Патриот

– Доволен? Теперь выкладывай.

– Я познакомился с очень интересными ребятами.

– Что за ребята? Ты познакомился с проститутками?

– Никакие не п-проститутки!

В минуты волнения Яно слегка заикается. Правда, количество вещей, которые могут по-настоящему тронуть его за живое, стремятся к минус бесконечности. Яно есть дело до всего, но он легко может уйти из одного своего мира в другой, если в первом на него кинут недобрый взгляд или не станут слушать. У всех остальных же есть только здесь и сейчас

Уходит в свой конец комнаты, где сбрасывает с себя все социальные нормы, так же, как до этого сбросил кеды. Потягивается и с наслаждением ныряет в своё ян. Сомик, которого выпустили в родной аквариум. Зарывается в ил, в груду цветных маек, книг и карт на диване, наружу торчат только глаза. Кровать под ним колышется, из-под одеяла во все стороны лезут подушки. Он всегда спит одновременно на трёх подушках. А когда настроение портится или, наоборот, взлетает до небес, достаёт ещё одну, синюю с ярко-жёлтыми месяцами и звёздами на наволочке.

– Ладно. Хорошо, не проститутки. Прости мне моё желание сострить. Оно иногда опережает здравый смысл.

– Оно всегда его опережает, – укоризненно.

И снова молчание. Не молчание, а скорее его эквивалент общения. Так молчать может только Яно. Вроде и молчит, а в то же время – общается с тобой. И действительно, посидишь с ним вот так вот, и возникает ощущение, что хорошо поговорили. Только вот о чём – не помнишь.

Нет, ну в конце-то концов! Сколько можно!

– Выкладывай давай.

Яно вскакивает и начинает прохаживаться по комнате, в волнении залезая носками на половину Хасанова. Граница колеблется, словно линия прибоя, и вещи начинают переваливаться на эту половину. Неряшливая тетрадка с набором нот для духовых инструментов всё ближе к стулу Ислама, коробочка с разноцветными шариками-прыгунами опрокидывается, рассыпая содержимое.

– Я познакомился с такими ребятами…

– Солдат шёл по улице домой, и увидел он этих ребят, – насмешливо декламирует Хасанов.

Яно замахал руками:

– Ты не понимаешь! Это ребята такие же как мы. Против всего.

– Как это?

– Ну, помнишь, как мы листовки отдирали?

– Ну.

– Они так тоже умеют.

– Да ладно.

– Точно. Только у них, как это… калибр другой.

– Занимаются щитовой рекламой?

Яно объясняет, и Ислам заинтересованно спрашивает:

– Нечто вроде анархистов или этих, как их… несогласных. Это у них ты весь день пропадал?

– У них. И пойду ещё завтра!

– Что же, если они хотят прибрать на улицах, то я вас благословляю. Смотрите только, не настрогайте детей.

Яно подходит совсем близко, волоча за собой за обвивший ногу провод зарядник от телефона. Заглядывает в лицо Хасанову.

– А пошли завтра после пар со мной?

– Это же твои друзья.

– Ты работаешь?

– Нет…

– Вот и идём. Тебе они тоже понравятся.

Яно снимает очки, чтобы протереть стёкла низом майки, и на лице проступает несвойственное ему упрямство.

Ислам удивлён этому так, что не может не согласиться.

Хасанов подозревал, что ехать далеко не придётся: наверняка эти волшебные люди сидят где-то под боком. Но что настолько под боком, стало для него сюрпризом. Сразу после пар Яно с таинственным выражением потащил его по тёмным закоулкам университета. На первом этаже много закрытых кабинетов, и в одну из таких дверей, ничем не отличающихся от других, эстонец и стучит.

В двери обозначается щель:

– Это ещё кто такой?

Яно подтаскивает Ислама под лучик света, и Хасанов наблюдает внимательный глаз и краешек чьего-то небритого подбородка.

– Он мой друг.

– Какой ещё друг? – не унимается страж. – А ты кто такой?

Яно роняет руки.

– Я же вчера. Я же был вчера… с Наташей. Ну как же?

– Ааа. С Наташей. Пароль помнишь? – спрашивают с сомнением.

– Не помню, – сокрушается Яно.

– Ладно. Проходите.

Их впускают внутрь, и обстановка наносит удары по органам чувств. На зубах, словно жвачка, горький запах клея, сладковатый типографский запах, такой, который бывает от свеженапечатанных книг, всё вместе замешано на сухом механическом тепле. В ушах пробкой становится звук десятка голосов, какой-то скрежет, стук как будто, к этому примешивается невозможный в этой обстановке истеричный перебор клавиш пианино: пианист, похоже, ударяя по клавише, попадает пальцами по обеим соседним. В этой какофонии с трудом угадывается Чайковский. «Времена года» обретают какие-то новые оттенки: словно в разгар лета над твоей головой разворачиваются небеса и начинает идти снег. Из другого угла надсадно звучит на какой-то дедовской УКВ-волне радио. Даже воздух, кажется, лижет наждачкой кожу.

– Пароль запомнил?

Яно пытается перекричать шум.

– Какой пароль?