Белый город. Территория тьмы

Он стоял посреди пустынной улицы в совершенно незнакомом городе, странном городе. Ибо не было вокруг никого, ни людей, ни машин, вообще никого. Шёл мелкий ненавязчивый дождь. Счастливчик сиротливо жался к его ногам. Но, несмотря на пасмурность, серые каркасы домов выглядели отнюдь не печально под мокрыми небесами. Скорее они были привычно рады чистоте и лёгкости дождевых капель, тёплых, мягких и отрадных. Не рад влаге был только кот, нервно и недовольно подёргивающий своим мощным чёрным хвостом.

Вот и сбылась его мечта: марсианские хроники от Брэдбери. Вот так выйти когда-нибудь на улицу, но не ночью, а именно днём. И чтоб вокруг никого не было: ни раскрашенных полуголых девиц, сидящих на лавочках взасос с сигаретами и банками с коктейлем; ни вечно спешащих прохожих; ни мальчишек-хулиганчишек, беспардонно наступающих на туфли; ни ошалело мчащихся скутеристов и самокатчиков; ни машин, воняющих человеческой изобретательностью; ни озабоченных собак, бегущих, фиг его знает куда, и даже, чтоб воробьи и голуби не какали и не мельтешили…

Он шёл по пустынной улице, и окна домов тихо приветствовали его глубиной своих тёмных глазниц. Он вошёл в подземный переход, станция метро галантно позвала его внутрь.

Он знал одно: этот город в дожде, он не на Марсе, он здесь, он ждал его, только его; ждал сто, а может, и тысячи лет. Эскалатор встретил его необъятной глубиной своего зева. Бывая в Москве, он всегда мечтал спуститься по такому глубокому эскалатору, но чтобы не было урчащих моторов; он хотел встретить подошвой ботинка каждую ступень. И вот сейчас, когда не было угрюмых, стоящих у поручней или скачущих мимо людей, он по-настоящему ощутил какой-то не по-земному странный уют и покой. Он не спеша спускался по железным ступеням, и свет наземный, постепенно отдаляясь, приближал к нему неоновый свет подземного мира. Станция приняла его первозданной гулкой тишиной. Лишь пол, выложенный бледно-розовыми плитами, воспользовавшись услугами эхо, вёл с ним ненавязчивый, неторопливый диалог. Счастливчик, ещё наверху стряхнув с себя излишки влаги, обогнал его и по-хозяйски бродил между колонн. И не было мыслей, ни хороших, ни плохих. Был внутренний свет и необыкновенная лёгкость в теле и на душе. Настенные барельефы и узоры были не в силах сломать и загасить тот внеземной комфорт, который поглотил всё его естество. Он не помнил таблицы умножения, не знал, как и где растут арбузы, зачем, кто и когда открыл Америку. Но он знал, зачем он здесь, и кто его ждёт и встречает.

Одинокая женская фигура в его плаще, освещённая неоновыми лампами, в конце тоннеля ждала его. Он не спеша шёл к ней, женщина шла навстречу. Белое Счастье, распушив свой огромный чёрный хвост, с каким-то небывалым вдохновением тёрлось о её ноги. Это была она, незнакомка с зелёными глазами львицы и волосами цвета спелой пшеницы, ночная ныряльщица без акваланга, Ариадна с неземным голосом. Они приблизились друг к другу. Она была босиком и сразу же, встав на цыпочки, прикоснулась губами к его небритой щеке и, взяв за руку, тихо произнесла:

– Здравствуй. Я же говорила, что буду ждать тебя, и ты придёшь. И вот ты здесь… Пойдём, сейчас придёт поезд. Помнишь, я обещала познакомить тебя с пантерами.

Подошёл поезд, ярко освещённые вагоны были пусты. Они вошли в вагон. Двери закрылись, и поезд, игнорируя станции и переезды, понёс их вперёд. Мелькали огни, мелькали платформы; пространство и время утратили свой смысл и значение. Он не спрашивал её имени, он не спрашивал, кто она. Он знал её тысячи лет, знал вне времени и пространства. Он ждал её, он искал её, он нашёл её; она встретила и обрела его.

– Юля, твои волосы пахнут подснежниками, – он достал из внутреннего кармана гайтан с образом Девы Марии и повесил на шею женщины. – На мосту той ночью ты сказала, чтоб я принёс…

Она молчала и, тихо прильнув к нему, засунула руки в карманы его лёгкой куртки. Её мягкие пшеничные волосы касались его губ. Он смотрел на мелькавшие огни подземных станций, и казалось ему, будто пересекают они межзвёздные пространства, и галактики, сменяя одна другую, приближают к ним голубую планету, которая ждёт вот уже миллионы лет именно их и только их.

Поезд замедлил ход. Он знал, что это конечная станция. Двери открылись, и они вышли на перрон. Она взяла его за руку и сказала:

– Мы приехали, пойдём.

По неподвижным ступеням эскалатора они поднялись наверх, вышли из станции. Подземный переход встретил их избытком кислорода и едва уловимой музыкой идущего где-то там наверху тёплого дождя. Юля остановилась и обняла его за шею:

– Я хочу танцевать с тобой.

Он прикоснулся губами к её волосам. И только матёрый белый кот с чёрным хвостом странно смотрел на их танцы, странные танцы в переходах подземных станций…

Они танцевали на лестнице подземного перехода, они танцевали на улице. Дождь, сбегая с них тонкими прозрачными струйками, бесстыдно и раскрепощенно соединил их тела в одно единое целое. Сильный удар грома и отблеск молнии бестактно, но вовремя попросили их остановиться. Мокрые серые здания остались где-то там, позади. Асфальт, отливающий платиной, уступил место жёлто-зелёной мягкой траве. Впереди на поляне между десятком больших вековых дубов стоял, словно притаившись в ожидании, двухэтажный домик со светло-розовыми стенами и бирюзовой крышей.

– Мы пришли. Я здесь живу.

Они подошли к лёгкой светлой калитке, она была открыта и спокойно приглашала войти внутрь. Навстречу им шли две пантеры, белая и чёрная. Ошалевшее от такой неожиданной встречи и хищных хозяев Счастье в отчаянии и какой-то безнадёге, распушив хвост, прижалось к траве и стало заунывно и тягуче орать, басить, выть. Пантеры, не обращая внимания на голосящего белого котёнка, неспешно приблизились к людям. Кот сначала ничего не понял, но постепенно осознал, что нафиг никому не нужен и точно не станет сегодня обедом для хищниц, быстро сориентировался и сделал вид, что он вовсе не орал, а если кто и орал, то вовсе не он, принялся умываться. Грозные, но грациозные хищницы подошли к Дмитрию и стали внимательно обнюхивать его, а чёрная, вдруг встав на задние лапы и положив передние ему на плечи, лизнула в лицо. Совершив этот ритуал, дикие кошки, так и не обращая внимания на домашнего котейку, неторопливо пошли к дому.

– Дима, я же говорила, что ты им понравишься, – она произнесла его имя так, как будто делала это каждое утро на протяжении вечности, если, конечно, у вечности есть эта протяжённость. – Пойдём быстрее, у нас мало времени.

Он не понял это её «у нас мало времени», он вообще утратил чувство времени.

Они вошли в дом. Красивая белая, пушистая кошка, абсолютно проигнорировав их приход, неспешно умывалась на подоконнике. То, что это была именно кошка, подтвердил Счастливчик. На котов-мужиков он реагировал примерно так же, как на пантер, с тем лишь отличием, что, выпустив свои огромные безжалостные когти, сразу бросался драть и кусать несчастных. Но сейчас котиный чёрный хвост, словно труба кочегарки, неотвратимо и гордо устремился ввысь. Счастье издало, по его мнению, соблазнительный и красивый курлыкающий клич, напористо запрыгнуло на подоконник и… получило отменную, смачную по-кошачьи женскую оплеуху по своей наглой и брутальной морде. Ошалев от такого приёма и спрыгнув на пол, покоритель кошачьих сердец широченно открыл свою зубастую пасть и громко зазвонил…

«И в преисподней найду, члвк…»

Остервенелые звонки в дверь вырвали Диму из сна, выдернув из марсианских хроник в земное реальное бытие.

– Ну, ты, однако, и дрыхнешь крепко, Диман. Битый час звоню и долблю в дверь, хотел вызывать службу спасения. Умывайся и одевайся, никаких завтраков и потягиваний. Кладбище ждёт, – бодро выпалила родная физиономия друга.

Ослушаться Изю было смерти подобно, тем более что кладбище ждать не любит, потому и сборы были по-солдатски быстрыми и бравыми. Уже у порога Дима крикнул хвостатого другаа, но тот не соизволил выйти, пришлось идти за ним в спальню.

– Счастье, давай шустрее, опа… – Дима остановился на этом «опа…» и медленно подошёл к коту. Тот сидел на стуле, по ним был плащ, который Дмитрий отдал таинственной незнакомке в ту ночь на мосту. Нос котяры был основательно ободран. Счастье посмотрело на человека с нескрываемым укором, словно это он выдал оплеуху своему любимцу. Дима вспомнил странную ночь на мосту, отданный плащ. Сон сегодняшний явился явью в виде этого плаща и поцарапанной морды кота.

– Так, мистика продолжается, теперь уже в виде снов на грани реальности, точнее, без всяких граней. Что думаешь, мой хвостатый друг? Что скажешь о пантерах, белой, пушистой красавице? Понимаю, тебя более всего беспокоит твой пострадавший нос – самое больное место сейчас. Но разве можно так бестактно приставать к женщинам? Без всяких ухаживаний, пары комплиментов хотя бы? Ты как кавалерист из отряда Будённого с шашкой наголо на скаку налетел на это изящное создание. А где же твоя галантность? Такая бравурная солдафонщина только для соседских дворовых кошек годится. Здесь требовался другой подход, именно галантный, с каким-то шармом, изяществом. Пять лет на планете живёшь, а опыта и ума не набрался. Всё нахрапом, на скаку… Ладно, вечером помажу нос зелёнкой, а сейчас нам пора. В сумку полезешь или пешком пойдёшь?

Счастье выбрало «пешком».

Кладбище встретило их первозданной тишиной и покоем. Могила для бабули была уже вырыта. Друзья выгрузили небольшую надгробную плиту и деревянный крест. К половине двенадцатого Изя съездил на Речную за сестрой покойной. В полдень подъехала машина с гробом. Четыре молчаливых бугая опустили гроб в могилу. Среди них был и бульдог Боря. Его опухший, лиловый нос явно не забыл ласковые пальцы дружелюбного Димана.

– Я твою мёртвую душу из-под земли достану и в преисподней найду, члвк, – сказала голова Борьки, не двигая губами. На большее рыжая башка не осмелилась, так как Анатолий Иванович, мило улыбаясь, смотрел на них из окна чёрного мерса, стоявшего чуть поодаль.

– Сейчас мои черти… парни зароют могилку и установят крест, – не выходя из авто крикнул директор морга.

– Нет, не надо. Мы сами, – отказался от дальнейших услуг Изя. – Спасибо вам, Анатолий Иванович, за помощь и альтруизм ваш! Мы ещё пересечёмся с вами…

– Какой уж там альтруизм? – пропел скользкий толстячок. – Всё имеет свою цену, за всё и всегда надо платить. Но мы пересечёмся, пренепременнейше пересечёмся… уже очень скоро. И петухи не успеют прокричать три раза, как свидимся. Черти… парни, за мной! – скомандовал напоследок милый Толяшка.

– Какой-то странненький этот твой Анатолий Иванович, и речи у него витиеватые и странные, про свою цену и петухов с чертями.

– И вовсе он не мой, – отмахнулся Изя. – Работать приходится с разными и такими персонажами тоже. Ты вон рыжему мужику с синим носом понравился. Он, судя по всему, чревовещатель: с закрытым ртом обещал найти тебя, даже в преисподней. Это ж за какие такие твои грехи столько агрессии против тебя? Не за нос ли ты его таскал? Шнобель лиловый, как слива.

– Он у него с рождения такой. Я не при делах, – утаил свою расправу над бульдогом Дима.

– Мать, давай, я тебя отвезу домой, – обратился Изя к тихо сидевшей рядом старушке.

– А могилку-то, крест как же? Кто ж сделает? – запричитала та.

– Да ты моя хорошая, а мы на что? – очкастый добряк приобнял бабулю.

– Так вы ж не работяги какие? Не могильщики вроде? – удивилась хорошая.

– Ну, матушка, всякий труд у нас в почёте. Кресты мы сами, своими руками чиним. И этот сготовили для твоей сестры, сами и установим, облагородим вот этой плитой. Поехали домой.

– Вот, возьми, – бабуля дрожащей рукой стала совать Диме скомканные банкноты.

Дмитрий приобнял старую и довёл до машины Изи.

– Мать, я же тебе уже говорил, что всё оплатил Красный крест. С Богом езжай, Изя Львович тебя довезёт до дома.

Когда Изя вернулся, друг уже почти прикопал могилку, оставалось только установить крест и надгробную плиту. Это много времени не заняло. Умылись, передохнули. Котище явно проголодался, но терпеливо ждал время трапезы. Друзья, расположившись на полянке, стали доставать из баула ароматно пахнущий провиант, приготовленный удивительными и заботливыми руками Тоси. При виде такой вкуснотищи Счастливчик не выдержал и бестактно сказал:

– Мау-у-у.

– Дзедун, – на автомате ответила вторая половинка доброй Тоси и положила на одноразовую тарелку увесистую отварную куриную грудку.

Усатый чернохвост отказался от совместной трапезы и, взяв по-собачьи курятину, скрылся за соседней могилкой. Изя разлил водку по рюмахам. Пожелание друга не осталось забытым, зелье было лимонным и холодным. Не чокаясь, Диман поднял стопку и повернул голову, чтобы выдохнуть. Выдохнул и…

Внимательный, жёсткий взгляд из-под тяжёлых надбровных дуг под чёрной широкополой шляпой словно пригвоздил друга Изи и Счастья к кладбищенской земле. Маньяк, штукатур, фокусник в чёрном пальто сидел в пяти метрах от ребят и словно гипнотизировал их. Естественно, пришла пауза. Куда ж без неё родной? Изя, не замечая ничего, выпил водку, закусил малосольным огурчиком и только после этого посмотрел на компаньона. Пришла вторая пауза, то ли первая получила своё продолжение. Так они и смотрели: Дима на чёрного мужика, Изя на Диму, чёрный на них обоих.

– И что упёрся взглядом, словно бычара на красную тряпку? Ты зачем за мной шастаешь везде? Ни поспать, ни поесть по-человечески не даёшь. Не жарко в пальто? – выдал словесную тираду Диман. – Выпить хочешь?

Бычара продолжал молча сверлить их взглядом. Изя перестал жевать и явно напрягся, снял очки и стал нервно протирать их салфеткой.