Птица-тройка

– А не захотелось тебе выбрать другой пейзаж?.. Ну, например, осень с белобокими сороками?

Дядя Федя задумался, а мальчик продолжал, как бы рассуждая:

– Копия проще для исполнения и не требует собственного участия, а ведь в этом – главное.

– Так что… тебе не нравится моя картина?

– Нет, почему… Просто было бы больше творчества с другим выбранным сюжетом.

– Ну, малец, я просто рисую то, что мне нравиться, – немного обиделся дядя.

Впоследствии Паша, рассматривая изображения футуристов или сюрреалистов, никогда близко не принимал их сердцем, внутренне лишь ощущая поиск необычного самовыражения.

В Москве на Волхонке проходила выставка Дрезденской галереи, куда они ходили вместе с Игорем и Алексеем. На всю жизнь Паша запомнил глаза Сикстинской мадонны.

И уже самостоятельно, будучи позднее с отцом в Ленинграде, наслаждался великолепием реальных и библейских образов западной школы живописи Эрмитажа. Побывал он и в Русском музее, с восхищением смотрел на рекомендованное Алексеем полотно «Последний день Помпеи». Но всегда он помнил, что работы художников Третьяковки на Лаврушинском отличались особенной теплотой и изысканностью, потому как были собраны человеком, искренне любящим живопись и Россию.

Теперь Игорь и Паша часто спорили об искусстве. Яркие полотна Рафаэля, Рембрандта, Тициана, Рубенса, Караваджо и «Украденный поцелуй» Фрагонара очень привлекали Пашу, но он все больше отстаивал и защищал русские картины.

Важным аргументом в спорах всегда было необычное и часто оригинальное мнение Алексея.

– Вы пока еще сопляки, как лягушки в болоте, не понимаете основ другой культуры, и в этом суть вашей болтовни… А культура – это пласт поколений…

Арбитр не брезговал издевательскими шутками, которыми он подчеркивал своеобразие мнения каждого и призывал к интересу познания. Друзья тихо замолкали: преклонение было непререкаемым. Игорь боготворил брата и во всем ему доверялся. Паше даже казалось, что Игорь очень гордится им.

Теперь Паша уже любил собирать хорошие репродукции, которые можно было более внимательно рассматривать вне стен музеев. Они с другом бегали в букинистические магазины, которые были тогда полны старинными открытками. Особенно интересен был магазин в здании «Метрополя».

Вставали в очередь в воскресенье задолго до открытия, чтобы попасть к прилавку и на правах первых выбрать самое лучшее. Такие нередко почти рукописные открытки 20х – 30х годов и дореволюционные стоили не дешево. Паша просил деньги у отца, и тот, видя искрящиеся глаза сына, не препятствовал этому заразительному увлечению.

После уроков Паша часто пропадал в просторной комнате своего друга Игоря и его старшего брата.

Алексей учился в Гнесинке и появлялся домой обычно позднее. Иногда по вечерам Паша слышал, как он играл на фортепьяно в гостиной. Алексей неплохо рисовал и часто показывал ребятам свои карандашные наброски и акварели.

Настоящее знакомство с классической музыкой произошло для Паши неожиданно и именно здесь, в этой комнате. Было даже забавно, и он навсегда запомнил этот день.

Зайдя чуть позже обычного к Игорю домой, Паша увидел выходящего из своей комнаты возбужденного Алексея и услышал, как его ругает мать:

– Какая же ты все же гадина, испоганил всю стену…

Паша часто слышал в этом доме довольно резкие слова, но они были непосредственные, не скрывающие неожиданных чувств, обязательно с юмором и вовсе не оскорбительные.