, эти безупречные проводники мудрости, – сказал он, раскрасневшись, – что, поскольку Создатель мира невидим и непознаваем, самое мудрое решение – хорошо устроиться в этом известном нам мире, реальность которого не вызывает сомнений. Но в мире, откуда вычли Создателя, говорю я, можно хорошо устроиться одним способом – и это проклятие».

Итак, он отказался от преподавания в Лакнау и отправился в Варанаси, чтобы жить под руководством своего Гуру, Яшоды Маи, которую он называл Ма, матерью. Когда впоследствии, в 1927 г., она затворилась в храме, он последовал за ней в ее убежище, чтобы полностью превратиться в настоящего нищего монаха, служителя Кришны. Я точно не знаю, как именно произошло его окончательное обращение, но отчетливо помню, что, когда я в 1928 г. в очередной раз посетил Лакнау, один его почитатель неприятно удивил меня (так, что в ту ночь я не смог заснуть), без обиняков сообщив, что Кришнапрем «пустился во все тяжкие и стал просить милостыню в Алморе!»

Эта новость так сильно взволновала меня, поскольку на психологическом уровне как бы пристыдила меня; ведь я чувствовал, что сам никогда на такое не пойду. И все-таки, конечно, люди часто так живут, особенно в Индии, где бесчисленные духовные искатели и странствующие монахи каждый день живут на подаяния. Конечно, я не мог не восхититься его мужеством и смелостью, но все же меня печалила мысль, что он в самом деле ежедневно собирает подаяния, чтобы прокормиться. Еще у меня не выходило из головы его юное, мечтательное лицо, сияние которого отражало его светлую душу. Подумать только: этот крепкий интеллектуал, который еще недавно на скорости гонял на мотоцикле по улицам Лакнау, а я сидел рядом, в коляске, сейчас должен буквально ходить от дома к дому, выпрашивая горстку риса, и, наверное, его прогоняют прочь некоторые раздраженные хозяева, считающие таких бродяг вредными паразитами! Кроме того, всё в Лакнау напоминало мне о нем: мои и его друзья, университетский городок, где мы вместе под руку гуляли, чаепития, которые мне теперь приходилось посещать без него, музыкальные вечера, где я теперь пел без его бесценного, внимательного присутствия, – словом, всё вокруг будто сурово упрекало меня, что я не решился, как он, прыгнуть в неизвестность, уповая, что Божественное сострадание не позволит ему разбиться. В конце концов, его отсутствие вызвало у меня такое сильное беспокойство, что не будет преувеличением сказать, что его достижение, к которому он пришел одним скачком, стало тем решающим и необходимым толчком, который помог мне сделать решительный шаг, отбросив всё, что не имеет смысла, ради того, что по-настоящему важно[24 - Во Второй части я подробно описываю, каким плодотворным для меня оказалось его бескомпромиссное отречение от мира, ибо решительно подтолкнуло меня к переменам.].

* * *

С ноября 1928 г. по март 1937 г. я жил в уединении в нашем Йога-Ашраме в Пондичерри. За это время он написал мне десятки писем. Некоторые из них я опубликовал без его явного на то согласия. Я, конечно, боялся, что он будет возражать, но, когда мои опасения оправдались, я попросил его подумать, не прав ли я хотя бы отчасти: я считал, что люди часто не знают о величайших людях, во-первых, из-за глубинной подмены ценностей, а, во-вторых, из-за недостатка понимания. Я рассказал ему об одном метком замечании Олдоса Хаксли из книги «В дороге»: «Трудно отличить подлинное от фальшивого, это доказано тем, что люди постоянно ошибались и продолжают ошибаться. А в каждый данный отрезок времени большинство людей, если даже не предпочитает притворство честности, все же одинаково восхищаются ими, поровну одаряя своим вниманием и то, и другое»[25 - Цит. по: О. Хаксли. В дороге. Пер. Л. Володарской. – Прим. перев.]. Я также сообщил ему слова, которые однажды сказала нам мимоходом Мать: что большинство людей, считающих Шри Ауробиндо великим, оценивают его, опираясь на сведения, которые не способны раскрыть нравственную суть его величия. «Поэтому, – добавила она, – нужно действительно понимать, в чем состоит сущность величия, особенно искателям Духа – хотя бы для того, чтобы избежать прискорбных интеллектуальных заблуждений». Я никогда не сомневался в величии Кришнапрема, хотя, безусловно, я стал еще больше его уважать, когда затем сам Шри Ауробиндо подтвердил, что он искренний, мужественный человек, обладающий «видящим разумом», как бы поставив на этом мощную печать, и не переставал снова и снова только хвалить его в своих письмах. Однажды он написал Чедвику: «Меня впечатлила способность Кришнапрема всецело отстраняться от текущих идей и общих тенденций и находить (для себя) свежий и неизменный источник знания; это восхитительно. Если бы он и дальше интересовался этими современными движениями, интересующими человечество, не думаю, что он стал бы успешнее Ромена Роллана или кого-нибудь в этом роде.

Но он стал смотреть на эти движения с точки зрения Йоги, а это высший взгляд, и меня поразила именно его удивительная открытость к этому взгляду.

Я объясняю его высокое развитие тем, что он легко и искренне принял роль бхакты и ученика. Для человека с современным сознанием, будь то европеец или образованный индиец, это редкое достижение; ибо современный ум склонен анализировать, сомневаться, инстинктивно стремиться к независимости, даже если хочет иного, и он медлит и колеблется, столкнувшись со светом и влиянием; он не бросается к нему простодушно и открыто, восклицая: „Я готов оставить всё, чем я был или казался, если это поможет приобщиться к тебе; приведи мое сознание к Истине, так, как ты хочешь, как хочет Божественное!“ Какая-то часть нас к этому готова, но есть и то, что препятствует нам, создает завесу невосприимчивости; я знаю по опыту, своему и чужому, каким долгим может быть этот путь, который для нас, искателей Истины, наверное, не бывает кратким и легким, но все же может обойтись и без подобных блужданий, остановок, возвращений и обходных путей. И тем больше я восхищаюсь тем, с какой легкостью Кришнапрем справился с этим грозным препятствием».

Но хотя я часто задавался вопросом, что он вызывает во мне – любовь или, скорее, восхищение, ни любовь, ни восхищение не могли убедить меня согласиться с его желанием; а он хотел, чтобы я не отдавал должное его величию лишь потому, что он сам не любит публичность. Поэтому я включил в свою книгу на бенгальском Абар Бхрамьяман («Снова в странствиях») длинную статью о нем где-то на пятидесяти страницах. В ней я коротко рассказываю о наших беседах в Алморе (где я был его гостем), а также привожу фрагменты его писем, а в конце статьи помещаю длинное стихотворение о его высокой духовности. Однако, чтобы он примирился с этой статьей, я специально умолчал о некоторых сверхъестественных событиях в его Ашраме; но, увы, это не убедило его принять статью, и я пожалел, что не рассказал в ней обо всем, ведь он ураганом обрушился на меня, совсем не понимая, как я мог так набедокурить, но сдержался только ради него[26 - Впоследствии, после его смерти, в 1965 г., я восполнил этот пробел. См. Вторую часть, главу о Миртоле.]. Увы, он снова проявил полную непреклонность.

? «Мой дорогой Дилип, – писал он, – большое спасибо за книгу Абар Бхрамьяман и прекрасную запись твоего гимна по Бхагавате. Но, Дилип, зачем ты написал обо мне? И к чему так много? Боюсь, это кончится плохо: мне будут писать письма, ко мне станут приходить люди, желая взглянуть на такую „диковинку“! Какой тебе от этого прок? Прежде всего, тебе не стоило намекать на „происшествия“: подобные вещи привлекают лишь умы глупцов. Предупреждаю, что буду отрицать это и скажу, что просто красиво выразился! О, Дилип, Дилип! Я хотел ругать тебя и дальше, еще на дюжине страниц! Но дело сделано, и это бесполезно, поэтому больше я ничего не скажу. Я просил тебя не писать о нас, но ты просто взял и напечатал мою просьбу, оставив всё как есть! Ты неисправим, и будь на твоем месте кто-то другой, я бы его возненавидел, но как можно ненавидеть тебя?»