Карнивора

Глаза Волка лучились чистой лазурью.

– Ты наконец пришла. – Его голос был звучным, низким, сильным, как северный ветер.

Марика снова кивнула, все еще не веря своему счастью. Она нашла Круг, она нашла Волка. А может, он нашел ее, он вывел ее сюда?

– Значит, ты готова, – продолжил Волк.

– К чему? – вырвалось у Марики, и ей стало жаль, что ее голос совсем не похож на голос Волка – он был слабым, тусклым, невзрачным.

– Показать, что ты умеешь.

Марика задумалась. Волк наверняка имел в виду магию, и в любой другой момент она могла бы составить длинный список того, что умела – зелья, заговоры, привороты… Но это было не то. Круг явно не предназначался для колдовства простой ведьмы – иначе Дора не говорила бы о нем с таким уважением, как о чем-то, что было ей неподвластно.

Волк выжидающе смотрел на Марику, и его глаза блестели в сгущающейся темноте.

– Тебе нужно просто захотеть, – сказал он мягко – но не так, как Лис, без лживой вкрадчивости. Волк был великодушен и благороден. Он хотел помочь.

Пожелтевшие ветви едва заметно покачивались на ветру, трава оплетала ноги. Из Леса на поляну постепенно выползала тьма, растворяясь в воздухе сизой мглой. Марика посмотрела вокруг, подняла руки ладонями вверх, посмотрела на них – те едва заметно выделялись в темноте белизной кожи.

– Я хочу, – медленно начала она, чувствуя, как в голосе появляется сила, похожая на Волка, – я хочу – чтобы здесь стало светло!

Внезапно руки прожгло теплом, пробежали мурашки, как если бы они затекли – и вдруг ладони вспыхнули светом. Марика невольно отшатнулась, но руки продолжали гореть и светиться. Она невольно посмотрела на Волка – и в отблесках сияния ей показалось, что он улыбается. Марика рассмеялась, подняла руки, и вся поляна наполнилась светом, он заиграл на пожелтевших елях, отбросил тысячи бликов на пожухшие стебли, разогнал сумерки, отогнал тьму к самым деревьям. Марика завертелась на месте, все еще смеясь, и свет завертелся вместе с ней, отражаясь в голубых глазах Волка, в сотне глаз, внезапно окруживших Круг. Раздался вой, он отозвался в глубине Леса, и новые серые тени устремились к поляне, вышли из темноты. А в центре кружилась Марика, и смеялся Волк, смотревший на нее, и больше не было осени, ночи, холода – был только свет, он рождался у нее внутри и изливался наружу, останавливая саму смерть…

– Марика!

Тепло в ладонях исчезло, сменившись внезапным холодом, свет погас – и Волк растворился в тенях деревьев, как и сотни глаз, пришедших на его зов. Марика обернулась. На опушке стояла Дора.

– Ты видела? Видела, что у меня получилось?!

– Видела, – глухо сказала Дора, и с этим словом улетучились последние следы радости, заполнявшей до того поляну.

– Я говорила тебе, чтобы ты бежала отсюда, – продолжила Дора так же тихо.

– Прости, мама, – Марика опустила голову. – Я больше не приду сюда.

Дора усмехнулась – совсем не весело.

– Теперь, Моар, уже поздно.

* * *

Они сидели за маленьким обшарпанным столом и смотрели на нее – мама, бабушка Кейза и бабушка Лагит. Марика чувствовала взгляд каждой так, будто на нее взвалили непосильную ношу, и не одну, а три за раз. И обе бабушки были, как скалы. А мама…

Мама была чужой.

Марика ощутила это, еще когда они шли по темному Лесу. Дора молчала, лишь изредка тихо напевая песню – ту, что отгоняла Волка, – а Марика плелась за ней, чувствуя, что теперь навсегда между ней и мамой будет свет, отражавшийся в глазах волков. Они ссорились и раньше, мама сердилась, мама наказывала ее, мама подолгу молчала. Но то, что случилось сейчас, было непоправимо. И от того становилось невыносимо тоскливо, и даже Волк не мог прийти – потому что Дора отгоняла его.

Она отослала прочь Кита. Прогнала Волка. А теперь оставила сама – только потому, что совсем недолго Марика была счастливой и свободной.

Лес шумел осенним ветром, чистым и пустым.

На следующий день Дора привела Кейзу. И вот теперь они втроем сидели и смотрели на Марику, как будто она совершила ужасное преступление.

Но, в конце концов, она же даже не знала, где находится Круг! Могли бы сами рассказать ей, чтобы она на него не наткнулась. Раз это было так уж важно.

– Моар, – жестко сказала бабушка Кейза. – Ты понимаешь, что произошло?

Во рту внезапно пересохло, и Марика, разом растерявшая всю свою злость, прошептала еле слышно:

– Я вошла в Круг.

– А потом?

– Я захотела, чтобы стало светло.

Бабушка Кейза и мама переглянулись.

– Посмотри на свои руки, – велела Кейза. Марика послушно уставилась на ладони – и только тут заметила, что они будто слегка посерели. Марика потерла их о подол туники – но грязь не оттиралась.

– Это не отмоется, – спокойно сказала Дора, покачав головой. Подняла ладонь – и Марика впервые увидела, что и у мамы она покрыта едва заметной серой тенью.

– Что это? – испуганно спросила она.

– Плата за магию. Всегда, когда совершается заклинание, на ладонях остается след. Первый сильнее следующих – но каждый раз магия добавляет новую тень.

– А почему тогда у бабушки руки чистые? – удивилась Марика.

– Моя магия – другая, – сухо усмехнулась Кейза. – Я не вмешиваюсь в естественный ход вещей, только помогаю ему. А вот маги, которые призывают свет во тьме, воду в пустыне, излечивают безнадежно больных и создают то, чего никогда не было – они меняют мир. И платят за это.

– У взрослых магов ладони темные, почти черные, – продолжила Дора – и смутное воспоминание промелькнуло в голове. Будто Марика уже видела это – человека с черными руками.

– Моар, – резкий голос бабушки Кейзы вырвал Марику из раздумий, – то, что ты сделала вчера, нельзя исправить. Один раз прикоснувшись к силе аркависса, ты стала навсегда связанной с ней. Эту силу нужно уметь контролировать. И никто из нас не сможет тебя этому научить.

– И что же теперь делать? – растерянно спросила Марика.

– Не знаю, – жестко бросила Кейза, пожав плечами – будто ее теперь и не волновало, что будет с внучкой.

И тогда Марика разозлилась окончательно. Ее ругали за то, что случилось совершенно случайно – так им было еще и все равно, что с ней теперь будет!

– Вы могли мне об этом рассказать! – крикнула Марика, вскакивая из-за стола. – Объяснить, почему мне нельзя заходить в Круг! Если это так опасно, что теперь ничего нельзя исправить!

– Кто сказал, что ничего нельзя исправить? – вдруг тихо спросила Лагит, которая до того хранила полное молчание.

Кейза и Дора обернулись к ней, а Марика тут же замолчала и заставила себя перевести дыхание. Бабушка Лагит никогда не вмешивалась, когда говорили ее сестра и дочь. Так и не став настоящей ведьмой, она как будто вместе с этим отказалась от права голоса, доверившись мнению других.

Но, кажется, не навсегда.

– Ей ведь могут помочь в Кастинии, – продолжила Лагит осторожно, и у Марики замерло сердце.