Муаллим

Через несколько секунд телефоны в руках учеников одновременно пиликнули от нового сообщения. На дисплее высветилась фотография крохотной смуглой девочки лет двенадцати в белом платье с узором. По бокам, держа девочку за руки, стояли её родители.

– Знакомьтесь, это Дерья Шарипова, – сказал Максим. – Кстати, её имя переводится с персидского как «океан». Хорошая девчушка, отличница, играет на фортепиано.

Максим обвел пристальным взглядом класс. Ученики вглядывались в крошечные экраны своих телефонов.

– Точнее – играла, – холодным голосом добавил Максим. – До тех пор, пока не погибла четверть века назад во время гражданской войны в Таджикистане – одной из «мелких стычек», которые, как нам только что объяснили, вовсе и не войны даже, а «совсем другое дело».

Директор с прищуром посмотрел на притихшего коротко стриженного здоровяка в кофте с логотипом футбольного клуба.

– Дерью вместе с мамой и папой – они тоже есть на фото – расстреляли в упор в их собственном доме. А вот ещё одна жертва «мелкой стычки».

Телефоны в классе снова синхронно издали звук-уведомление о входящем сообщении. Теперь на экранах появилась фотография молодого высокого парня.

– Аслан был лучшим спортсменом своей школы. Бегал как ураган, а прыгал как кузнечик. И ему, можно сказать, повезло. Аслан не погиб в том «совсем другом деле». Ему просто оторвало ноги на мине.

По классу прошлась волна нервных вздохов.

– А вот Париса Такоева, – Максим отправил ученикам третье фото. – Во время всё той же «мелкой стычки» её родителей сожгли заживо, а её несколько часов насиловали, после чего перерезали горло и бросили в канаву. Чудо, что она выжила.

Максим хладнокровно показывал сидевшим напротив школьникам фотографии своих друзей, с которыми провел детство в Таджикистане. Мужчина давно хранил эти старые снимки. Сначала они лежали в коробке среди других его вещей, позднее – в оцифрованном виде перекочевали на жесткий диск компьютера, а затем – в память смартфона. Иногда, в трудные моменты жизни, когда всё шло наперекосяк, Максим открывал эти фотографии и внимательно вглядывался в лица близких людей, большинства которых уже давно не было в живых. Воспоминания об их судьбах помогали Максиму трезво оценивать окружающий мир, различать настоящие беды и мелкие неурядицы, не предавать значения житейским невзгодам. Образы этих друзей часто напоминали Максиму о ценности его собственной жизни. И этого напоминания было достаточно для того, чтобы двигаться дальше и преодолевать любые трудности.

Без всякого стеснения, грубо и прямолинейно Максим вывалил истории об их искалеченных судьбах на сидевших напротив него учеников в надежде, что чужие трагедии помогут этим детям смотреть на окружающий мир без лишних глупых иллюзий. И попытка Максима возымела успех. С каждой новой фотографией лица учеников становились всё более серьезными, вместо безучастности и безразличия у них в глазах проступали сожаление, сострадание и грусть.

– Все эти ребята стали жертвами одного-единственного вооруженного конфликта – гражданской войны в Таджикистане, – сказал Максим, убирая телефон в карман. – Наверное, по сравнению с Великой Отечественной войной она действительно может казаться мелкой. Вот только могу с вами спорить на что угодно – убитым людям было абсолютно пофиг, мелкой ли выглядела та война или крупной.

Директор ловко соскочил со стола, стремительно подошел к доске и взял в руки кусок мела, тут же осыпав белой пылью свой дорогой пиджак.

– Тогда погибло сто пятьдесят тысяч человек, – Максим крупно вывел мелом на доске цифру с четырьмя нулями. – Дерья…

Резким росчерком Максим нарисовал белую горизонтальную полоску.

– Асланчик…

На доске появилась новая отметка.

– Париса.

Мел вычертил ещё одну линию.

– Про троих жертв той «мелкой стычки» вы теперь знаете, – Максим посмотрел на Васю, который стыдливо опустил взгляд и понуро смотрел вниз. – Осталось перечислить ещё сто сорок девять тысяч девятьсот девяносто семь. И давайте для пущего драматизма представим, что в это число затесались не только абстрактные люди, но и ваши близкие. Например, мама… – Максим нанес на доску четвертый штрих. – Папа, брат, сестра, одноклассники…

Многочисленные белые палочки заполнили гладкую зеленую поверхность доски. Максим сделал шаг назад, демонстративно сложил руки на груди и принялся всматриваться в меловые отметины.

– Уже набралось человек пятнадцать, – сказал Максим. – Маловато, конечно. Но это ведь «мелкая стычка», правда?

Мужчина повернулся к ученикам. Большинство детей сидели с каменными лицами и застывшими глазами смотрели на директора. Максим не особо рассчитывал, что его пацифистский посыл сумеет просочиться сквозь толстую детскую кожу. Он прекрасно понимал, что дети бывают куда более жестокими, бессердечными и циничными, чем взрослые. И всё же, неожиданно, сказанные им страшные и тяжелые слова сумели достучаться до сердец собравшихся в классе учеников.

– Мир – очень хрупкая штука, – подытожил он. – И даже самая мелкая войнушка способна унести жизни ваших близких. Не забывайте об этом. И не пренебрегайте этим.

Через сорок пять минут Максим вышел из класса. Первый в его жизни урок в роли педагога подошел к концу и даже принес мужчине некоторое наслаждение. Максим не стал мучиться размышлениями о том, правильно ли он провел занятие, – эти раздумья он решил оставить на потом. А пока директор неторопливо спустился вниз по лестнице на первый этаж и направился в сторону своего кабинета, у входа в который терпеливо дожидался его прихода невысокий коренастый мужчина. Нежданным гостем был Сергей Альбертович Фельдман, заведующий административно-хозяйственной частью школы.

«Опять ты», – грустно подумал Максим.

– Максим Игоревич, добрый день! – увидев директора, затараторил переминавшийся с ноги на ногу Фельдман. – Можно с вами поговорить?

– Сергей Альбертович, у вас что-то срочное? – обреченно спросил Максим, надеясь хотя бы ненадолго отложить очередную беседу с завхозом, которая неминуемо должна была превратиться в ставшее привычным выуживание денег. – До завтра не потерпит?

– Ни в коем случае! – тут же ответил пожилой мужчина.

– Ладно, проходите, – со вздохом сказал Максим.

– Постараюсь не отнимать много времени, – Фельдман торопливо зашел в кабинет.

«Да-да», – скептически подумал Максим. Наученный горьким опытом он уже знал, что подобные разговоры всегда затягивались надолго.

Фельдман приходил к Максиму то ли шестой, то ли седьмой раз за месяц. Главный распорядитель школьным имуществом не стеснялся постоянно обращаться к директору со всевозможными просьбами и сетовать на нехватку чего бы то ни было – от антисептиков и дихлофоса до плитки на тротуаре на прилегающей территории и микрофонов в актовом зале. И, к сожалению для Максима, большинство этих просьб, как правило, действительно требовали скорейшего удовлетворения. «Двадцать восемь парт нужно срочно менять», «стулья в классе биологии расшатаны», «раковину в туалете на третьем этаже разбили», «крыша протекает и вот-вот затопит чердак» – поток его «хотелок» струился бесконечной рекой.

Кроме Фельдмана денег на рабочие нужды просили и другие сотрудники школы. Максим как мог пытался удовлетворить аппетиты коллег и проводил долгие часы в консультациях с главным бухгалтером, старясь хоть откуда-то выкроить доступные средства, из-за чего бюджетные строки непрерывно тасовались как колода карт и выстраивались в причудливые финансовые узоры. Но размер желанных трат многократно превышал запасы, имевшиеся в «кубышке», и Максим был вынужден собственной рукой вычеркивать из списка потребностей «не самые приоритетные» расходы – экономить на покупке новых учебников, рабочих тетрадей и даже обычных канцелярских принадлежностей.

Ужасная финансовая дыра бюджета была серьезной проблемой. Но, как вскоре узнал Максим, не самой главной. Поистине ночным кошмаром директора стала необходимость проводить специальные конкурсы на закупку товаров и работ для нужд школы – так называемые тендеры. Они проходили по одному и тому же сценарию: сначала покупатель публиковал заказ и обозначал его максимальную пороговую стоимость, а затем в игру вступали продавцы, конкурировавшие друг с другом и старавшиеся предложить наименьшую цену. Тянулись эти действа, как правило, месяцами, а иногда даже и полугодиями. За время занятия бизнесом Максиму не раз приходилось участвовать в подобных процедурах – но только как продавцу. Оказавшись в роли покупателя, Максим стал питать к тендерам лютую ненависть. Долгие и утомительные закупочные мероприятия создавали колоссальные трудности. Каждая мелочь вплоть до ластиков и карандашей должна была приобретаться по этой медленной и тягомотной схеме, якобы призванной экономить средства школы, а на деле – лишь парализовавшей её работу. Даже покупка мела и тряпок для досок занимала десятки недель и превращалась в абсурдный бюрократический процесс. А однажды ситуация обернулась и вовсе сумасшествием: чтобы срочно обойти закупочные формальности, Максиму пришлось пойти на прямое должностное злоупотребление и выписать завхозу фиктивную денежную премию, чтобы тот собственноручно приобрел в магазине мыло и туалетную бумагу для школьных уборных.

Закон, обязывавший госучреждения покупать любые товары исключительно через тендерный механизм, как будто специально создали для сковывания работы школы. Принявшие его на вооружение чиновники словно нарочно старались задушить даже малейшую возможность на легкое и быстрое решение повседневных хозяйственных проблем.

За свою жизнь Максим привык к тому, что Власть всегда играла против Бизнеса. Миллионы неоправданных ограничений, регулярные налоговые проверки и другие препятствия были естественной частью жизни предпринимателей в стране, и любой руководитель должен был принимать подобные вызовы как должное и неизбежное зло. Но по неведомым причинам государственные школы оказались даже в худшем положении, чем частный бизнес. Образованию приходилось в открытую биться за собственное выживание, а Власть словно прилагала максимум усилий к тому, чтобы окончательно его изничтожить. И теперь Максим на собственной шкуре прочувствовал это несправедливое противостояние.

Разговор директора с завхозом ожидаемо затянулся. И пожилой мужчина стал далеко не последним, кто заглянул в тот день к директору. Вслед за Фельдманом в дверь Максима поочередно стучались сначала главный школьный юрист, затем недовольный бухгалтер, а замкнул цепочку заместитель по воспитательной работе. Погруженный в заботы Максим даже не заметил, как длинная стрелка часов на циферблате сделала несколько полных оборотов. К тому моменту, когда поток коллег-визитеров, наконец, иссяк, здание школы уже полностью опустело от учеников и оказалось всецело во власти преподавателей.

Во второй половине дня учителя и другие работники школы собрались в просторном зале для совещаний, находившемся по соседству с канцелярией, намереваясь скромно отпраздновать начало нового учебного года. Длинный стол для переговоров, тянувшийся через весь зал, был уставлен аппетитно выглядящими яствами, бутылками с соком и газированной водой. Обычно Максим старался избегать подобных неформальных мероприятий, но в этот раз счел своим долгом присоединиться к коллегам на организованном ими фуршете. Встав во главе стола и взяв в руку стакан из прозрачного пластика, наполненный желтой безалкогольной жидкостью, он окинул взглядом окружающих, ожидавших от нового директора каких-то торжественных слов. Максим не любил выступать перед публикой. Особенно произносить длинные торжественные речи, сквозящие пафосом. Но, как и любому начальнику, Максиму часто приходилось переступать через собственное «не люблю» и делать то, что требовалось. Нравилось ему или нет, но напутственные слова руководителя к коллективу были неотъемлемой частью подобных застолий.

К счастью, Максим умел использовать такие моменты себе во благо. Пока его уста непринужденно и доброжелательно произносили заранее заготовленный монолог, все внимание директор концентрировал на стоявших рядом людях.

Сухость во взгляде, едва заметные недовольные гримасы на лицах, редкие кивки одобрения, мимолетные жесты руками и тихие скептические комментарии – Максим одного за другим изучал собравшихся учителей и улавливал каждую мелочь в их поведении.

Большинство коллег смотрело на Максима без одобрения. Удивляться было нечему – они видели в новом руководителе скорее угрозу и ворох проблем, нежели союзника. Для них Максим выглядел посторонним, далеким от педагогики человеком, знавшем про обучение детей лишь понаслышке и способным судить о жизни школы только на основе собственных воспоминаний двадцатилетней давности.

И нельзя было винить их за подобное и, в общем-то, справедливое мнение.

– Желаю всем вам хорошего учебного года, – Максим закончил произносить речь, поднял стакан, после чего слегка пригубил налитый в него сок.

Зал быстро начал наполняться шумом многочисленных разговоров. Коллектив разделился на небольшие группы, каждая из которых принялась что-то обсуждать. Несколько учителей со скучающим видом сели на стулья и стали лениво ковыряться в смартфонах. Некоторое время Максим побыл в обществе коллег, а затем вежливо откланялся, сославшись на неотложные дела, после чего вернулся в кабинет и снова погрузился в работу.

День сменился на вечер. Доносившиеся из зала шум и возгласы постепенно утихли. Люди начали расходиться по домам, то и дело заглядывая через открытую дверь в кабинет к Максиму, чтобы попрощаться. К моменту, когда за окном окончательно установилась непроглядная темнота, школа практически полностью опустела.

Максим ушел с работы последним. Он крепко пожал руку дежурному охраннику, со скучавшим видом сидевшему за столом и разгадывавшему кроссворд, и вышел на улицу. Подойдя к автомобилю, Максим обернулся и ещё раз окинул взглядом красное кирпичное здание.

Полтора месяца, которые он уже провел в этих стенах, не стоили ровным счетом ничего. Летом новый директор ещё не видел настоящей школы, а лишь сталкивался с её сухим и бездушным каркасом. И только теперь, с окончанием каникул и приходом учеников, в школе начала просыпаться жизнь. В толстых каменных стенах на пяти этажах опять поселились шум и суета, стал раздаваться задорный детский смех и зазвучали строгие наставления ученикам от их педагогов.

Начался ещё один учебный год.