Мольбертовый лес

Я – следом.

– Как так?

– Вот так.

– Ну как?

Брат устало вздохнул, открыл воду и сполоснул стакан.

– Бабуля японская пригласила.

Я вопросительно затряс головой.

– Ну что ты трясешься? Зашли за Ша Ди. А она и пригласила. Заходите, мол, чего на крыльце толпиться.

Я ахнул. Это же японское гостеприимство – целая традиция.

Брат шарил в холодильнике.

– А где сок?

– Я допил.

– Там полпачки было!

– Нет, чуть-чуть совсем.

Брат засопел и налил в стакан воды из чайника. Я ждал, пока он, громко глотая, пьет, а потом, когда он поставил стакан на стол, спросил:

– И как там?

– Где?

– У японцев.

Он пожал плечами.

– Чудно. Мы только в прихожей были – и комнату одним глазком видели. В прихожей – картинки всякие по стенам.

Я распахнул глаза.

– А в комнате – сплошные ковры. И мебели почти никакой.

– А что за картинки?

– Картинки?

– В прихожей.

– Ой, разные.

И брат вышел из кухни в коридор.

– Ну, расскажи!

– Да картинки как картинки. Ты мою кепку не видел?

– Нет. Что за картинки?

– Да что тебе! Это и не картинки даже – бронзовые такие штуки, типа той, что у деда в комнате. На одной – лучник, на другой – стадо какое-то, быки.

Я подпрыгнул.

– А горы? Горы были?

Брат почесал затылок.

– Горы? Кажется, были.

У меня сердце было готово выскочить из груди.

– А иероглифы? Были?

– Да что ты ко мне пристал! Сходи сам посмотри!

Он нахлобучил на голову валявшуюся за тумбочкой кепку, хлопнул дверью и вышел.

Я побежал в комнату к деду. Там, между окном и шкафом, висела на стене бронзовая картина. На ней была изображена грустная девушка в длинном платье. Длинные распущенные волосы падали ей на плечи, а глаза были то ли закрыты, то ли прикрыты – то ли она смотрела вниз, то ли…

Я ахнул. Это была форменная японка.

Когда дед притопал с рыбалки, бережно спрятал удочки под свою кровать и со вздохом опустился в кресло, я пристал к нему с расспросами.

– Дед.

– Чего?

– Это у тебя откуда?

И я показал на бронзовую картину.

Дед почесал бороду.

– Не помню.

– Ну, дед!

– Чего?