Салведь

Салведь
Дмитрий Арефьев

В основе рассказа лежит история реального человека. Он поведал мне о странных существах, которые могли исполнить любое желание. Но что они просили взамен, а главное – кто они?

Дмитрий Арефьев

Салведь

От Автора

Однажды один человек сказал мне:

– А я знаю, что ты пишешь рассказы. Читал про тебя в газете!

Это был невысокий дедушка с кожаной кепочкой на голове. Раньше он приезжал в магазин, где я работал продавцом, на небольшом розовом мопеде с корзинкой для багажа, чем невольно вызывал улыбки окружающих. Старый дед, да ещё на двух колёсах! Обычно люди его возраста предпочитают проводить время на лавочке возле дома, а этот оседлал железного коня. В этот раз он появился без своего механического друга, и, по всей видимости, его интересовали далеко не товары автомагазина.

– Читал про тебя в газете! – услышал я. – А знаешь, я ведь могу тебе кое-что рассказать.

Признаться честно, меня начинает распирать любопытство, стоит только кому-то пооткровенничать, особенно если это делают живые свидетели событий! И этот раз не стал исключением. Дедушка поведал мне историю, которую он, будучи ребёнком, услышал от собственного деда. Мой гость говорил, а я будто собственными глазами видел участников прошедших событий и мысленно прикидывал, каким образом оживить их на бумаге. Среди читателей обязательно найдутся те, кто посчитает данный рассказ бредом, а меня – графоманом с богатой фантазией. Действительно, установить подлинность данной истории не представляется возможным. Но не в этом ли соль? Цель данного рассказа – абстрагироваться от привычного для нас всех понимания материальной составляющей: от того, что мы ежедневно видим перед собой, от того, что чувствуем и осязаем, и думаем, к тому же, что обладаем достаточными знаниями об окружающем мире. Откуда тогда берутся истории, подобные этой? Плод человеческой фантазии? Очень может быть. Подавляющее большинство самых невероятных рассказов основывается на выдумке. Человеку свойственно верить в то, во что он хочет верить. Я не берусь утверждать, что дедушка с мопедом рассказал мне правду, хотя он был готов подписаться под каждым сказанным словом. Возможно, кто-то уже слышал нечто подобное. Буду рад, если поделитесь со мной своей историей.

На этот раз я публикую материал без привычных для меня слов «Основано на реальных событиях». Пусть каждый сам решит, принимать на веру написанное или же отправить файл в корзину.

Сказка на ночь

– А разве так бывает, деда? Неправда же!

– С чего ты это взял?

– Разве могут гуси человека в воздух поднять?

– Иногда, внучок, и не такое бывает. Самое главное – слушаться старших. Тогда и беда никакая не приключится. Вот не послушалась Алёнушка стариков, ушла с подружками играть, оставила братца без присмотра, и на тебе! Гуси-лебеди прилетели и схватили его!

– Неправда!

Старик с ухмылкой прищурил глаз.

– Отчего же?

– Я уже большой, деда, чтобы в такие сказки верить. Не могут гуси человека в воздух поднять.

Дедушка провёл костлявой рукой по курчавой бороде.

– Пожалуй, ты прав, – согласился он, с иронией взглянув на внучка.

Был поздний час. Коля лежал в маленькой деревянной кроватке с бортиком на одну сторону, с другой же кроватка прильнула к стене. В печи трещали сухие дрова, за окном занялась унылая песня холодного осеннего ветра, который норовил просочиться в тёплую избу. Незваным гостем в окошко стучался дождь. При тусклом свете керосиновой лампы, свисавшей с потолка, Коля чувствовал себя защищённым от внешнего мира. Жёлтый фитилёк неистово дрожал, придавая старому бревенчатому дому житейский уют, который был особенно ощутим холодными длинными вечерами, когда за окном господствовала непогода, а внутри, напротив, было тепло и сухо. И только огонь в печи нарушал воцарившуюся тишину, и только керосинка не сдавалась ночной тьме, и сутулый дедушка с уставшим лицом облокотился на стол, уже в который раз балуя внучка новой историей на ночь. Коля очень любил такие вечера. Не только из-за того, что в ночной тиши можно было слушать забавный стрёкот сверчков, доносившийся из чулана, не из-за приятной тяжести в животе от стакана парного молока и не из-за располагающей ко сну атмосферы угасающего дня. Коля ждал новых историй от дедушки, который, словно волшебник, выуживал их из своей головы, постепенно опустошая богатый запас. Запас, похоже, иссяк в ночь с 30-го на 31-октября 1953 года. Тогда старик впервые услышал разочарование в голосе внука.

– Пожалуй, ты прав, – повторил он, поглаживая густую бороду.

С нескрываемым изумлением дед посмотрел на внучка, который, казалось, стал на несколько лет старше всего за одну только ночь. Коля уже слышал истории про избушку на курьих ножках, про курочку Рябу, и про волшебный лес, и про двенадцать месяцев. Теперь же его повзрослевшее сознание жаждало новых сказок. Коля вопрошающе уставился на замолчавшего вдруг дедушку.

«Ну же, деда! Расскажи мне что-нибудь. Я же не усну!»

В воздухе витал запах свежеприготовленных на ужин щей. Чугунок с железной крышкой томился на полу возле гудящей печи. Рядом устроился Васька – полосатый кот без одного уха, потерянного ещё весной в драке с местными четвероногими. Васька прогибал спину и мурчал, как трактор, от одного только прикосновения. Видимо, он получил приличную дозу удовольствия, потому как сладко спал, свернувшись калачиком. Спали и родители Коли. Час назад они ушли в спальную комнату, отделённую от остальных лишь плотной занавеской, оставив его наедине с дедушкой. На печи сопела бабуля.

–Деда, не молчи. Расскажи, деда, а то не усну!

Старичок сделал над собой усилие, чтобы подняться с места. Шаркающими шагами он подошёл к деревянной тумбе, на которой стояли два ведра с колодезной водой. Сняв со стены жестяной ковш, он зачерпнул немного, сделал пару глотков. Постояв на месте с задумчивым взглядом ровно до тех пор, пока маленький Коля не окликнул его, дед обернулся и спросил:

– Что, и правда, не уснёшь, если не расскажу?

Внучок молча кивнул.

В окно стучал надоедливый дождик, а дедушка, глубоко вздохнув, вернулся на своё привычное место. Коля смотрел ему в рот, а тот перебирал в голове десятки различных заготовок, которые уже неоднократно использовал, чтобы уложить его спать. Устало улыбнувшись, старик, наконец, сдался:

– А знаешь, внучек, наверное, у меня есть кое-что на сегодня. Только обещай мне, что не будешь бояться, иначе твоя мама запретит мне рассказывать тебе сказки.

Коля боялся вставить лишнее слово. Он с опаской посмотрел на занавеску, за которой спали родители, и ответил так тихо, как только мог:

– Хорошо. Обещаю никому ничего не рассказывать.

В глазах старика появились льдинки.

– Ну, хорошо, внучек, – прошептал он, будто предупредил об опасности. – Тогда слушай внимательно, потому что сегодняшняя сказка может оказаться не просто сказкой.

Окинув взглядом слабо освещённую комнату, дед подсел ближе к деревянной кроватке внука и начал говорить:

– Это всего лишь случай из детства, не более. К тому же, это было так давно, что на многое можно закрыть глаза. Начну я с того, что в те нелегкие годы мы как-то иначе смотрели на мир.

Голод 1891-го

Кто-то назовёт мой рассказ легендой, созданной для развлечения маленьких детишек, а кто-то увидит в нём зерно действительности, пусть и невероятной, слабо принимаемой на веру, но действительности. Я был гораздо младше тебя, поэтому мог кое-что позабыть.

Помню, что есть хотелось постоянно. Видишь вот этот чугунок возле печи? Сегодня твоя мама наварила щей из мяса и капусты. А знаешь, когда я впервые попробовал мясо? Не знаешь. А попробовал я его только в армии, потому как только там, на службе государевой, кормили солдат кашей и мясным супом. Ох и сладость! Не забуду никогда, как впервые приложился к тарелке дармовых харчей. Только вот кусок в горло не лез сначала. Не лез, и всё тут! Матушка ведь готовила нам щи из лебеды. Зелёные такие. Белить-то нечем было. Коров на селе оставалось всего две, да и от тех молока не вдосталь. Голодно было, внучек. И холодно. Хлеба порой не хватало. А если и доводилось кусочек в рот положить, то каким же вкусным он нам казался! По нескольку дней мы не едали, а ртов нас посчитать, так человек шесть. Много братьев и сестёр у меня было, и все кушать хотели. Представить боюсь, каково отцу и матушке моей пришлось. А мы всё просили и просили поесть. А умирали-то как! Детишек сколько скончалось от голода и болезней! Помню, друг у меня был Сашка. Любили мы, босоногие, бегать по траве да одуванчики сбивать. Только недолго мне с Сашкой якшаться довелось. С голоду опух он. На печке лежал без сил и опух. Как пузырь стал, синий и круглый. Как ни пытались отхаживать его, не поправлялся он. Мало было детскому истощённому организму одного хлеба да щей пустых, чтобы поправиться. Так и не стало Сашки. Умер он. Тихо, без криков, будто и не случилось ничего.

И тогда, на службе, в наваристом курином бульоне я видел не сытную пищу, а видел я голодающих братьев и сестёр своих, отца с матушкой, покойного друга Сашку да и тех, кто от голода в могиле давно. И так мне вдруг стало не по себе! Так противно стало, что впору бери эту тарелку и выливай на пол! Я не мог притронуться к еде, пока кто-то из таких же не отбракованных новобранцев, как и я, не окликнул меня. И я стал есть! Жадно причмокивал и пережёвывал каждый кусок назло той жизни, которая обрекала нас на голодную смерть. Вот так вот, Колька, я впервые в жизни попробовал мясца. Ну да ладно. Не об этом я рассказать хотел. Ты дальше слушай.

Жили мы тогда, как и сейчас, в Вихляевке. Отец мой на земле всю жизнь работал. Сильный был мужик. Бывало, жалко ему кобылку станет, сам в плуг впряжётся, и на борозду. Я всё думал, когда вырасту, так же буду. Матушка моя по дому хозяйничала. Вообще, мало что изменилось с тех времён, скажу я тебе. Разве что с сумой не ходят. Знаешь ты, что это значит, внучек? Страшное дело. С сумой ходили – побирались, значит. Кормить детей малых нечем было. Оставят родители детей своих старикам и уходят, куда глаза глядят да Бог куда приведёт. Надолго могли уйти. Кто-то не ворочался потом. Гибли по пути. Так ведь знали, что могут не увидеть детей своих больше. Знали, рыдали, переживали и… Эх! А как не пойти, если жизнь такая голодная в деревнях была. Страшное дело. Бывало и такое, что собирались люди со всего села и покидали его. В один день! Брали с собой, кто что может, и уходили. На господа Бога уповали. На Него вся надежда была. Так и шли, внучек, с молитвой да крепкой верой в сердце. А как иначе? Без веры-то и не выжить было.

В города шли. Кто в Москву, кто в Петербург. Надеялись, что там жизнь лучше окажется. Не было, Коленька, такой работы, чтобы в достатке семью содержать. Соглашались на любую, только бы дали чего взамен. Я не могу вспомнить, ушёл ли кто с Вихляевки, али нет. Наверное, кто-нибудь да ушёл, ведь жизнь крутила нам кишки так, что по нескольку дней в рот положить нечего было. Благо, здоровьем Бог не обидел, потому и выжили.

И до голодного времени не баловала нас жизнь. Поначалу скотина во дворе водилась. Корова была Ночка да лошадь. Коровка наша вдруг заболела однажды да издохла. Резать не решились. Отец сказал, отравилась она, и мясо отравлено тоже. Стали жить мы без кормилицы нашей. Несмотря на все трудности, казалось нам, что жизнь такая Господом дарована, потому и не жаловались на судьбу. Грех это большой.

Девяносто первый страшный год был. Из-за ранней зимы почти все озимые погибли. Не было всходов. Ни колоска. И что делать? Помню, матушка даст нам сухарей зелёных пососать, а сама выйдет на улицу, прислонится к завалинке и плачет в рукав. Зубы стиснет, чтоб мы не слышали, и плачет. Отец был чернее ночи. При одном лишь взгляде на нас, голодных и тощих, терялся он. А после старался скрыться, чтобы не врать нам, что вечером принесёт хлеба или хотя бы зерна. Не принесёт. Я был старшим в семье и знал, что не принесёт. А остальные надеялись. Спать не ложились, ждали. Отец был рослым мужиком, сильным, с волевым характером. Как скажет, так и будет. И от того мне по-настоящему страшно стало, что страх-то я не только нутром ощутил, но и в его глазах увидел. А это всё, Колька! Это потолок! Если отец не просто просит помощи у Бога, а умоляет не губить нас, рыдает, бьёт кулаками соломенный пол и сгребает под себя её, старую, которую уже давно пора было выбросить, вот это уже грань, Колька! Тогда я понял, что могу запросто повторить судьбу моего друга Сашки. Я не мог уснуть, представляя, как у меня будет пухнуть живот и становиться синим, словно туча грозовая. Иногда я чувствовал, что внутри меня медленно растёт пустота, а я расхожусь во все стороны, словно бурдюк. Головой встряхну, сплюну через плечо – и нет ничего. Снова показалось. Стараясь не выдавать себя, я тайком поглядывал на братьев и сестёр своих. Не растут ли у них животы? Не синеют ли губы? А руки? Руки, словно палки, сухие и угловатые, заканчивающиеся тонкими крючковатыми пальцами – веточками, не тянутся ли вверх, вопрошая подачки. Слава Богу, нет. Вон спит в кроватке голодная сестрёнка, а братики сидят у подоконника и с надеждой смотрят в пустое окно. Уже не кричат и не веселятся. Устали они, обессилели на чёрствых корках хлеба да воде. Я очень боялся кончить так же, как Сашка. Ещё больше я боялся за младших своих. Я не мог представить, с каким чувством матушка приносила нам кусочки сладкой глины, чтобы мы хоть что-то положили в рот. Да-да, бывало и так, Колька. Что смотришь на меня круглыми глазами? Кусочки глины. А что ещё она могла сделать, когда за нами по пятам старуха с косой ходила? Что говоришь? Что за старуха? Ох, внучек, лучше бы тебе вообще не слышать про неё. Да смерть это. Та самая, что в могилу не один десяток детишек и взрослых уволокла. Голодная смерть.