Пару штрихов тому назад

– Пока что я? Говори уже, раз начал, – смотри, люди на нас, то есть на меня, оглядываются.

– Пока ты не признаешься, пока не понесешь наказание, пока все это не закончится. Ты меня убил – тебе отвечать. Мстить тебе было бы слишком просто.

– Ты представляешь, на сколько меня упекут? Столько такая мразь, как ты, не стоит. – Интересно, Олег пристально посмотрел на какую-то женщину, которая рот открыла от удивления. Видимо, живет здесь, знает его и думает, что он обнюханный по двору шатается и сам с собой разговаривает.

– Да, тетка, он нюхал клей… Беееее!

– Очень смешно!

– Ага. Знаешь, теперь ты мне не можешь ничего сделать. Не можешь меня убить. Теперь я в лицо тебе могу сказать, какое ты ничтожество. Что ты можешь сделать? Что можешь ответить? И представь, что каждую ночь, каждый день ты будешь слышать и видеть меня. Каждый день, слышишь? Слышишь…

VII

Олег вновь проснулся в поту. Мучительно болела шея. На кухне привычно свистел чайник, собака весело лаяла. Наступал новый день. Хотя время остановилось и для Олега – было что-то до тех событий на озере, а все, что случилось после, сливалось в одну большую безумную медленную песню, с едва различимыми словами, без куплетов, припевов и всех других привычных атрибутов.

– Что же так болит голова? – Олег бормотал себе под нос, на ходу натягивая штаны. Он схватил футболку, висевшую на спинке стула, и направился к двери.

– Ты куда? – Мать кричала ему вслед. – Позавтракай, зачем ты так? Что с тобой, в конце концов, случилось? Имею я право знать или нет? Олежа! С собакой погуляешь?

– Если меня будут искать из автосервиса – скажи, что меня нет, – сказал Олег и хлопнул дверью.

Отделение милиции было в соседнем дворе. Небольшое здание, вокруг которого стояли машины, разбитое крыльцо, российский флаг над входом. Олег остановился в замешательстве.

– Ну что же ты стоишь? Чего испугался? – Олег поймал себя на мысли, что говорит сам с собой, что никто ему не шепчет и, тем не менее, он не хочет идти, а что-то тянет вперед.

Как часто мы делаем не то, что задумали, не то, что нам подсказывает наша внутренняя расчетливость. Как часто мы раскаиваемся в самих себе, и не только в своих поступках, но и в своих прежних мыслях. «Ну, вот если бы я догадался об этом раньше», – так часто мы себе говорим, когда уже дело сделано, решение принято и самое время задуматься о результатах содеянного. О нет, та самая холодная расчетливость здесь не работает!

Как нам порой хочется вернуть все назад и что-то изменить, сделать другой ход, повернуть в совершенно иную сторону! Но, в отличие от шашек или шахмат, где отыграться удастся в следующей партии, наша партия – жизнь – дает нам исключительно одну попытку. И сколько бы у нас ни было сил, желания, если хотите – даже денег, но одна попытка есть одна попытка.

– Одна попытка. – Олег сказал это сам себе и облокотился на перила крыльца отделения милиции. Перила зашатались, что-то внизу заскрипело.

– Эй, что делаешь здесь? – поднимаясь по крыльцу, бросил Олегу участковый, тот самый, что не раз гонял его с друзьями со скамеек и показывал фотографию.

– Я к вам. – Олег не знал, с чего начать.

– Если ты по делу – давай рассказывай. – Лейтенант был сыт по горло желающими поболтать, поделиться сплетнями, поэтому решил поскорее закончить этот почти и незавязавшийся разговор.

– А ну-ка останови его, расскажи ему все как есть. – Олег услышал шепот позади себя, но даже не обернулся, так как было ясно, что никого там не было и не могло быть.

– Расскажу, оставь меня, оставь меня, я сам все расскажу, не надо мне говорить то, что я должен делать, я и так делаю, не знаю даже что. – Олег сказал это так громко, что участковый, уже зашедший в двери отделения, остановился и обернулся.

Два милиционера под руки вели пьяного, грязного, отвратительно одетого мужчину. Поднявшись с чужой помощью на крыльцо, в дверях он вдруг споткнулся, повис на руках конвоиров, широко улыбнулся и растер блевотину рукавом по лицу.

– Палыч, ну чего смотришь – с твоей территории, между прочим. Иди и разбирайся. – Один из милиционеров, совсем молодой, видимо, был сыт по горло подобной клиентурой, недовольно смотрел на участкового.

– Сейчас приду – глаза бы мои не видели этого чебурашку. Ну, так что ты хотел сказать? – Участковый перевел разговор на Олега, теребя в нетерпении пуговицу на рукаве.

– Это я его убил. Но я его не убил, он жив. Он сейчас слышит нас, – быстро произнес Олег и только теперь обернулся назад, но, конечно, никого там не было.

– Кого? – Впрочем, участковый уже догадывался, о чем говорит Олег. Он понял что-то еще тогда, вечером у озера, но списал это на свою мнительность и усталость. Сейчас же все становилось более или менее ясно.

– Ну, вот видишь, как просто это было сказать. Теперь ты уже не отвертишься. Видишь, как все просто. Ты испугался меня – и все сам рассказал. – Олега этот шепот уже начал выводить из себя.

– Уйди, что тебе еще надо? Я не тебя испугался! – Олег крутил головой, не зная, куда смотреть и к кому обращаться.

Участковый все воспринял на свой счет.

– Знаешь, парень, давай-ка или я вызываю наряд и мы работаем жестко, или ты рассказываешь все как есть, не придуриваясь. Идем. – Участковый довольно грубо дернул Олега за плечо.

Еще через десять минут старший лейтенант милиции Алексей Павлович Зверев, которого все знали как Палыча, уже был в курсе всего в подробностях, достаточных для того, чтобы сделать некоторые бесспорные выводы. Олег сидел здесь же, в кабинете, на старом стуле с разодранной красной обивкой – когда-то это был очень дорогой стул. Впрочем, когда-то и Олег с трудом мог представить, что он будет вот так вот сидеть и гадать о том, как все сложилось глупо и непросто одновременно. Олега никто не задерживал, не сковывал в наручники, не запирал в обезьяннике, однако чувство несвободы, скованности, виновности просыпалось где-то внутри и душило и изничтожало все остальные чувства. Рассказывая о том, что произошло несколько дней назад, он ни слова не сказал о своих друзьях, не обмолвился и о шепоте, и о том, кого он видел тогда вечером в отражении в озере.

Вокруг суетились. Звонили телефоны. Люди приходили и уходили, садились рядом на такие же старые стулья с драной обивкой, потом вдруг вскакивали, куда-то исчезали, а потом прибегали вновь. Палыч куда-то звонил сам, ему передавали по рукам телефон из соседнего кабинета – тогда он нагибался над столом, чтобы дотянуть голову до трубки, так как длины шнура не хватало. Потом появились бумаги, много бумаг, в которых Палыч со знанием дела копался, доставая то одну, то другую, то убирая их на место.

Олег не заметил, как прошли четыре часа. Так быстро время в его жизни еще не летело никогда. Он не слышал слов, не замечал лиц, вообще забыл, где он находится и зачем. Никто не шептал больше. Пропала какая-то тревога. Перестала болеть голова.

– Вот тебе! – Вбежавший в комнату мужчина в ярости ударил Олега коленом в лицо, кровь хлынула рекой из носа. – Это ты, я сейчас убью тебя!

Палыч схватил нападавшего за руку и строго сказал:

– Хватит, не надо!

Он сел на стул рядом с Олегом и заплакал навзрыд. В дверях стояла молодая женщина. «Его родители», – догадался Олег.

– Вы должны его задержать как-то, это убийца моего сына, – произнесла она, пытаясь сдерживать себя.

– Так, все, мне надоело. Я вам звонил не для того, чтобы вы приходили и устраивали здесь побоище. Все, уже все случилось! – Палыч не знал, что еще можно сказать в такой нелепой ситуации. Убийца и родители жертвы находились одновременно в его малюсеньком кабинете с решеткой на единственном маленьком окне. Атмосфера была накалена, а он, Палыч, подумать только, защищал убийцу!

– Садитесь! – Палыч не просто сказал, а буквально приказал матери Саши.

Женщина покорно села на такой же потертый старый стул с красной рваной обивкой, на которых уже сидели ее муж и Олег – убийца ее сына.

– Я прошу, – мать Саши волновалась, – прошу задержать его.

– Он никуда не денется, – строго ответил Палыч.

– Но…

– Здесь распоряжаюсь я. Я сказал, что он никуда не денется. – Палыч снова рылся в бумагах, снова звонил в бешенстве телефон, снова бегали какие-то люди, снова время бежало вперед с бешеной силой, отыгрываясь на Олеге за все те четыре дня, что прошли с момента убийства. На пол капала кровь из разбитого носа Олега. Каждая капля отдавалась в толще линолеума каким-то особенным, глухим звуком.

Через пять минут Палыч поднял глаза от папки, что-то записал на клочке бумаги простым карандашом, вложил этот клочок в папку и захлопнул ее. «Все», – произнес он.

– Где, где мой мальчик, скажите? – Женщина едва сдерживала слезы.

– В озере, – тихо выдавил из себя Олег.

– Так я и знала.

Палыч тяжело вздохнул, пододвинул к себе телефон, снял трубку, быстро вращая диск, набрал номер. Дежурный? Это Зверев. Мне конвой. Жду.