Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Ходил туда-сюда, обходя книжные магазины – искал «Героя нашего времени» для Стефании. Почему-то именно его. Прихотлива логика интернационального разговора на трех языках. Но в магазине «Фаринелли» нашел только «Доктора Живаго». Ну и всего Достоевского, почти всего Толстого и почему-то Гончарова.

К Стефании сегодня приходят друзья. Она дико извинялась, что после трудной недели я не смогу расслабиться так, как надо (да кто ж мне помешает), объяснила, что это для нее очень важное пати – недавно она разошлась с мужем, их общие друзья разделились, и сегодня первый вечер, когда к ней придут те, кто остался со Стефанией, а не выбрал сторону мужа.

Старинные приятели, которых она знает много-много лет, приходят к ней сегодня в новом качестве. Она запекает индейку и сотворила два пирога – вегетарианский (она же не ест мясо) и сладкую классику.

Дойти до Сан-Доменико

Чтобы не путаться под ногами у друзей и подруг Стефании, решил прогуляться до еще одного отдаленного храма за крепостными стенами – прочитал про его колоссальные размеры и археологический музей в клуатре, ну и отправился.

Три такие же самодостаточные храмовые громады будут потом и в разных концах Сиены – здоровенные соборы на выселках, в тишине и полном одиночестве: среди низкорослых кварталов и пустых площадей рядом, они, особенно если еще и стоят боком, стыдливо прикрывая фасад, отчетливо напоминают полностью укомплектованные интровертные станции или же горбатые загоны депо.

В 1304 году папа Бенедикт XI (здесь же и похороненный) подарил родному доминиканскому ордену весь этот комплекс, а также возможность получения индульгенции всем участникам мессы на престольный праздник 3 августа, из-за чего от паломников и их денег отбоя не было. Понадобилось новое вместительное помещение.

Первоначальный Сан-Доменико (1305) задумывался Джованни Пизано готической громадиной, а стал амбаром «зальной» формы – после очередной перестройки и срытия боковых нефов оставшиеся три (центральный, правый и левый) получились одной высоты.

Второе освящение храма прошло в 1632 году. С XVI века здесь осталась парадная, барочного стиля, лестница и портал, венчающий голый, будто бы с содранной кожей, вход.

Периферийная церковь из-за этого приобрела редкостную зальную конфигурацию – омут ее всеохватный и глубокий, глубже привычного (ибо без обычной визуальной «подстраховки» перепадов перекрытий), с гулким эхом и особенно ощутимой пустотой, удваивающейся в особенно протяженном трансепте.

Я пришел сюда незадолго до заката, в одном из темных закутков трансепта шла служба. Прихожане, кучкующиеся в небольшой капелле, напоминали то ли первых христиан, схоронившихся в скальных катакомбах, то ли беглых детей, потерявшихся в ночном лесу.

Внутри опустошенной пустоты

Самые интересные картины базилики давным-давно перенесены в Национальную галерею Умбрии – выше я упоминал и полиптих Фра Беато Анджелико, и «Мадонну с младенцем и музицирующими ангелами» Джентиле да Фабриано.

Тем не менее в полях Сан-Доменико есть чем полюбоваться. Например, мраморным надгробием Бенедикта XI[62 - Авторства Джованни Пизано, умершего в 1315 году, по другой версии – Амброджо Маитани (в его случае сооружение надгробия относят к 1320-м).], лежащего на мраморной лежанке под высоким каменным балдахином и вполне достойного соседствовать с лучшими погребальными комплексами венецианской Сан-Дзаниполо.

В готическом навершии табернакля св. Доминик представляет Богородице Бенедикта (имя третьей мраморной фигуры я не определил), шторки мраморной опочивальни которого распахивают два диакона. Вся эта стрельчатая конструкция поддерживается дополнительными витыми колоннами, по бороздкам которых ползают микроскопические ангелы.

Самый эффектный комплекс с фресками, скульптурами и декором нужно искать в капелле Мадонна-дель-Вото (1459), увенчанной алтарем Агостино ди Дуччо. Розово-изумрудный фасад оратория Сан-Бернардино, исполненный им же, я вижу едва ли не каждый день – и каждый день мысленно подпрыгиваю от радости.

В 1534 году капелла внезапно превратилась в капеллу Розария, и Бернардо ди Джироламо Росселли дописал композиции, нужные по сюжету и смыслу.

Есть здесь и проторенессансные фрески XIV–XV веков в узловатых капеллах алтарной апсиды. Правда, капелла Сан-Томмазо и капелла Св. Петра Мученика почти не освещены – из-за перегородок до них едва долетает подкрашенный свет из громадного (высота – 20 метров, ширина – 10) алтарного окна с витражами.

В базиликах крестовой формы с тремя вытянутыми продольными нефами одинаковой высоты окна не предполагались, из-за чего основная нагрузка по освещению ложится на алтарные стекла.

Вскрытие приема

Но они с этой задачей явно не справляются, а электричество в Сан-Доменико при мне не использовали (за исключением помещения, где проходила служба, после которой не больше дюжины прихожан гуськом потянулись к выходу), из-за чего на эти и на другие фрески (например, в капелле cв. Катерины) мне пришлось любоваться в туристических блогах.

Сколько раз замечал – когда освещения в храме мало, интерес к живописи, что тот веселящий газ, мгновенно улетучивается: в религиозном искусстве (а только такое нам интересно) важны детали и нюансы, переосмысления или робкие отступления от канона.

Поэтому так же, как на центральной Корсо Ваннуччи, главное – ее плавный подъем и предъявление смотровой площадки в неотдаленной перспективе, а в местном Дуомо интереснее всего – схема «распашонки»[63 - Так как Сан-Лоренцо стоит к главной площади 4 Ноября небогато украшенным южным боком (тогда как фасад его с не до конца вытертой готикой выходит на крошечную и проходную площадь Данте), попасть в него можно через ренессансную лоджию, а выйти – с противоположной стороны, ну или же через центральные врата, пробыв какое-то время внутри четко оформленной полумглы…], вопреки сквознякам устаканивающей внутренний объем на своем месте, так и в Сан-Доменико самое главное – геометрия, резонирующая пустотой, и ее нарушения.

Структурные особенности Сан-Доменико, вызванные многочисленными перестройками (форма кампанилы, разбор боковых нефов), объясняют постоянными ожиданиями оползней. Внезапно таким образом предъявляя ключ к специфике всей архитектурной породы места.

Покой и воля

Ограниченная территория на вершине холма и повышенная тектоническая подвижность оберегают Перуджу от декоративных излишеств, с одной стороны, вынуждая строить особенно прочно, но, с другой – постоянно подразумевая преходящесть построек, имеющих свой запас прочности, а также горизонты существования.

Средневековые постройки Умбрии разрешают думать об их подспудной человечности. Они, во-первых, различны и нет двух похожих зданий, а во-вторых, они же принципиально конечны. Такой же переход к антропоморфности городского ландшафта впервые я поймал в Венеции…

И там, и здесь, в Умбрии, самым важным впечатлением от городской среды, тщательно вписанной в общий пейзаж (урок, который Перуджино преподал всему мировому искусству, сложился именно тут), оказывается чувство уместности (у-местности) и равенства самому себе, а также пространствам, которые все эти уникальные строения занимают.

Тот же Сан-Лоренцо стоит ровно там, где должно. И ровно так, как надо. Смотрится в ратушу Дворца приоров, ограничивает главную площадь, образует вторую, а с помощью сквозняков завязывает центру Перуджи сбоку бантик с незримым узлом, связывающим все воедино.

Непокой «коры головного мозга» Перуджи заключен под мостовую. Редкий асфальт, подпертый крепостными стенами, прямо противоположен (в ней ведь все еще укладываются, точно зверье на зимовку, разные геологические и исторические эпохи) вечному покою картин Перуджино.

Так они и работают на контрасте. Поэтому, несмотря на отличные собрания итальянцев в крупнейших коллекциях мира, смотреть Перуджино и его земляков нужно именно в Умбрии.

Как и пробовать белое вино с местных виноградников: вкус его окликает и словно бы живописует на небе эффекты далеких долин, погруженных в бархатное сфумато.

Этруски иной жизни

«Упоительна Перуджия, как старое вино», – восклицал Блок в «Молнии искусств», наверняка ведь выходя из очередного храма на свет божий. Вот и я теперь выхожу из пространства через барочный портал, натянутый на готическую кладку фасада намордником, и рядом, наискосок, раскрывается еще одно активное отсутствие – внутри громадного клуатра, который не защищен высокими стенами и виден с улицы. Под арками его расставлены римские и этрусские памятники – обломки колонн, скульптур и саркофагов. Здесь, к примеру, хранится самая длинная этрусская надпись (так называемый «перуджийский камень»).

В городе, входящем в «Этрусский пояс», между прочим, масса и других памятников, а также музеев, посвященных этрускам. И это еще одна ненавязчивая специализация столицы Умбрии, которую совершенно не хочется называть «провинциальной» или «отсталой». Стефания и ее круг, который я застал на излете вечеринки, выглядели вполне респектабельно и, без скидок, по-светски.[64 - Например, самые древние городские ворота, внутрь которых вмурованы остатки 25-вековой этрусской арки. Или же знаменитый этрусский колодец (посещение его включено в общий билет городских музеев). Ну или же так поразивший Блока гипогей Волумниев в Понте-Сан-Джованни – большая семейная гробница эпохи Волумниев на одной из станций вблизи Перуджи; в своих итальянских заметках Блок посвятил его описанию отдельную главу.]

Но, как она же и говорит, уезжают люди из Перуджи в поисках лучшего – во Флоренцию, в Рим, в Милан или сразу же за границу, вот как дочка ее. Давно, говорит, не виделись. Никуда, говорит, не езжу, никуда не хожу: работа – дом – работа. Если только, когда уж совсем тяжело, до Сан-Пьетро…

Этруски – отдельная таинственная тема, но, видимо, совсем для иной жизни, для совершенно другой поездки. Тут бы с первостепенными интересами справиться: времени и без того все меньше и меньше.

***

Верхним городом Блок любовался, видимо, со стороны Борго Сант’Анджело, через Порта Пулькра, городские ворота которого вот и я, больше века спустя, прохожу, карабкаясь каждый раз к центру – с его старинным акведуком, превращенным в прогулочный портик, и уплотненной застройкой под праздничной черепицей:

«Высокий холм Перуджии тонет в голубоватом воздухе, мягко озаряется солнцем, омывается прохладными дождями и струями нежнейшего ветра, – остается только дивиться тому, что видишь и что вспоминаешь…»

Цитата для послевкусия

Посмотрите на камень, из которого сделаны дома в Перудже, дома богатые на Порта Соле и дома бедных на Порта Сант’Анджело: камень этот гладкий и сияющий, какого-то светлого оттенка между серебристым и слоновой костью, он не покрывается ни мхом, ни пятнами, его не берет ни холод, ни жара, ветру не стоит даже пытаться разрушить его, поэтому он и старается быстренько его обдуть, не шлифуя даже выступы.

И если ты, когда дует сильный ветер, укроешься от него у стены, ты прямо чувствуешь, как река из ветра тихо течет по светлому камню, едва шевеля листья аканфа на капителях, кроны дубов, желуди, веточки мирта, почти незаметно ероша железные перья грифов, усевшихся над вратами дворцов…

    Курцио Малапарте. «Проклятые тосканцы». Перевод Валерия Сировского

Твиты из Сполето

Ср, 23:05: В Перудже +26, в Сполетто +24: хотя между ними всего 56 км по прямой трассе, мимо Ассизи, но горы Сполето выше, а норов холодней.

Ср, 23:46: Лайфхак про «Макдоналдс». Отсидеться в нем не получится – в Италии он дороже обычных забегаловок. Ну, или мне в Читта де Костабелло вновь повезло на 8 €.

Ср, 23:49: Ночью в Перудже +13, днем +26, это и есть умбрийские горки. Кстати, про гонщиков. Поездив по серпантинам и узким улочкам, понимаешь, почему в Италии чемпионы гонок вырастают пачками. А уж как они качают ноги на улицах под углом 45 градусов, тут им никто не конкурент, иду и ощущаю, как «прорабатываются все группы мышц», от голеностопа до поясницы.

Ср, 23:55: Это раньше чужие города были точками на карте; теперь они – снимки со спутника и геотэги, гугловские панорамы и странички в сети. И все равно воображению есть где разыграться и можно уже не ездить никуда. Но иногда, хотя бы по инерции, ездить все-таки хочется.

Чт, 00:03: От церкви Parrocchia S. Donato All’Elce в Перудже, возле которой я живу, до Сполето меньше часа езды от одной гряды холмов до другой, мимо Ассизи и кладбищ. Дороги, надо сказать, не многим лучше российских, за исключением платных, конечно.