Девочки Талера

– Конечно. Ты же с ней постоянно, тебе и слушать, что скажет доктор. Какой с меня там толк? Давай быстрее, у тебя пять минут.

Укладываюсь в три и прыгаю на заднее сиденье машины, где закреплена люлька. Чувствую себя Золушкой, которую не оставили дома ждать добрую Фею-Крестную, а взяли на бал сразу без всякой тыквы.

Клиника в центре, недалеко от дома Тимура, так что доезжаем за десять минут. Тим паркуется на противоположной стороне, достает люльку, я выскакиваю следом. Переходим дорогу, ступаю на проезжую часть, и внезапно ладонь захватывают стальные пальцы.

– Куда под колеса лезешь? Смотри на дорогу.

Вообще-то «колеса» от нас метров за двадцать.

– Здесь пешеходный переход, Тим, – пытаюсь спорить, но он еще крепче сжимает мою ладонь.

– Ты не знаешь, как они ездят? Если за рулем неадекват, то для него правил не существует.

Он переводит меня через дорогу за руку, как маленькую, но, когда оказываемся на тротуаре, ладонь не отпускает. Так и идем до самого здания: в одной руке Тимур несет люльку, а другой ведет за руку меня. Снова накатывает чувство, что мы обычная семья, нормальная. Пусть совсем на короткое время, на несколько шагов, которые остается пройти до входа в клинику. Но за эти несколько шагов я чувствую себя абсолютно счастливой, настолько, что когда Тим распахивает передо мной дверь, не сдерживаюсь и говорю очень искренне:

– Спасибо тебе, Тимур, – и прохожу в холл, стараясь не замечать обращенного на меня вопросительного и одновременно ошеломленного взгляда.

Глава 7

Доминика

Тимур открывает передо мной дверь кабинета, и я прохожу внутрь. Навстречу нам поднимается женщина в белом халате возраста Робби, у нее строгий вид, и мне немного страшно – вдруг она скажет, что я что-то не то делаю или плохо смотрю за малышкой?

Тим ставит переноску на стол, и я достаю своего цыпленка. Кладу на пеленальный столик, мне кажется, моя девочка испугана, как и я. Начинаю ее раздевать, при этом стараюсь разговаривать с ней, чтобы успокоить.

– Не надо так волноваться, – говорит врач. – Вы няня девочки?

Меня будто окунают в холодную воду. Все верно, она видит меня впервые, в предыдущие ее визиты меня еще не было в доме Тимура.

К горлу подкатывается комок, но я не успеваю ответить, как слышу за спиной холодное.

– Это мама Полины.

– Она у нас Полинка? – восторгается врач и подходит ближе. Если она удивлена, то не подает виду. – Ну-ка, Полинка, покажи, как ты выросла! Какой смесью вы ее кормите?

– Грудным молоком, – говорю тихо.

– Очень хорошо, – одобрительно кивает врачиха и начинает обмерять, взвешивать малышку. Вижу, как дергается Тимур при каждом ее движении. Мне самой кажется, что она недостаточно осторожно берет мою девочку, вертит, переворачивает.

Но в итоге докторша остается довольна состоянием малышки, хвалит нас с Тимуром и называет ответственными родителями. Спрашивает меня, как я питаюсь и какой соблюдаю режим. Тоже хвалит, а я мысленно обнимаю Робби с его тетрадкой.

Нас направляют на прививку. Тимур проходит с нами в манипуляционную, и когда в ножку Полинки впивается игла, у меня такое чувство, будто ее в меня вонзили. Тим сидит, сцепив зубы, и я всерьез опасаюсь, чтобы он не убил медсестричку.

Малышка кричит, я хватаю ее на руки, целую и сама готова разреветься.

– Приложите ее к груди, – советует медсестра, – она успокоится. Вот сюда пройдите, у нас есть кабинет для кормления.

Я несу туда Польку, Тимур идет с нами. У меня чувство, что он мне не доверяет – каждый раз, когда я ее кормлю, нависает над нами или садится напротив на корточки. Я уже начинаю привыкать и не так стесняюсь. В конце концов, мы всего лишь родители общего ребенка, и я очень благодарна Тимуру, что он больше не подчеркивает, что я только няня и что я на него работаю.

Полинка засыпает, укладываю ее в люльку, и мы уходим из клиники. На всякий случай прячу руки в карманах кофты, но он больше не стремится взять меня за руку. Тимур ведет машину, дочка спит, а я смотрю в окно.

Проезжаем мимо городского парка. У нас красивый парк, очень зеленый и ухоженный. По аллеям гуляют парочки, мамы с колясками и с малышами постарше. Вдалеке виднеется фонтан, и я вспоминаю, как нас, детдомовских, иногда выводили сюда погулять.

Мы катались на аттракционах, ели мороженое и чувствовали себя самыми счастливыми обычными детьми. Пока не приходило время возвращаться обратно. Воспитатели уходили домой, и мы снова становились никому не нужными.

Ловлю на себе в зеркале внутреннего обзора внимательный взгляд. Отлипаю от окна и когда слышу Тима, сначала не верю своим ушам.

– Ты хочешь погулять в парке, Ника?

Я так ошарашена, что даже говорить не могу, только утвердительно киваю в ответ. А потом спохватываюсь.

– А как же Полинка? Тебе неудобно будет ее носить.

– Я взял колеса от коляски.

Он паркуется недалеко от входа, устанавливает люльку на колеса и дает мне коляску. Сам заводит руки за спину и идет сзади в шаге от нас.

Я так неприлично счастлива, что мне даже неловко. Иду, толкаю перед собой коляску, а самой хочется прыгать от радости. Оборачиваюсь к Тимуру, и он быстро отводит глаза, но я же вижу, что он смотрел на меня.

– Тим, как ты думаешь, мне можно мороженое?

– Если без всяких добавок, то думаю, что можно. Какое ты хочешь?

– Если без добавок, то, наверное, лучше мягкое, из фризера. Я видела там киоск.

Тим идет на поиски и возвращается с двумя порциями мороженого в вафельных рожках. Мне взял белое, себе шоколадное. Мне оно кажется таким вкусным, каким даже в детстве не было.

Мороженое быстро тает и течет по пальцам. Облизываем их и смеемся, как будто мы обычная семейная пара, которых полно вокруг. Тимур достает из колясочной сумки салфетки, вытирает руки, а потом начинает тщательно тереть мне ладони.

– Ты заелась, – говорит и осторожно промокает салфеткой уголки губ.

– Ты тоже, – голос предательски садится, я протягиваю руку к его лицу, но Тим отшатывается и сам вытирает рот.

Мысленно себя ругаю – ему не нужны мои прикосновения, зачем я каждый раз что-то придумываю? От возникшей неловкости выручает Полинка. Она просыпается и начинает плакать, я достаю ее из коляски.

Пробую успокоить, но ничего не получается, надо ее покормить. Оглядываюсь по сторонам, наверное, лучше вернуться в машину. Но уходить не хочется, здесь так хорошо в парке, уже надоело гулять по одной и той же дорожке за домом Тимура.

– Будем возвращаться? – спрашивает Тим, и мне кажется, ему тоже жаль.

– Может, ты меня закроешь?

Идем к самой дальней скамейке. Я думала, Тимур просто встанет перед нами – я в блузке с пуговицами, мне совсем немного надо оголить грудь. Но он садится на скамейку, тянет нас к себе на колени и закрывает с двух сторон руками.

У него большие массивные мышцы на руках, мы с Полькой спрятаны за ними как за забором. Когда-то я не могла обхватить их двумя ладонями, а сейчас они, кажется, стали еще больше. Малышка сладко чмокает, я поднимаю глаза, и мы с Тимуром встречаемся взглядами.

Чуть не охаю, когда вижу горящий в глубине его глаз огонь. Мы смотрим друг на друга и молчим. Мне кажется, Тим хочет что-то сказать, но не говорит, а я боюсь это услышать. И боюсь сгореть под этим огнем. Разрываю контакт первой, закрываю глаза и прислоняюсь щекой к его груди.

Так бы и сидела вечно у него на руках с громко сопящей малышкой и слушала, как гулко стучит самое близкое после дочки и одновременно самое далекое сердце когда-то любимого мужчины. Или все еще любимого?