в копилку её отсыпай не гроши,
а танцы и песни: они хороши,
как лица, как свечи в шабаты.
На мир этот хрупкий – что стёкла авто –
смотри беспрестанно – на это, на то…
На то, как по миру не раз и не сто
колышется многоголосье.
Пускай на стене календарь отрывной
не будет изорван виной и войной,
а ластится море – волна за волной –
к земле, поцелованной Богом.
* * *
В летний зной меняются одежды,
вновь и вновь меж звёзд плывёт «Арго».
Я кружу без никакой надежды
в поисках неведомо чего.
В свете фар отчётливы предметы,
город ночью светел, как кристалл.
Потерялись знаки и приметы:
Навигатор, видно, подустал.
В сумерках и в полночь с лунным взглядом
колеси по трассам, колеси!
Завтра ли ты с нею встанешь рядом?
Шёпотом у Господа спроси.
Баба Яга – пенсионерка
За ворожбою, гаданием, сплетнями и за наветами,
играми в карты – буру, преферанс и очко –
втёрлась к Яге ненавистная старость с клозетами,
с нею – диета противная – брюква, творог, молочко.
Чахнет старуха и пенсию ждет в утешение,
в фейсбук всё ходит да пялится в собственный чат.
Даже с потомками – полный копец и крушение! –
ей же хотелось трех внучек и… девять внучат!
Сахар под вечер подскочит, а после давление,
в ступе внезапно зашкалит Чернобыльский фон!
Смерть не пугает – гнетет её душу забвение.
Некому даже в наследство оставить айфон!
Вот из треногой избы переехала в город Мытищи,
где вечера подмосковные, даже уют.
Этот уют она мочит слезами, до тыщи
писем строчит ежемесячно в детский приют.
Нет ей ответа. Сиди целый день у газона,
тополь с Плющихи – столице укором торчи!
Сдать бы посуду… так нет и в посуде резона,
та у бабули идёт на анализ мочи.
Утром, когда просыпается весь мегаполис,
солнце на небе встает, как во рту леденец,
бабка – к иконам – креститься да кланяться в пояс…
Люди вздыхают: «Хреновый у сказки конец».
Последний ветеран