Кэнто

Кэнто допил кофе, расплатился и вышел. Он оставил газету, не добравшись до той полосы, на которой рассказывалось о недавней трагедии: известный молодой актёр и певец Ясуо Грант был доставлен в больницу с тяжёлыми ранениями шеи и живота, причинёнными стеклом, выпавшим из окна шестого этажа, когда порыв ветра распахнул старую раму настежь и ударил ею о стену здания. Врачи оценивали его состояние как критическое. Когда дверь кофейни захлопнулась за Кэнто, из динамика радио, настроенного владельцем на музыкальную волну, донеслись тихие звуки гитары: передавали песню, которую Ясуо Грант записал этим летом. Песня называлась «Любовь, апрель, Токио».

В парк Кэнто пришёл раньше условленного времени.

Его что-то волновало, но он никак не мог определить причину этой тревоги. В конце концов Кэнто решил, что это волнение сродни тому, что он испытывает перед игрой, а причина его – профессор. Мидзусима был такой же загадкой, как Ошаспели, даже ещё большей. Кэнто не хотел раньше времени пытаться предположить, что именно затевает профессор: Кэнто боялся такими размышлениями спугнуть удачу. Соблюдать все правила, связанные с удачей, было для него важно ещё и потому, что Кэнто утвердился в мысли: именно выигранная удача свела его с Мидзусимой.

Фотограф рассаживал группу туристов, чтобы сделать общий снимок. Десять – двенадцать человек, все за пятьдесят. Кто-то недавно рассказывал ему о клубах путешественников. Люди выбирали определённую цель в Японии, например, посетить главные парки. Они собирались, планировали, вместе покупали билеты, вместе ехали на поезде. «Ясно, почему они стараются сделать фотографии. Они едут не ради отдыха или любования природой, а ради достижения результата, и фотографии подтверждают этот результат, – наблюдая за лицами, сияющими одинаковыми улыбками, размышлял Кэнто. – Интересно, есть ли среди них игроки? Ведь на такую жизнь нужны деньги. И одеты они хорошо – ясно видно, что хорошо».

Кэнто не заметил, как наступило время встречи. По дорожке к нему шёл профессор Мидзусима. Они поприветствовали друг друга. Мидзусима был, кажется, в прекрасном расположении духа. Кэнто начинал любить его артистичную манеру речи: «Такой преподаватель должен нравиться всем студентам. Я хотел бы учиться у него, когда ходил в школу. Вряд ли в школах встретишь человека, похожего на Мидзусиму-сэнсэя…» Кэнто мало знал о жизни в университете. Для него это был другой мир, казавшийся недостижимым и одновременно ненужным.

– Вы любите дождь, Хасэгава-сан? – прервал его размышления Мидзусима.

Профессор и Кэнто поднялись на недавно построенный взамен вконец обветшавшего мостик. Перед ними расстилался парк. Внизу, под сливовыми деревьями, неторопливо шла в их сторону немолодая пара. Мужчина держал зонт, женщина что-то восхищённо рассказывала. Ветер то затихал, то налетал порывом, срывая листья с деревьев и отправляя их в чудесный танец, и невозможно было предсказать, где этот танец закончится: вот небольшой малиново-красный лист клёна падает в пруд, сливаясь со своим отражением; вот жёлтые два, сцепившись, не могут лететь далеко и опускаются на землю сразу под деревом, взрастившим их.

Капля дождя ударила Кэнто по затылку.

– Не особо, – честно ответил Кэнто, поднимая голову и оглядывая небо.

– В Японии дожди всем надоели. Крадут время, настроение, приводят к ужасным бедствиям – гибнут люди. Вместе с тем, без дождя не будет риса. А ещё представьте себе, что рядом с нами стоит житель Африки или Аравии – что он подумает? Для него каждая капля пресной воды – это дар небес.

Кэнто кивнул. Ему было сложно представить рядом жителя Африки и тем более поставить себя на его место, но ценность питьевой воды была для него очевидна. Вода, еда, чистая одежда, тёплое жилище – жизнь научила Кэнто понимать цену простых вещей. «Я не желаю жить так, чтобы это было для меня всем. Я не хочу довольствоваться малым, когда вижу большое. Почему я должен? Я не рождён монахом. Может быть, выращивание риса является для кого-то счастьем. Ему повезло! Его счастье в малом, и этого счастья легко достигнуть. А мне не повезло. Мне сложнее», – думал Кэнто.

– Хасэгава-сан, вам надо перестать курить табак, – сказал Мидзусима, опираясь на белоснежные перила. Кэнто посмотрел на него удивлённо.

– Мы оба – взрослые люди, – продолжил после паузы профессор, – и я не стану вам рассказывать о том, что это вредно для здоровья. В конце концов, это ведь ваше здоровье. Тут дело в другом: это может нам помешать.

– Я не понимаю, – Кэнто нахмурил лоб. – Кажется, я курю вовсе не так много, – отчего-то начал оправдываться он, не готовый к такому повороту разговора.

– Скажите, Хасэгава-сан, – повернулся вдруг к нему Мидзусима. – Становится ли вам спокойнее после сигареты?

– Ну да, разумеется, – пожал плечами Кэнто.

– Человек, постоянно курящий табак, не может достичь некоторого уровня спокойствия и концентрации внимания без помощи табака. Никак. Теперь представим, что сигареты под рукой нет. Как долго случалось вам не курить? Что вы чувствовали? Послушайте, Хасэгава-сан. Мне нужна от вас реакция, вся ваша реакция! Скорость и точность! Это не игрушки.

Кэнто растерянно посмотрел на старика:

– Если вы считаете, что у некурящего есть какое-то преимущество, зачем…

– Зачем я выбрал вас? О-о-о, это хороший вопрос. Во-первых, я обязан вам. Затем…

Не договорив, он задумался и молчал минуту, снова устремив взгляд куда-то далеко, поверх сливовой рощи и поверх холмов у озера. Кэнто вежливо ожидал продолжения. Их роли, установленные возрастом и образованием, оказались ему комфортны: в жизни Кэнто не было ещё человека, которого он мог бы называть «сэнсэй» в полном значении этого слова, и Мидзусима как будто на эту роль прекрасно подходил.

– В общем, вы постараетесь бросить курить. Кроме того, за сутки до игры не употребляйте алкоголь и тяжёлую пищу. Сейчас мы поедем ко мне, и я объясню вам больше. Но ваше слово вы дадите здесь и сейчас, ещё не зная всего.

– Да, разумеется. Я постараюсь. Я только не знаю, насколько это окажется сложно и справлюсь ли я. Точнее говоря, оправдаю ли ваши ожидания.

– Вы думали, что будете играть, как прежде, а я – подсказывать вам какой-то шифр, принцип выбора карт?

– Честно говоря, да, так я и думал, – подтвердил Кэнто. Как назло, ему нестерпимо захотелось закурить. Запахи осени так или иначе напоминают свежий табак, и чем глубже осень, тем сильнее это чувствуется.

– Нет, Хасэгава-сан. В Игре есть ещё одно измерение, которое влияет на карты. Это время.

– Время?

– От того, когда вы делаете выбор, зависит, что за карта вам откроется. Вы будете учиться отсчитывать время. Пойдёмте, скоро польёт дождь.

8

Дождь начался, когда они уже подошли к дому профессора. Тот достал огромный ключ, поразивший Кэнто: не плоский, не привычный ему полукруглый – на конце длинной ножки торчали в стороны прямоугольные зубцы, как будто ключ был из сказки, игрушечный. Когда они зашли внутрь, Кэнто с любопытством осмотрел замок: тот был прикручен изнутри, и ключ проходил всю дверь насквозь, чтобы добраться до своего механизма, отжать нужные пластины и отодвинуть толстый засов. В первый раз Кэнто не успел толком осмотреться и теперь с удивлением подмечал и другие необычные предметы: настенные часы, циферблат которых был разделён на восемь частей, большую подкову, странную круглую сеть из переплетённых разноцветных шнурков, украшенную бусинами и перьями. Внутри жилище профессора было чем угодно, только не японским домом.

Профессор сразу повёл его в гостиную, усадил в знакомое уже кресло, достал из шкафа небольшую картонную коробку и положил её перед Кэнто:

– Вот это, – сказал он садясь и указывая пальцем на белый картон, лишённый каких-либо надписей, – это отвратительно сочетается с никотином. Совершенно не сочетается.

– А что это? – Кэнто подался вперёд, рассматривая загадочную коробку.

– Я называю его «Тэмпум». Состав банальный. И абсолютно безопасный, можете не переживать. Это таблетки, – профессор открыл коробку и вытащил пузырёк, в котором стопкой лежали крупные белые таблетки. Пузырёк был закупорен резиновой крышкой, а пустое пространство под ней заполняла вата. – Работа моего приятеля из университета. Вообще-то он создавал лекарство от аритмии. Оно помогает при аритмии, да; однажды попадёт в продажу. Не важно. Пойдите на кухню, налейте воды из синего графина в стакан и выпейте одну; её можно разжевать. Идите! Отсюда налево.

Кэнто поднялся, извинился и вышел. Таблетка не имела вкуса. Вода была немного солоноватой и напоминала сильно разбавленную минеральную. Профессор ожидал его с большими часами в руке:

– Начнём. Не удивляйтесь, не думайте – верьте мне и старайтесь. Я буду запускать секундомер. Это секундомер, – он вытянул руку, показывая Кэнто часы, круглые, блестящие хромом, с тонкими стрелками. – Вы услышите щелчок кнопки и будете отсчитывать про себя столько секунд, сколько я вам назову. Когда отсчитаете – коснитесь рукой стола. Я остановлю стрелку, и мы увидим вашу ошибку. Делайте касание чётким, концами пальцев, сведённых вместе, вот так, – он слегка ударил пальцами по столу. – Готовы?

Кэнто кивнул.

– Десять.

Раздался щелчок. Кэнто отсчитал про себя десять секунд, ударил по столу, и профессор выключил секундомер:

– Восемь и восемь. Слишком быстро. Большинство людей поначалу ошибается в меньшую сторону. Ещё раз!

Они тренировали десятисекундный отрезок, пока Кэнто не начал попадать точно. Затем Мидзусима стал называть другие числа. Короткие интервалы Кэнто отбивал хорошо, но за двадцатью его ошибки всегда превышали секунду.

– Перерыв. Выпьем чая, – наконец сказал Мидзусима и спрятал секундомер в карман. – Хасэгава-сан, вы молодец. Учитывая все факторы…

– Но для чего всё-таки эти таблетки? Они помогают считать секунды? – предположил Кэнто.

– Именно! Вам интересно, как это связано с игрой, – сказал профессор, поднимаясь. – Вы узнаете правду.

Они выпили по кружке крепкого чёрного чая. Кэнто с нетерпением ожидал объяснений профессора, но тот не спешил и заговорил об Англии и об английской погоде, сравнивая её с Японией. Кэнто пришлось ждать четверть часа, прежде чем разговор вернулся к той теме, которая полностью занимала его разум.

– Так вот, время… – произнёс наконец Мидзусима, и Кэнто замер, внимательно слушая.

– Кто-то из вас считает, что на столе лежат шестнадцать случайных карт. Кто-то считает, что карты подобраны таким образом, что есть некая закономерность. В любом случае, они существуют для вас только в трёх измерениях. Правда, – профессор сделал паузу и посмотрел Кэнто в глаза, от чего тот невольно задержал на секунду дыхание, – правда заключается вот в чём. Если бы вы могли заглянуть под любую из лежащих на столе карт, вы увидели бы, как на её обратной стороне с безумной скоростью сменяют друг друга цифры-изображения. Все четыре с лишним миллиарда! Разные картинки появляются с разной частотой. Это очень сложно! Очень быстро, очень сложно! Но вот вы выбрали карту, прикоснулись к ней. Поток замирает. Та цифра, которая в момент вашего касания оказалась на обратной стороне карты, останется на ней до конца Игры. Карта перевернётся, и вы увидите её.

Некоторое время Кэнто, захваченный речью профессора, сидел и вспоминал собственные партии. Раньше карты были для Кэнто просто картами, кусочками пластика (а может быть, металла, так как некоторые из них холодили руку при прикосновении). Какая-то магия, доступная пришельцам, делала их пригодными для Игры, но всё же они казались объектами вполне земными. Теперь он видел игровой стол иначе. Карты оказались чем-то чужим, пугающим, привычное лицо Игры – маской, скрывающей что-то большое и неподвластное человеку.

– Скажите, профессор, мы поэтому оставляем на входе часы? – спросил Кэнто. – В списке вещей, которые нельзя брать с собой, говорится про часы и про то, что может измерять время…

Мидзусима прищурился, брови его шевельнулись: