Охота на Вепря

– Сама вижу – понравилось, – прошептала женщина, – люба я тебе, Петрушенька, все вижу…

– Сладкая ты, Марфуша, ой, сладкая, – разглядывая ее лицо, проговорил я. – Еще слаще, чем я думал. И привязаться к тебе, сердцем и плотью прирасти, – проще простого.

Она открыла глаза, таинственно улыбнулась:

– Знаю, голубчик мой, хорошо это знаю…

– Что ты мне хотела рассказать?

– А вдруг просто заманила, не подумал?

– Подумал, Марфуша, но и тут я не в проигрыше, – я заглянул в ее глаза. – Что хотела сказать – говори.

– Два года назад я с одним казаком спуталась – Николой, от одиночества спуталась, тот казак Дармидонту Михайловичу Кабанину служил. Обещал мил-казачок: «Женюсь!» Скотиной он оказался, зверюгой, почему, говорить не буду. У него печатка даже с черепом была, и смертью от него веяло. Вспоминать о нас не хочу, и страшно, и не о том сейчас речь. Никола везде за Дармидонтом Михайловичем следовал. И прежде еще: мы так и познакомились, когда Кабанин к моему хозяину – Павлу Павловичу Сивцову – приезжал. И вскоре после смерти барина моего тоже…

– Ну-ну? – сел я на постели.

– Так вот, – и Марфуша приподнялась на локте, – на второй день после смерти хозяина моего, когда вдова Софья Андреевна в полуобмороке лежала, отец Агафон молитву у покойного читал, а я и заснуть не могла, ворочалась, ночью, слышу, приехал кто-то. Вроде бы двое. Открыл им Митька наш непутевый, но тут же Пантелей Ионович выскочил и Митьку спровадил. Зыркин одет был, точно ждал кого-то. Да он такой – все чует! По виду приехали господа. Я вначале подумала, мол, кто-то из соседей помещиков прознал о том, что Павел Павлович погиб, вот и пожаловал, да почему только ночью? Гости – в дом, я платок набросила и вышла: решила проверить, что к чему. Уж больно один мне знакомым вдруг показался. В доме их и не было точно, куда делись? Им бы в столовую пройти или в гостиную. А потом я сообразила: в библиотеке или в кабинете хозяина!

– В кабинете они были?

– Да нетрудно догадаться, Петр Ильич! Не книжки они пришли читать… Я подкралась – они были в кабинете и рылись в столе Павла Павловича, в его секретере. В щелку я пригляделась – и точно ошпарили меня, кипятком плеснули! Там друг на друга смотрели двое: Дармидонт Кабанин и Зыркин. «Вот он, Дармидонт Михайлович!» – потряс конвертом Пантелей, разорви его в пух и прах. «Точно он?!» – вырвал конверт из рук у того Кабанин. – «Озолочу, коли так!» – «Оно, то это письмо, – сказал Зыркин. – От графа Кураева нашему барину, упокой его душу!» – «К черту его душу!» – рыкнул Дармидонт Михайлович и отступил. А вот за ними-то стоял Никола, полюбовничек мой! Я тихонько ойкнула, а Кабанин, волк, рявкнул: «Кто тут?!» – «Да кому тут быть? – спросил Зыркин: о золоте уже думал! – Митька разве что бродит!» – «Николка, проверь!» – вновь рявкнул Кабанин. Я отступила, точно ветром меня сдуло от дверей! И когда разбойник этот, проходимец, высунул голову-то, я уже была далеко – только из темноты коридора и увидела его бороду, усы, да глаза огнем сверкнувшие. «Никого!» – ответил он. Марфуша села на кровати, одеяло сползло с большой белой груди, открывая широкие розовые сосцы. Она обняла колени. – А конверт я этот узнала, Петр Ильич. Видела его в руках «папеньки» нашего – и хорошо запомнила! Увидев меня, он конвертик-то тотчас же в стол – и под замок.

– Да что же такого тайного ему написал граф Кураев? – тоже садясь, спросил я. – Что он, Павел Павлович, его прятал? Или не знаешь?..

– Отчего же не знаю – знаю, – ответила Марфуша. – Была у меня минутка заглянуть в него еще прежде. Оно на французском было…

– Ах, ты негодная, – покачал я головой.

– А ты меня не вини, Петенька, я любопытная просто, – нахмурила бровки Марфуша.

– Про письмо говори, любопытная моя.

– В письме его сиятельство, граф Кураев, писали о некоем «господине Веригине», что выполнял для графа Александра Александровича важное поручение…

– Точно Верегин? – переспросил я.

– Истинный крест! – осенила себя троеперстием Марфуша. – У меня память, Петруша, еще лучше, чем у моих барышень. Так мне учитель говорил. Врал, наверное, – улыбнулась она, – потому что смотрел на меня, как кот на сметану.

– Ты не отвлекайся, солнышко, – попросил я. – Хотя, прав был, что смотрел. И я бы смотрел… Далее, милая.

Марфуша кивнула:

– Ну так вот, этот самый Веригин под Тверью с какой-то бабкой-колдуньей увидели призрака!

– Призрака?

– Да! – воскликнула она. – И как он вырос на дороге, призрак тот, рыжий да косой, и пошел к ним, а извозчик сбежал, а та бабка слепая как закричит: уходи, мол, прочь!

– Ты не перепутала ничего? Не приснилась тебе история эта?

– Нет же, Петенька, – она погладила меня по руке. – Петр Ильич, милый, все как есть тебе говорю, как на духу. Интересно стало – жуть! Только времени было мало все прочитать – хозяин, царство ему небесное, по нужде выходил, а конверт на столе оставил, вот я его и зацепила. Все я ему назло делала, прости меня Господи, оттого что подружкам моим, дочерям его, одна судьба досталась, а мне, крестьянской девке, грамоте и искусствам обученной, другая. Дворовая судьба, – грустно улыбнулась Марфуша. – Упоминались в письме еще какие-то сокровища, но какие – бог его знает. Я ведь вначале думала, что Павел Павлович любовницу на стороне завел, вот и шарахается от меня с этим письмом, чтобы я чего со зла супруге его, Софье Андреевне, не рассказала. Скажет, мол, еду по делам за границу, а сам в соседнюю губернию – к дамочке какой под бочок. Почему нет? – улыбнулась она. – Может, там и семья вторая имеется? Ошиблась – и хорошо. Я тогда и перекрестилась, и у Господа Бога прощение попросила за мысли скверные. В письме все о делах речь шла, да еще о призраке, и все. А, еще о городе заграничном, Праге! О каком-то английском маге. Ну, проглядела я письмецо это, обратно его положила и забыла о том, пока в ночь по смерти Павла Павловича эти нехристи не заявились сюда.

– Думаешь, это Зыркин навел их на письмо?

– А кто ж еще?! – почти с негодованием встрепенулась она. – Пантелей Ионович дела барские лучше других знал! И дела, и что где лежит. У него и ключики от всех ящиков, уверена, свои имелись. Видела я связочку в его столе! А Кабанин, как я уразумела, приплачивал ему за доносы, и хорошо приплачивал!

– Мне пора, – внезапно сказал я.

Марфуша нахмурилась:

– Куда же это, Петруша?

– Просто пора, милая.

– К нему – к Пантелею?

– Догадливая ты, Марфушенька, – покачал я головой, – ох, догадливая! Пойду, поспрошаю у хитреца вашего, про то, как ему тридцать серебряников достались.

– Ну уж нет, – потянулась она ко мне, привлекая рукой, – просто так тебя не отпущу, столько тебе рассказала, что ты моим до самого утра должен быть! – она прижалась ко мне обнаженной грудью, зажигая теплым дыханием, теплым ароматом молодой кожи. – Еще разок милый, еще разок на прощание. Все равно ведь, чую, ветром помчишься отсюда, а когда еще свидимся?..

Я вышел от Марфуши через час – близилось утро. Время, когда темные души гнетут бесовские силы, утягивая обратно – в омут ночи и злых кошмаров! Не хотят их отпускать! В такой час особенно хорошо встать у постели злодея и наблюдать, как ползают тени скрытых мук по спящему его лицу, как вращаются яблоки закрытых глаз, подрагивают веки и кривится рот.

Именно таким я увидел лицо спящего Пантелея Ионовича Зыркина. На его ночном столике уже горела свеча в тонком медном подсвечнике. За дверями, на страже, стоял наспех собранный Степан, готовый к бою: никого не пустить на крики о помощи – и такое могло случиться! Я шлепнул дулом револьвера по щеке камердинера – разок, другой. Третий. Он нахмурился, замотал во сне головой. Я шлепнул его сильнее – и он тотчас же быстро открыл глаза.

– Что?! – не понимая, спит он или бодрствует, хрипло спросил Зыркин. – Кто вы?! – он и впрямь не сразу узнал меня. (Я потянулся к ночному столику и взял в руку тонкий подсвечник, качнул им перед лицом испуганного камердинера.) Пантелей Ионович долго щурился, медленно приходя в себя, и наконец прозрел. – Петр Ильич?! – и только потом увидел в моей руке револьвер – ствол был нацелен ему между глаз. – Это что еще такое?! Зачем?!

– Затем, Пантелей Ионович, чтобы вы знали: я не шутить пришел. А получить ответ. Вы готовы меня выслушать?

– Готов, но…

– Итак, – вернув свечу на место, перебил я его, – я буду задавать вам вопросы, а вы на них отвечать. Ясно?

– Ясно, но…

– Повторяю, я не шучу. Какое-то время назад Дармидонт Кабанин посулил вам хорошую плату за то, что вы будете держать его в курсе всего, чем занимается ваш нынче уже покойный хозяин – Павел Павлович Сивцов. В том числе и отслеживать его переписку. Это так?

– Я не понимаю! – попытался встать Зыркин, но я с силой толкнул его в грудь, и он упал на подушку. – Не понимаю, Петр Ильич…

Я взвел курок, что на камердинера подействовало магическим образом – он мгновенно притих. И только потом я повторил вопрос и вновь спросил:

– Это так: вы следили за Сивцовым?

– Допустим, но у меня не было выбора, – пробормотал Зыркин. – Дармидонт Михайлович угрожал. Кабанин – страшный человек! А его казаки? Ужас!..

– Верю, но сейчас не об этом. Когда вы поняли, что ваш хозяин получил то самое письмо, вы тотчас же сообщили об этом Кабанину. Это совпало с охотой у ваших соседей, куда и отправился Павел Павлович. Вместо того чтобы ехать к Кураеву. Сивцов не мог пропустить этого действа и поплатился за свою оплошность – три казака Кабанина нашли способ выследить его и застрелить.

– Как мне стало ясно, они бы все равно убили его по дороге к Кураеву, – неожиданно зло усмехнулся Зыркин. – К несчастью, все было решено, по какому бы пути он ни двинулся!