Ордынский волк. Самаркандский лев

И вскоре перед ним стояло около десятка самых грамотных узбеков, владевших арабским и фарси, индийским и китайским и, конечно, уйгурским и чагатайским. Тимур, окруженный охраной, сидел около шатра и пил чай из большой пиалы. Рядом текла неширокая речушка с прозрачной водой, под гладью которой разлеталась плотва. Речушка тянулась далеко на север, куда им предстояло идти, и брала начало, как видно, в горах Улытау, из чистых родников. Невысокой темной полосой эти горы читались впереди.

Полководец встал и, припадая на правую ногу, прошелся мимо своих писцов. Ковыляя, он добрел до берега речки. Как чиста и прозрачна была она! Тут, среди ковыльных степей и такой вот чистой воды, обитали его предки. Долгими поколениями они жили здесь, молились своим богам и были счастливы. Пока однажды не пришел Чингисхан и не увлек свой народ в самый великий поход! И он, Тимур, был частью этого похода, его продолжением! Он положил руку на меч. Текст, произнесенный им, должен быть подобен разящей стали, способной рассечь любую броню. И подобно этой чистой реке, его слова должны были исцелить жажду того, кто взором устремлен к истине и Богу. Его должны были услышать те поколения, которые пойдут следом. Не осудить – понять!

– Записывайте, – громко сказал Тимур.

Писцы тотчас поспешно подошли и расселись вокруг повелителя. Достали дощечки, кисти и чернила.

И Тимур произнес первые слова легендарной надписи, которая, как он и хотел, останется на столетия среди людей и будет передаваема из уст в уста:

– «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Владыка сущего, Святилище истины, Неусыпный защитник, Всесильный и всемогущий, Премудрый даритель жизни и смерти! – В нем говорили и ум, и сердце одновременно. Этот текст должен был отразить то, что он хотел высказать уже не первый год, пылая мщением и жаждой справедливости. – Лета семьсот девяносто третьего, в средний месяц весны года овцы султан Турана Тимур-бек поднялся с двумя сотнями тысяч войска за ислам на булгарского хана Токтамыш-хана… – Он оглянулся на курган из камней. Как же он радовал его глаз! Гора, против которой никто не сдюжит. – Достигнув этой местности, он возвел курган, чтобы память осталась о нем и его храбрых воинах! Даст Бог, Господь да свершит правосудие! – Воистину, его душа и разум ткали эти строки и сам Аллах благоволил им. – Господь да окажет милость людям страны! Да помянут они нас молитвой!»

Записав изречение, писцы опустили свои кисти и перья и не сводили взглядов с владыки.

– Хочу, чтобы эта надпись была выбита на большом камне, найдите такой, и пусть она будет на двух языках: арабском, языке пророка Мухаммеда, и на уйгурском, языке чагатаев, моем родном языке. Да будет так.

Войско уже двигалось вперед, на север, когда был найден камень, похожий на раскрытую книгу. Тимуру сказали о том, и он сам подъехал посмотреть на него.

– Да, – сказал он. – Пока эта книга пуста, но слова уже рождены и, я верю, Аллах одобрил бы их. Впишите же эти слова в эту каменную книгу. Она останется на века.

И самый умелый из каменотесов под присмотром писцов и переводчиков взялся за дело. Вначале он нанес их краской, а потом взялся за резец и молоток. Первыми стали плестись строки на арабском языке, на котором говорил пророк ислама.

Войско Тимура к тому времени уходило вперед – в чужие пределы, на смертоносную битву…

Часть первая

Птенцы гнезда эмира Казагана

Глава первая

Ястреб в небе

1

В синем летнем небе кружил ястреб. Его сонные круги были неспешными и широкими. Он резал и резал горячую лазурь. Ни одного взмаха крыльями – ястреб ловил потоки воздуха и так мог парить часами.

– Голова закружится, Тимур! – тенью подъезжая к нему, с насмешкой бросил кто-то рядом.

Глаза слепило от солнца, но молодой воин, сделав ладонью козырек, не мог оторвать взгляда от хищной птицы. Сколько напряжения было в этой легкости! Ястреб высматривал добычу и готов был в любое мгновение сложить крылья и камнем броситься вниз.

– Ты последи за ним, Хусейн, – с восторгом сказал молодой воин. – Вот с кого надо брать пример в бою. Он словно спит до срока, но видит все. Мышь, кузнеца, пчелу. Ни одного лишнего движения – все ради одной цели. – Он вздохнул. – Велик Аллах, создавший этот мир!

– Воистину так, – с улыбкой кивнул его друг. – Сейчас у нас будет возможность последовать примеру этой птицы. Как только отряд проклятых могулов с награбленным обозом покажется за холмами.

– Только там будут не зайцы и не белки, на которых мы, подобно орлу, могли бы броситься сверху из облаков, – глядя в небо, с насмешкой ответил Тимур, – и не козы и не бараны, которых смогли бы распотрошить на месте. Там будут голодные волки – и один злее другого.

Они замолчали.

– Но ведь мы сильнее, не так ли? – спросил Хусейн.

– Да, потому что мы на своей земле, – поглядев на друга, твердо ответил Тимур. – А они – чужаки, желающие получить нашу землю и наше добро, наших жен и детей.

– Вот именно! Мы – орлы, они – дичь. – Глаза Хусейна блеснули ненавистью. – И сейчас мы полакомимся вволю.

С кривыми мечами и кинжалами у пояса, с луками за спиной, молодые люди дерзко рассмеялись. Они крепко сидели в седлах. Прирожденные воины! Дети, внуки и правнуки бойцов.

Тимур оглянулся на отряд, шедший за ними, – их было человек двести. Они двигались неслышно и намеренно скрывались за холмами от большой дороги.

– Пора спешиться и отвести коней в тыл, – сказал Тимур. – А самим лечь за холмы.

– Пора, – согласился Хусейн.

Их не должны были увидеть. И услышать тоже. Лошадям перевяжут морды, чтобы те случайным ржанием не вспугнули охранников отряда. И только когда враг будет близок и оценена опасность, они вернутся в седла. Два товарища знали, что половина из них сейчас может остаться в этих песчаных холмах, но с врагом надо было сражаться. А враг был силен! И что еще хуже, сплочен на зависть. Хан Могулистана Туглук-Тимур главенствовал надо всеми своими подданными. А вот эмиры и беки Мавераннахра сами волками смотрели друг на друга после падения ханского трона и смены своих правителей.

Стояло испепеляюще жаркое лето 1360 года. Их было совсем немного – чагатаев, решившихся противостоять ненавистным кочевникам-могулам. Большинство эмиров Мавераннахра пряталось в своих разбросанных по Междуречью угодьях, за стенами крепостей. Тимур и Хусейн были из тех смельчаков, что решились воевать. Пусть малыми силами, небольшими стремительными налетами, но – воевать.

Грозной лавиной они должны высыпать из-за укрытия, когда сонный отряд противника, уморенный под раскаленным солнцем, отяжелевший от добычи, станет проходить по этим местам и откроется для удара.

Хусейн оглянулся и поднял руку – отряд остановился. Махнул, и вооруженные люди стали быстро спешиваться. Командиры тоже спрыгнули с лошадей. Тимур был высок, коренаст и широкоплеч, его друг эмир Хусейн тоже был высок, но худощав и до черноты смугл. Глаза Тимура сияли словно изнутри, глаза Хусейна весело и жадно блестели, подобно глазам арабов. Молодые люди были очень разными, и по характеру, и по повадкам, но общие устремления давно сблизили двух талантливых воинов. Обоим хотелось обезопасить родной край от врага, вернуть свои владения, а еще, и уже давно, хотелось безграничной власти – и на одной и той же земле Мавераннахра…

2

Тимур родился 9 апреля 1336 года в селении Ходжа Ильгар на окраине городка Кеш, еще прозванного Шахризабом, что в переводе означало «зеленый город», стоявшего в тринадцати фарсахах[14 - Один фарсах (персидский термин) равен одному йигачу (тюркский термин) – 6 километров. Персидская мера чаще использовалась в городах.] от Самарканда. Отцом Тимура был местный бек Тарагай из старинного рода Барласов, в котором за столетие перемешалась монгольская и тюркская кровь. Барласы были потомственными воинами и когда-то участвовали в походах Чингисхана. Говорили, что в ту ночь, когда родился Тимур, по небу пролетала кровавая комета, которая вдруг разделилась, и в разные части земли посыпался огонь, а мальчик ревел подобно маленькому льву. У местных стариков поинтересовались, что бы это могло значить. Кто-то, самый древний, сказал, что Тимучин, позже ставший Чингисханом, тоже родился грозно ревущим, подобно льву, и с кулачками, полными сгустков крови. Но только Аллаху ведомо будущее! Мудрецы предположили, что, когда мальчик вырастет и станет взрослым мужем, он прольет много крови, но вот кем он будет – разбойником, мясником или полководцем – кто его знает?

Но вряд ли звезда на небе предвещает рождение разбойника или мясника!

А еще был сон его отца, Тарагая, но тот до срока не посвящал в него сына – ждал особого дня…

Древние говорили: не дай вам бог родиться в эпоху перемен! Именно в такую эпоху и суждено было увидеть свет Тимуру из рода Барласов. Вернее сказать, эти перемены уже стояли у порога его государства и соседних ему стран, суля величайшие беды многим народам Азии.

После того как Чингисхан завоевал большую часть известного мира, он разделил свою империю на четыре гигантских улуса, покрывших своей властью огромные просторы Евразии. Первым и главным был улус Великого хана со столицей в Каракоруме, он охватывал Восточную Сибирь, Монголию, Китай и много других восточноазиатских земель. Вторым по величине улусом была Золотая Орда, отданная в управление старшему сыну Чингисхана – Джучи, отчего и получила название Джучиев улус. Он охватывал Западную Сибирь и Дашт-и-Кипчак, иначе говоря – Половецкую степь с Поволжьем, а также восточные русские княжества, часть Южной Руси и Северный Кавказ. Третьим улусом было государство Хулагуидов. Основанное внуком Чингисхана Хулагу, оно охватило Ближний Восток – Иран, Ирак, восточную часть Анатолии (Турции. – Авт.)[15 - Государство Хулагуидов в означенных выше границах создавалось уже много позже смерти Чингисхана.]. Последним, четвертым, был Чагатайский улус, распространивший свое влияние на Среднюю Азию и близлежащие земли и состоявший из двух среднеазиатских территорий – Мавераннахра и Могулистана. Первая область была междуречьем Амударьи и Сырдарьи, вторая лежала на востоке от нее, звалась Семиречьем и доходила до Иртыша, захватывая частью исконную территорию монголов. Мавераннахр был землей древнейшей городской цивилизации Востока. Какие тут выросли еще в седой древности города – Самарканд, Бухара, Хива! Правда, их разрушили и ограбили монголы, но они восстановились за столетие и даже процветали. А Могулистан был землей бескрайних степей и кочевий. Могул – означало «монгол». Ничто не связывало их ни культурно, ни этнически, кроме того, что когда-то Чингисхан своей волей объединил их в одно государство и отдал второму сыну от любимой жены Борте – Чагатаю.

Когда Тимуру было шесть лет от роду, а именно в 1342 году, на трон в Чагатайском улусе сел Казан-хан, из Чингизидов, сменив Мухаммед Пулада. Чагатайский улус к тому времени уже раздирали смуты и междоусобицы. Казан-хан пытался объединить земли под своей властью, прекратить войны, он проводил централизацию государства, но делал это предельно жесткой рукой, а подчас – безжалостно, как и положено суровому правителю, хану. Вот что зафиксировал о нем летописец: «Казан Султан-хан, сын Йасур Оглана, став ханом в улусе Чагатая, начал творить жестокости и бесчинства, ступив за пределы справедливости и законности. От его дурных деяний народ стал изнывать. Он нагнал такого страху, что ежели он приглашал какого-либо бека, то тот шел к нему, попрощавшись с семьей и детьми и сделав завещание». Надо сказать, что беки тоже были хороши – каждому хотелось свободы и полновластия на своей территории, и подчиняться новому хану никто не желал. Именно так на территории Мавераннахра и созрел заговор знати против законного хана Казана.

Оппозицию возглавил самый богатый и воинственный эмир Междуречья – Казаган, правитель обширной провинции и крепости Балх на границе с Афганистаном. Это был один из древнейших городов планеты, некогда оплот арийской цивилизации, столица Бактрии. Его называли «матерью городов». Персы превратили Балх в жемчужину Азии. Как говорило предание, в Балхе родился сам Заратустра, тут он прочитал свою первую проповедь, а после странствий по миру в этом городе упокоился с миром. Город до основания разрушили арабы в седьмом веке, потом его разгромил Чингисхан и перебил половину жителей, но древний город, хоть и утратив былое величие, вновь поднялся из руин и теперь, уже как часть цивилизации тюрков, принадлежал эмиру Казагану.

Договорившись со многими беками и своим народом, в Сали Сарае Казаган собрал войско и двинулся на Казан-хана. А тот, узнав о замыслах противника, пошел на него из Карши, где устроил столицу. В 1346 году в степи у селения Дари Занга, недалеко от Термеза, произошла битва. Эмир Казаган потерял в этом сражении глаз. Войска разошлись – победа не досталась никому. Ранение не охладило пыл эмира Казагана – только усилило рвение. Во втором сражении, уже через год, эмир Казаган убил Казан-хана.

С этого времени Чагатайский улус разделился на две половины. Степной Могулистан стал отдельным государством кочевников-могулов со своим ханом, Туглук-Тимуром из рода Чагатая, а во главе Мавераннахра встал Казаган. Не будучи Чингизидом, он не имел прав на трон, поэтому, ограничившись титулом эмира, Казаган посадил на престол подставного Чингизида – Данишмендча, а когда тот ему надоел, поменял его на другого кукольного хана – Баяна Кули-хана. Традиция есть традиция, и законы Великой Ясы никто не отменял.

Уже несколько лет эмир Казаган правил в Мавераннахре, активно воевал с непокорными соседями, почти всегда побеждал и наконец навел порядок в мятежном краю. Он оказался воистину сильным правителем, и все, кто желал мира родному Мавераннахру, желали и долгих лет жизни эмиру Казагану. Только враги Междуречья могли пожелать ему зла. В притяжение нового правителя попал и клан Барласов, в том числе и Тарагай – отец Тимура.

Однажды Тарагай привез мальчика в Балх. В те дни там собирались все эмиры и беки, твердо стоявшие на стороне правителя Казагана. Когда они с отцом гуляли по дворцу, Тимур услышал деревянный стук – словно кто-то бил палкой о палку. Так оно и было: в одном из зеленых двориков, где журчала в мраморной чаше фонтана вода, бились на кривых деревянных мечах двое – юноша в золотом кафтане и взрослый мужчина, по всему – опытный воин. Тимур, так любивший поединки, вцепился в руку отца и остановил его: зрелище мгновенно увлекло его. Юноша яростно нападал на противника – тот же то и дело отступал, что лишь придавало молодому бойцу смелости и сил.

– Он – хорош, этот юноша, – подметил опытным глазом воин Тарагай. – Ловок и напорист.

Юный боец краем глаза заметил, что за ним наблюдают, и еще с большей решимостью стал нападать на противника. В какой-то момент мужчина занес руку с деревянным мечом для удара, но… не так быстро, как стоило бы во время поединка. И юноша в золотом кафтане со всей силы ударил его деревянным мечом в живот. Мужчина охнул, схватился за мнимую рану, отступил и выпустил меч из рук.

– Во имя Аллаха, ты победил, молодой эмир Хусейн! – воскликнул он. – А я, несчастный, повергнут. – Он поклонился, приложив руку к сердцу.