Доктор Яд. О том, кто тихо убивал молодых женщин, пока все боялись Джека-потрошителя

Приключения Холмса и доктора Ватсона в глазах общественности сделали расследование легким делом, похожим на благородную салонную игру, в которую мог поиграть любой желающий. Однако для поимки преступников в реальном мире требуется нечто большее, чем «применение чистого разума», умение подмечать детали и делать блестящие выводы», – ворчал Фредерик Уэнсли, начавший службу в столичной полиции в конце 1880-х годов с должности констебля в Ламбете и дослужившийся до звания инспектора. Требовалась тяжелая работа, терпение и находчивость, чтобы собирать доказательства и выстраивать дело, которое затем рассмотрят в суде. «Именно открыв все факты, – настаивал Уэнсли, – детектив проявляет себя».

Вымысел столкнулся с жизнью, когда доктор из Америки вернулся в свое старое пристанище в Лондоне. Томас Нил Крим стал одной из величайших сенсаций эпохи, бросившей вызов детективным навыкам инспекторов Скотленд-Ярда. В «Пестрой ленте» – одном из рассказов о Шерлоке Холмсе, опубликованных в The Strand Magazine зимой 1891/92 года, – доктор Гримсби Ройлотт обучает ядовитую желтую змею с коричневыми пятнами (ту самую «пеструю ленту» из названия) проникать в запертую комнату, чтобы затем убить свою падчерицу, не оставив следов. Холмс считает, что только врач, знающий о токсинах и особенностях их воздействия, мог спланировать и совершить такое – почти идеальное – преступление. «Когда доктор – злодей, он всегда бывает самым ужасным преступником, – говорит он Ватсону. – У него есть и смелость, и знание».

Замечание Холмса о том, что врачи, которые убивают, «самые ужасные злодеи», вскоре оказалось пугающе пророческим.

Глава 3. Эллен Донворт

Лондон, 13 октября 1891 года

Она стояла на Ватерлоо-роуд, что в Ламбете, прислонившись к стене напротив краснокирпичной башни веллингтонского паба. Непрерывный поток людей мелькал перед ней, выходя со станции Ватерлоо или мчась в противоположном направлении, чтобы успеть на поезд. Стояла влажная, пронизывающая до костей октябрьская ночь. Штормовой ветер и проливной дождь обрушивались на Лондон весь день, срывая лодки с причалов вдоль Темзы и вырывая с корнем деревья в городских парках. Но Эллен Донворт, казалось, не обращала внимания на погоду. Мужчины останавливались, разговаривали с ней, а затем сопровождали ее до дома, что находился в нескольких шагах оттуда. Примерно через 15 минут она вновь возвращалась на свой пост.

Около восьми вечера Джеймс Стайлз стоял у входа в паб, откуда и увидел, как Донворт рухнула на тротуар. Он поспешил на помощь. Ее лицо было покрыто порезами и синяками. Проходивший мимо полицейский тоже остановился и спросил, нужна ли ей медицинская помощь. «Я хочу домой», – сказала она. Стайлз проводил девушку до ее комнаты на Дьюк-стрит в доме 8. Ей было больно. На протяжении всего пути – около полукилометра вдоль многоквартирных домов на Стэмфорд-стрит, – она пошатывалась. Иногда ее лицо дергалось, и спазмы не прошли даже после того, как девушку уложили в постель. Домовладелица Донворт и Энни Клементс – соседка по квартире – пришли ей на помощь. Иногда она была «совершенно в своем уме», вспоминал Стайлз, но порой им троим приходилось держать девушку за руки и за ноги – ее тело била крупная дрожь.

«Высокий темноволосый косоглазый мужчина дал мне что-то выпить», – сказала Донворт Клементс. В бутылке было «какое-то белое вещество».

Джон Джонсон, фельдшер, вызванный из ближайшей клиники, подумал, что выяснил причину сильных прерывистых судорог – отравление стрихнином. «У нее были все симптомы», – вспоминал он. Девушке требовалась немедленная госпитализация, однако она пыталась от нее отказаться: «Позвольте мне умереть дома». Донворт все равно запихнули в кэб, чтобы проехать около километра до больницы Святого Томаса. К тому времени, как они прибыли в больницу, девушка уже умерла.

Джордж Персиваль Уайатт, коронер графств Лондон и Суррей, провел расследование в больнице два дня спустя, 15 октября. Перед ним вырисовывалась картина короткой, тяжелой жизни. Присяжным сказали, что Донворт, дочери простого рабочего, совсем недавно исполнилось 19. Забеременев в 16 лет, она ушла из дома, чтобы жить с отцом ребенка, Эрнестом Линнеллом – таким же подростком. Их ребенок умер вскоре после рождения. Линнелл подрабатывал в разных местах от случая к случаю, Донворт наняли наклеивать этикетки на бутылки на одной из фабрик Ламбета, но к осени 1891 года они уже несколько месяцев были безработными.

«На что вы жили?» – спросил Уайатт, когда Линнелл рассказал свою историю. «Раньше она ходила по улицам, – признался он, – и приносила домой деньги». Это откровение вызвало ропот в зале суда. Одна газета с презрением отметила, что мало того, что Донворт была проституткой, ее сожитель еще и без зазрений совести жил на «доходы от унижения девушки». Вскрытие не выявило очевидной причины смерти. Дознание отложили, чтобы позволить доктору Томасу Келлоку, врачу больницы Святого Томаса, проверить содержимое желудка Донворт.

* * *

Отдел L столичной полиции, патрулировавший Ламбет, возбудил дело 19 октября. Офицеры допросили проституток, которые видели, как Донворт входила в дом недалеко от вокзала Ватерлоо с тремя мужчинами за час до того, как упала в обморок. Все трое выглядели как торговцы, и ни один из них не подходил под описание человека, который дал Донворт выпить непонятное вещество. «Полиция установила, что она не могла находиться в компании высокого темноволосого мужчины, – отметил старший инспектор Колин Чисхолм, – с того момента, как ушла из дома, и до тех пор, пока ее не нашли на Ватерлоо-роуд».

Здания парламента и Вестминстерский мост, вид со стороны Ламбета на Темзе. Больница Святого Томаса находится справа (авторская коллекция)

Когда 22 октября расследование возобновилось, доктор Келлок подтвердил, что женщину отравили – в ее желудке обнаружили стрихнин и следы морфия. Чуть позже появилось еще несколько подробностей о высоком косоглазом мужчине: Энни Клементс сказала, что Донворт получила от него два письма, в одном из которых он назначил ей встречу в ночь ее смерти. Письма исчезли – Клементс полагала, что этот человек попросил Донворт вернуть их. Почерк на конвертах был аккуратным, засвидетельствовала она, «больше похожим на почерк леди, чем джентльмена».

Коронер Уайатт еще не осознавал, что видел тот же почерк несколькими днями ранее. Он получил странное письмо, в котором утверждалось, что Донворт убили:

«Дж. П. Уайатту, эсквайру, коронеру.

Я пишу, чтобы сказать, что если вам и вашим спутникам не удастся привлечь к ответственности убийцу Эллен Донворт, также известной как Эллен Линнелл, проживающей по адресу Дьюк-стрит, дом 8, то я готов оказать вам помощь по привлечению убийцы к ответственности, но при условии, что ваше правительство согласится заплатить мне 300 тысяч фунтов стерлингов за услуги; я не потребую никакой оплаты, если не добьюсь успеха».

Оно было подписано «А. О?Брайен, детектив». Триста тысяч фунтов были абсурдной цифрой – это десятки миллионов долларов по сегодняшним меркам. Уайатт предположил, что письмо, должно быть, написал шутник. Он спрятал его и не упомянул об этом во время расследования.

После завершения дачи показаний присяжные вынесли вердикт. «Покойная умерла от отравления стрихнином и морфием, – объявил старший присяжный, – но нет никаких свидетельств того, как это произошло».

Для Скотленд-Ярда существовало только одно возможное объяснение. «Нет никаких сомнений в том, что она сама сознательно приняла яд», – доложил своему начальству старший инспектор Чисхолм. Донворт была в депрессии после смерти ребенка, и то, что она занялась проституцией, «без сомнения, не давало ей покоя». После дознания Чисхолм поговорил с некоторыми присяжными заседателями, которые пришли к тому же выводу – по их мнению, она знала, что умирает, а потому приняла яд, желая покончить с собой. Они считали, что никакого высокого косоглазого мужчины не было. Суперинтендант Джеймс Брэннан из отдела L согласился. «Я не думаю, что есть хоть малейшие доказательства преступления», – отметил он после ознакомления с отчетом Чисхолма.

Роберт Андерсон, помощник комиссара столичной полиции, просмотрел досье в штаб-квартире Скотленд-Ярда и согласился. «Очевидно, – отметил он, – что это самоубийство». Но один вопрос оставался без ответа. Как Донворт удалось раздобыть стрихнин – яд, продаваемый только врачам?

* * *

Уильям Слейтер утверждал, что пошутил. Сорокапятилетний ювелир пригласил свою знакомую, Энни Боуден, выпить в пабе недалеко от вокзала Кингс-Кросс, в паре километров к северу от Ламбета. Он заказал эль, а затем вытащил из кармана бутылку с беловатой жидкостью.

«Я собираюсь принять этот яд. Тут хватит на 50 человек, – заявил он. – Не хотите немного?» Сначала он прижал открытую бутылку к губам, а затем поднес ее к бокалу Боуден. Шутка девушку не впечатлила – она подала жалобу в полицию. Слейтеру предъявили обвинение в покушении на убийство, и инспектор Джордж Харви из отдела L обратил на это внимание. Всего через три дня после того, как смерть Донворт объявили самоубийством, какого-то мужчину арестовали за попытку добавить беловатую жидкость, возможно являющуюся ядом, в напиток женщины. Харви возобновил дело и 3 ноября пришел на предъявление обвинения Слейтеру в сопровождении свидетелей, которые видели Донворт в ночь ее смерти. Одна из них, Констанс Линфилд, указала на Слейтера при опознании подозреваемых. «Это тот самый человек, – сказала она. – Мне так кажется». Слейтеру предъявили обвинение в убийстве Эллен Донворт. «Предполагаемая поимка „отравителя из Ламбета“, – гласили заголовки. Но в деле было мало доказательств. Другая женщина, которая видела Донворт и ее клиентов в ту ночь, не узнала Слейтера. Двадцать первого ноября прокурор попросил судью Хораса Смита снять обвинение, основанное исключительно на показаниях Линфилд, – полиция не смогла найти никаких других доказательств, связывающих Слейтера с Донворт. «Было слишком много сомнений, – признал прокурор, – чтобы ожидать, что присяжные признают подсудимого виновным на основании показаний этой женщины». Обвинение в убийстве Донворт сняли, но Слейтеру все еще предстоял судебный процесс по покушению на убийство Энни Боуден, хотя суд и не выяснил, на самом ли деле жидкость, которой он размахивал в пабе Кингс-Кросс, являлась ядом. Адвокат подсудимого настаивал, что он «виновен лишь в глупом поведении». Когда несколько недель спустя присяжные оправдали Слейтера, председательствующий судья отчитал власти за проведение «нелепого судебного преследования».

Полицейское дело о смерти Эллен Донворт, вернувшееся в Ламбет, снова закрыли.

Глава 4. Матильда Кловер

Лондон, 21 октября 1891 года

Крики пронзили ночную тишину, пробравшись в сны Люси Роуз и заставив ее проснуться. Они доносились сверху – из комнаты Матильды Кловер. Роуз, горничная, вызвала хозяйку Эмму Филлипс из ее комнаты, и вместе они помчались наверх. Кловер лежала поперек кровати, корчась, крича и, как позже выразилась Роуз, «вся дергаясь». Ее карие глаза «ужасно вращались», а длинные темно-каштановые волосы превратиись в спутанное нечто. Ее тело напрягалось и тряслось в ужасающих судорогах.

«Меня отравил Фред, – выдохнула Кловер после того, как один из приступов утих. – Он дал мне какие-то таблетки». Мужчина сказал, что, приняв четыре таблетки перед сном, никто не подхватит «эту болезнь» – намек, без сомнения, на венерическое заболевание.

Роуз оставалась у постели Кловер, всеми силами пытаясь ее успокоить. Судороги накатывали волнами, затихая, пока следующий припадок с новой силой не охватывал ее тело. «В моменты облегчения, – сказала Роуз, – она была совершенно спокойной и собранной». У Кловер был двухлетний сын. «Принеси моего ребенка, – стала умолять она Роуз в какой-то момент. – Кажется, я умираю».

Хозяйка дома, Эмма Филлипс, отправилась за доктором. Она отперла входную дверь дома 27 на Ламбет-роуд, укрылась от проливного дождя под зонтом и поспешила по темным, странно изогнутым улицам. Когда она постучала в дверь врача Роберта Грэма, была половина пятого. Ей сказали, что Грэма не было дома – он ухаживал за пациентом. Вернувшись два часа спустя, Филлипс все же застала врача, уже собравшегося отправиться к роженице.

«Вам придется найти другого врача, – сказал он. – Я слишком занят». Ассистент врача, Фрэнсис Коппин, согласился прийти на дом к Кловер – на тот момент было уже около семи утра, а значит, Кловер корчилась от боли уже более трех часов.

Коппина провели в спальню. «У нее был учащенный пульс, она вся обливалась потом и дрожала», – вспоминал он. Он пробыл там около 10 минут, и этого хватило, чтобы стать свидетелем одной из конвульсий – сильного «содрогания тела». Он пообещал прислать лекарство, чтобы остановить частую рвоту, и ушел.

«Я пришел к выводу, что она страдала от эпилептических припадков из-за алкогольного отравления», – объяснил позже Коппин. Более дюжины лет работы фельдшером в Ламбете наглядно показали ему, «как употребляют алкоголь в различных его формах». «Я не сомневался, что эта женщина страдала от чрезмерного употребления спиртного».

Он был уверен в своих выводах, но они оказались неверными. Жить ей оставалось недолго: конвульсии и мучения продолжались еще два часа, после чего, в 9:15 утра 21 октября 1891 года, Матильда Кловер скончалась.

* * *

Доктор Грэм прибыл в полдень. Он лечил Кловер от симптомов алкоголизма, и в том месяце они не единожды встречались. Матильде было всего 27, но ее «ни в коем случае нельзя назвать сильной женщиной», отметил однажды Грэм, «и ее образ жизни не способствовал здоровью». Он поспешил к вернувшемуся Коппину и Филлипс, хозяйке дома. Коппин описал припадок Кловер во время краткого осмотра и озвучил предположение относительно причины смерти – алкогольное отравление. По заверениям Филлипс, Кловер была пьяна, когда ложилась спать, а Роуз рассказала, что Кловер упомянула какие-то таблетки, но ей, похоже, никто не поверил.

Доктор Грэм нашел перо и составил свидетельство о смерти. «Я посещал Матильду Кловер во время ее последней болезни, – написал он. Это, конечно, было неправдой. – Насколько мне известно и насколько я верю, – добавил он, – причиной ее смерти стали, в первую очередь, белая горячка и, во-вторых, обморок». Потеря сознания и сердечная недостаточность – это симптомы алкогольной абстиненции, хотя врачу и сказали, что Кловер много пила в ночь смерти. Выводы, основанные на информации из вторых уст, оказались неверными. Возможность обнаружить и остановить убийцу была упущена.

«Мне не сказали, – позже протестовал доктор Грэм, – что эта последняя болезнь началась с криков, сильной агонии, спазмов, столбнячных судорог». Последние являются характерными признаками отравления стрихнином, и даже растущий легион поклонников Шерлока Холмса смог бы распознать их благодаря медицинскому опыту Артура Конан Дойла. Во втором романе про Холмса «Знак четырех» находят тело с конечностями, которые «вывернуты и скручены самым невероятным образом», а лицо «было искажено гримасой», и доктор Ватсон сообщает Холмсу, что жертву отравили «мощным растительным алкалоидом, каким-то веществом, похожим на стрихнин».

Доктор Грэм коротко поговорил с Люси Роуз, но не придал большого значения тому, что молодой горничной рассказала находящаяся на смертном одре девушка, а именно упоминанию о мужчине, распространяющем отравленные таблетки. Если бы он спросил, Роуз сказала бы ему еще кое-что важное: она подозревала, что человек, которого Кловер называла Фредом, посещал их дом всего за несколько часов до того, как проявились первые симптомы.

Кловер привела его в середине вечера – так Роуз сказала полиции несколько месяцев спустя. Горничная впустила их в дом, благодаря чему получила возможность рассмотреть мужчину в свете масляной лампы. Он был чуть старше 40, высокого роста, с широкими плечами и густыми усами, а также носил цилиндр и пальто с накидкой. Кловер оставила его в комнатах, которые снимала наверху, а сама вышла, чтобы купить две бутылки эля, вероятно, в пабе «Мейсонз Армз», находившемся в том же доме. Мужчина ушел незадолго до того, как часы пробили 10. Роуз слышала, как Кловер пожелала ему спокойной ночи.

Матильда Кловер (Penny Illustrated Paper, 22 октября 1892 года)

Хотя Роуз никогда не видела этого человека прежде, в его визите не было ничего странного. «Кловер, – призналась она, – часто приводила к себе мужчин». Пристрастившись к алкоголю и изо всех сил стараясь в одиночку растить ребенка, она зарабатывала на жизнь проституцией. Пусть чрезмерное употребление алкоголя состарило и огрубило ее черты, а оспа изуродовала лицо, Кловер знала, как себя подать. Когда она сидела перед фотографом, шляпа с плоскими полями, как обеденная тарелка, балансировала на ее заколотых волосах, а модный жакет с высоким воротником, рукавами из кашемира и облегающим лифом подчеркивал ее фигуру в форме песочных часов. Ростом она была всего 155 сантиметров. Филлипс знала, как ее квартиросъемщица зарабатывает на арендную плату, но считала, что не должна лезть не в свое дело. «Раньше она принимала джентльменов», – сказала она, а затем заявила, что ей не доводилось хоть раз с ними сталкиваться.

Роуз нечасто виделась с мужчинами, которых Кловер приводила домой, но, как она позже призналась, она многое знала о ее последнем мужчине. Кловер рассказывала, что Фред купил ей пару дорогих ботинок и предложил платить ей 2,5 фунта в неделю, чтобы она не ходила зимой по улицам. Ранее в тот же день, ухаживая за ребенком Кловер, Роуз увидела в ее комнате открытое письмо, в котором говорилось о встрече в Кентерберийском мюзик-холле. Оно было подписано: «С уважением, Фред». Кловер, должно быть, взяла его с собой, отправившись на встречу, – когда Роуз обыскала комнату после смерти соседки, письмо исчезло.