– В холодильнике посмотри! Не маленький уже! – рявкнула мать, проходя из кухни по коридору мимо меня и отца.
«Не в духе», – понял я, разулся и пошел мыть руки. Что меня напрягало в работе, так это одежда. Поскольку приходилось делать все – и общаться с управленцами и носить товар, то одеться адекватно было сложно. Одеться под работы, значило выглядеть весь день как грузчик. Совсем непрезентабельно. Одеться в расчете на общение с «белыми воротничками», означало угробить нормальную одежду на первой же погрузке товара. Переодеваться посреди дня? В машине? Утопия. Мы старались лавировать, разделяли рабочие дни и дни встреч. Получалось неважно, почти всегда дни выходили смешанными. Приходилось одеваться как-то средне. Если зимой выручал снег, то в остальное время одежда пачкалась быстро. Мать ворчала о «нескончаемой стирке». Если скандал доходил до криков, и мать в запале отказывалась стирать, я или отец, говорили ей, что стирать будем сами. Заявление всегда имело обратный эффект – мать умолкала и принималась закидывать наши вещи в барабан стиральной машины. До следующего скандала.
Я открыл холодильник. Котлеты и макароны. Две кастрюли. Я потянул их наружу.
– Дай сюда! – мать грубо отпихнула меня и выхватила кастрюли из рук.
Я пожал плечами и пошел в душ, на ходу снимая с себя пыльную майку. Когда я вернулся, отец ужинал. Матери на кухне не было. Моя порция стояла на столе. Все как обычно – наскоро вываленные в тарелку слипшиеся еще в кастрюле вчерашние макароны и две котлеты сверху. Вид еды не вызывал желание.
– Че смотришь!? Ешь! – раздался позади раздраженный голос матери.
Мне не хотелось ничего говорить ей поперек. Хотелось просто куда-нибудь уйти. Я знал куда. Летний пятничный вечер был моим спасением. Я налил чаю. Мать покрутилась на кухне и, не получив ответа, вышла. Затолкав в себя ужин и залив его чаем, я натянул джинсы и уже через час был в центре. Проболтавшись пару часов в центре, после захода солнца я спустился в клуб. Народу внутри было уже достаточно. Я протиснулся к малой стойке. Толчея кругом, очередь за спиртным. Получив двойную «отвертку», я с полчаса протрепался с парочкой знакомых девушек. Народ все прибывал. Музыка грохотала. Я дрыгал коленками в такт. Хотелось выпить как следует. Я закурил. Сигареты помогали алкоголю. Коктейль растворился во мне, зародил эйфорию, и я направился в бар.
– То же самое!? – вопросительно глянул на меня бармен.
Я кивнул и оперся о стойку. Сзади пихались подвыпившие девушки. Через минуту с коктейлем в руке и оказался в потоке тел, понесшем меня в темноту танцпола. Там я сел на свободный стул и налег на коктейль. Я почти его прикончил, когда на танцпол вошла Аня. Я заволновался и тут же закурил. Аня была шикарна. Природа моего интереса к ней была чиста в своей первозданности как слеза – сильное физическое влечение. Знали мы друг друга зрительно и пересекались лишь в клубе. Я помнил, когда она пришла в клуб в тонком темно-синем свитере и черных джинсах. Свитер убийственно для мужского глаза обтягивал достоинства фигуры девушки. Копна мелко вьющихся рыжевато-русых волос длинными упругими густыми пружинками спадала чуть ниже ее плеч. Аня, ростом около метра семидесяти, была склонна к полноте, но ее фигура находилась в той форме, когда едва уловимая полнота делала девушку максимально манящей. Обтягивающий свитер демонстрировал во всей красе самый сильный ее козырь – грудь. Налитая высокая упругая грудь четвертого размера. Она выглядела пышущим гимном жизни и удовольствия. При каждом общении с девушкой мне стоило неимоверных усилий смотреть ей лишь в глаза. Мой взгляд упорно стремился вниз. Я был готов смотреть на ее грудь вечно. И не только смотреть. Я хотел эту девушку. Она была словно создана для удовольствия. При виде Ани мой мозг разбивал паралич, и в нем оставалась пульсировать единственная непоколебимая мысль физического желания. Полные чувственные губы, широкая открытая улыбка, обнажавшая ровные и безупречные зубы, добивали мои жалкие попытки сопротивляться первородному зову плоти. Ее лицо было красиво. От уголков зеленых глаз при улыбке над скулами мимолетно разбегались тонкие морщинки, на чуть пухлых щеках появлялись милейшие ямочки, кончик языка игриво показывался меж рядами зубов. В такие моменты, загипнотизированный им, я медленно умирал. Аня это видела, знала и чувствовала. Она игриво посматривала на окружавших парней и, забавы ради, повторяла беспроигрышную мимическую комбинацию с ямочками и языком. Разговаривая, она едва уловимо столь мило шепелявила, что я переставал воспринимать женскую речь без такого дефекта. Аня являла собой удивительную смесь невинного взгляда ребенка, неумелого кокетства юной девушки и сексуальной привлекательности физически зрелой женщины. Ощущая флюиды мужского интереса, она упивалась своей игрой. Парней либо трясло рядом с Аней, либо охватывал столбняк. Меня начало трясти.
Но, будто подчиняясь могучему закону Вселенной, стремившему все к равновесию, Аня оказалась бестолкова. Не глупа, а именно бестолкова. Пока Аня молчала и улыбалась, обласканная вниманием парней, все было прекрасно. Но стоило ей открыть рот, как шарм физической красоты улетучивался. Для меня – так точно. В эти моменты я завидовал тем, кто воспринимал девушек лишь с плотской стороны. Мне же упорно хотелось видеть в них нечто большее, чем просто обещание физического удовольствия. «Вот дуреха!» – подумал я, в первый раз услышав ее бессвязное кокетливое щебетание. В тот момент я так расстроился, что почему-то сразу перестал иметь на Аню всякие планы. Раз и навсегда она перешла в категорию красивых, но бесполезных дурочек. Но я продолжал ее хотеть. Невыносимое раздвоение – физиологически Аня манила, интеллектуально претила. Алкоголь! Он спасал и подсказывал выход. Водка с соком разжижала мой внутренний конфликт, и каждый раз, встречая в «Чистом небе» Аню и будучи в серьезном подпитии, я забывал обо всем и продолжал счастливо пялиться на ее грудь. И в этот раз все шло по обычному сценарию – я был пьян, Аня прекрасна. Мы поздоровались – она со мной, я с ее грудью. Аня кокетливо улыбнулась, игриво провела кончиком языка по граням верхних зубов, я же, туповато оскалившись, открыто уставился куда хотел. Я нервничал, срочно нужно было выпить. Очень быстро внутрь меня попала еще парочка двойных «отверток». Алкоголь сыграл свою злую шутку, и случилось чудо – провал в памяти. Мое сознание прояснилось от алкогольного дурмана около часа ночи в самый интересный момент – я стоял на улице в нескольких шагах от входа в клуб и… целовался с Аней! Взасос! Жадно! Аня отвечала взаимностью. Я протрезвел почти сразу. Никогда прежде я не испытывал таких наслаждений от поцелуя. Окружающий мир перестал существовать, я закрыл глаза и провалился в ощущения.
Одни хорошо целуются, другие – плохо. Кто-то рад бы хорошо целоваться, да не может. Поцелуй тонких губ не радует, даже умелый. Такие губы жестки, удовольствия от них никакого. Средние и полные женские губы – обещание хорошего поцелуя. Но, не все умеют. Умение поцелуя идет от врожденной чувственности.
Аня умела. Ее чувственность через поцелуй проникла в меня и закружила голову. Большие мягкие пухлые вкусные губы, я будто насыщался из бездонного источника. И чем больше пил, тем большая жажда меня одолевала. Я впился своими губами в ее, все мои органы чувств слились в один – губы. В этот момент в моем мозгу вспыхнуло, и наши сознания объединились – я понимал ее мысли и чувствовал ее ощущения. Мы стали единым целым. Мы не целовались, мы жили поцелуем. Я вдруг осознал, что у нас для обоих идеальный поцелуй, и возможен он только между нами. Лучше не было и не будет. Какое бы движение я не совершал губами и языком, Аня мгновенно откликалась на него так, как я желал, чтоб она ответила. С каждым движением ее губ и языка мне становилось приятнее. И это не было животное удовольствие плоти. Наслаждение взрывало мой мозг с каждым ее движением губ все сильнее. Я весь превратился в одно чувственное сознание. Каждая клетка моего тела наслаждалась Аней. Девушка умопомрачительно пахла. Мягкий запах свежести обволок мой рассудок и ввел в состоянии транса. Мои руки обняли Аню за талию, пальцы слегка погрузились в манящую мягкость ее тела. Чуть погодя мое желание повело руки выше. Я накрыл ладонью грудь Ани и чуть сжал ее. Грудь не помещалась в ладони, мягко и упруго поддаваясь моим ласкам. Я окончательно потерял счет времени.
Мы оторвались друг от друга лишь тогда, когда лично у меня уже распухли губы, их щипало неимоверно. Я просто физически не мог больше целоваться. Плохо соображая, я вернулся с Аней в клуб. Спускаясь по ступенькам клуба вниз, пошатываясь и дебильно улыбаясь, я спросил у первого попавшегося парня время. Два часа ночи. Мы целовались целый час! Я был совершенно трезв, адреналин накрыл меня с избытком и убил алкоголь. Я был настолько опустошен физически и где-то в бесконечной высоте эмоционально, что тут же снова вышел на улицу и заплетающейся походкой побрел прочь. Ничего лучше со мной в тот вечер уже случиться не могло. Я плелся по улице нарочито медленно, все еще пребывая сознанием в поцелуе. Губы опухли и болели. Теплый летний ветер их мгновенно иссушил, и они покрылись легкой коркой. «Оно того стоило, – подумал я и улыбнулся. – А может, не такая уж она и дурочка?»
Я вышел из-за поворота и сразу увидел красные круги задних фар машины Эдика.
– Ну, че, как там в «Небе»? – спросил тот, едва я плюхнулся на соседнее сидение.
– Да зашибись!! – гаркнул я, не сдерживаясь в эмоциях. – Красивые девушки там с грудью четвертого размера и шикарными фигурами!
– Ооо…! – вытаращился на меня Эдик, и глаза его сразу замаслились.
– Есть сигарета!? – Произнес я, поковырявшись в своих карманах.
Эдик протянул пачку, я вытянул сигарету и закурил, мечтательно пустив струю дыма вверх мимо открытой настежь двери. Эдик принялся тянуть из меня детали похода в клуб. Интересовало его одно – снял ли я кого-то там или нет? Мое настроение не могла испортить даже такая скучная пошлятина, а похотливое поведение Эдика дополнительно забавляло, и я решил подыграть его мужскому эго. Выяснилось, что отношения к «бабам» у Эдика простое – должен быть результат, бабу надо трахнуть, а для любви у него есть девушка. Я все еще ощущал на губах вкус Ани. Потрогал их тыльной стороной ладони, губы горели и щипали. К тому же женщины сами с ним заигрывают, просят подвезти, а потом говорят, что денег расплатиться у них нет. И случается такое в неделю из пяти дней так в трех точно. Поддерживая разговор почти машинально, я назвал Эдика Казановой, и тот хвастливо заявил, что девушек у него было уже почти двести, и стал выпытывать эту цифру у меня. Мое сознание все еще плавало в невыносимо волшебном и долгом поцелуе. Контраст между моими эмоциями и суетливым восприятием женщин Эдика мне нравился. Я сказал, что женщин не считаю, и предпочитаю общение с девушками в отношениях, а если выходят случайные связи, то просто как факт. Ответ вызвал непонимание, и Эдик с удивлением во взгляде неловко умолк.
– Слушай, ну, а че, Иннка тебе совсем не понравилась? – сменил он тему.
– Да почему не понравилась… – слегка растерялся я, почти и забыл уже думать о той, а тут вопрос. – Понравилась, красивая девушка. Просто у нее же парень есть…
Я понимал, что если бы между мною и Инной вспыхнуло что-то сильное, то парень исчез бы сам собой, но не вспыхнуло, и я нашел спасение в ее несвободном статусе. Эдика это не смутило, он сказал, я девушке понравился, а с парнем они недавно разбежались, и Инна, выходит, сейчас свободна.
– Ааа, вон оно что! – протянул я, но сути такой факт не менял, Инна мне не очень-то и нравилась, хоть и была девушкой яркой и эффектной. Меня интуитивно напрягала ее внутренняя жесткость, расчетливость и почти холодный мужской аналитический ум. «С такой не расслабишься», – помнится, подумал я и добавил: Это – уже другое дело.
– Появилось желание увидеться!? – обрадовался Эдик.
– Что-то вроде того, – кивнул я, и Эдик предложил вчетвером поехать на речку – я, Инна, он и его девушка. И я зачем-то согласился.
Я нашел! Невероятно, но я нашел в оптовом журнале маленькое объявление в две строчки – производитель дешевого порошка из Липецка приглашал региональных дилеров к сотрудничеству. В объявлении значилась цена – самая низкая, какую я только встречал в подобных предложениях. И до Липецка было чуть более ста километров. Идеально!
У меня тут же начался коммерческий зуд, и я сунул объявление отцу под нос.
– О! – произнес он через минуту и принялся чесать под носом. – Это интересно!
– Звони! – сказал я.
Следующим днем 3 июля мы поехали в Липецк, купив полторы тонны стирального порошка, выгрузили их на складе и вернулись домой. Я наспех поужинал и сбежал на все выходные в «Чистое небо». Новый товар начали предлагать клиентам с понедельника. Из крупных фирм в бартер порошок согласился брать только «Оптторг». Эта фирма работала с полунищими райпо и сельпо, которые из-за вечной нехватки денег соглашались на товар почти по любой цене. Мы накрутили на порошок максимально, и дело пошло бойко – раз в две недели мы катались в Липецк, а уже к концу лета – раз в неделю. Мы приловчились сразу выгружать всю машину в «Опторге», успевали возвращаться часам к пяти вечера. Склады базы работали до восьми, а товар принимали до шести. Раз мы припозднились и подкатили к складу «Оптторга» ровно в шесть. Кладовщица, тучная крупная женщина за пятьдесят, обладательница тяжелого, но справедливого характера, поворчала на нас для порядка и гаркнула вглубь огромного склада-ангара: «Так, где грузчики!?» В ожидании выгрузки я принялся слоняться подле машины, погода стояла тихая и теплая. Рядом курил отец. Мы перекинулись с кладовщицей несколькими фразами, терпение ее кончилось, она снова заглянула внутрь склада и крикнула: «Так, давайте, шевелитесь уже там, поставщик стоит, порошок привез! Чего расселись!?» На звук выползли два чумазых грузчика, взяли из кузова «газели» по коробке и понесли их в склад. Скоро коробки с краю кончились, и я запрыгнул в кузов и принялся подавать товар из глубины.
– Пррррраститутки!!! – донесся снаружи со стороны кабины голос, и послышался приближающийся звук знакомых шагов. Зная, к чему все это, я тихо засмеялся. Из-за края тента сначала показался погасший бычок папиросы, за ним закрученный лихо вверх чуб с заломленной на самый затылок кепкой, в кузов ко мне нырнула рука. Я пожал ее.
– Здаров! – буркнул нарочито серьезно Алексей Семенович, озорно подмигнул мне, расплылся в морщинистой резиновой улыбке и сунул голову в склад: «Пррраститутки, а!»
– О! Ты-то чего приперся!? – атаковала его тут же навстречу кладовщица.
– Я по делам! – не дрогнул Алексей Семенович.
– Да какие у тебя дела-то тут, а!? – засмеялась тетка. – Знаем мы твои дела!
Алексей Семенович, довольный услышанным повернулся ко мне, подмигнул.
– Виишь, знают! – сказал он, из-за бычка во рту зажевав слово «видишь».
– Иди уже, давай! – тетка наигранно серьезно выпихнула гостя из склада наружу и вышла следом сама. Алексей Семенович взял кепку за козырек, снял ее, надел, опять снял, и так несколько раз, пока не загнал ее обратно на самую макушку. Подмигнул мне.
– Какие дела? – уставился он на товар в кузове. – Чет новое привез.
– Нормальные дела. Да вот, – кивнул я на ближнюю коробку.
– Порошок какой-то, – присмотрелся Алексей Семенович. – Ох, твою ж мать!
– Пусть продают! – шутливо насел я на его претензию.
– Да пусть! Я-то что! – поднял тот обе руки вверх, пожал подошедшему отцу руку, брякнув привычное «Здаров!», тут же переключился на кладовщицу:
– Мне, это, накладную надо забрать, переделывать там!
Алексей Семенович злобно указал пальцем себе за спину в сторону офиса базы.
– Да чего там переделывать-то!? – выпучилась на него кладовщица.
– Ой, да неси, давай, не нервируй меня! – Алексей Семенович смачно плюнул бычком в тут же стоявшую урну, в знак весомости своих слов. Снова подмигнул мне.
– На кого это ты так, Алексей Семенович? – кивнул я в сторону офисного здания.
– Ой, да! – махнул зло туда же он. – Пррраститутки! Понабьют накладных, сами не знают что, потом переделывают!
– На! – выплыла кладовщица из дверей склада, сунула накладную в замотанную тряпкой руку Алексея Семеновича. – Иди, чтоб глаза мои тебя не видели!