– Царь-батюшка, – в тумане появился крепкий мужчина лет сорока в порванной робе. – Пришли.
– Неужто, Инокий? – встрепенулся отрок. – Ну и где?
– Вон, посреди того болота кочка с кустом. Там куст, под ним и есть он, Ковчег.
Туман вдруг дрогнул и стал таять. Звуки стали тише, а очертания расплывчаты. Совсем чуть-чуть – и облако пропало, а по лекционной пронеслось неодобрительное «У-у-у», кое-кто даже застучал кулаком о деревянную парту.
– Ну, полно, полно, – профессор развел руками, поправил свои космы с боков и добавил: – Будет. Вы учитывайте, дорогие мои, что я старик, сил у меня немного. Нахождение Ковчега покажу на следующий раз, но, – его махонький морщинистый палец взметнулся вверх, – намеренно сделаю несколько ошибок. Кто определит их, получит допуск к экзамену. Поэтому владейте предметом, господа. Можете быть свободны!
Его последние слова потонули в гвалте и общем шуме. Но то была не обычная веселость, с которой студиозусы бегут из университета, а скорее возбужденное восхищение. Витольд Львович потянул орчука за собой, продираясь против бурного течения распахнутых мундиров, вложенных под руку фуражек и расстегнутых на несколько пуговиц сорочек. Жара, будь она неладна…
– Витольд Львович, а что это за магия такая?
– Визуализация мыслей, очень редкая способность. Признаться, многие считают ее бесполезной, но я думаю, они ошибаются.
Что за «визуализация», Мих спросить не успел. Они спустились пред светлые очи старика, и тот мягким, дружеским взглядом ощупал их.
– Разрешите представиться. Меркулов…
– Да вижу, вижу, молодой человек, не трудитесь, – в один миг тень пробежала по лицу профессора. – Сильно на отца похожи. Он ведь чуть старше был, когда они вместе с Мишкой…
– Вы же не верите, что мой отец и ваш сын были причастны к заговору? – чужим голосом спросил Витольд Львович.
– Не надо, не надо, – старик поднял руку, будто защищаясь. Небольшая часть студиозусов, еще не вышедшая из лекционной, обернулась и задержалась у двери. – Я вас прошу, умоляю, не ворошите прошлое!
– Прошу меня простить, Виталий Арсеньевич, я не хотел сделать вам больно.
– Тогда не будем затрагивать более эту тему, – он порывисто схватил Меркулова морщинистыми руками за ладонь и несколько раз потряс. – Ох, что за чудный экземпляр! – он обратил наконец внимание на орчука, отпустил Витольда Львовича и стал напрашиваться на рукопожатие. – Галахов Виталий Арсеньевич.
– Бурдюков Михайло Терентьевич, – неожиданно для себя выдал Мих. Подумал чутольку и добавил: – К вашим услугам.
– Подумать только, а мне сколько говорят, что орчья кровь, как ее ни смешивай, все равно дикой остается. Еще и на государственной службе, четырнадцатого чину. По полицейскому ведомству?
– Виталий Арсеньевич, – прервал его Витольд Львович, – мы к вам по очень важному делу.
– Ну, еще бы по неважному. К старику уже давно просто так никто не ходит.
Но все же обращение возымело действие. Профессор повернулся к Меркулову, а тот вытащил сложенный листок и протянул Галахову.
– О, – глаза старичка расширились. – О! Это… очень занимательно. Даже не буду спрашивать, где вы подобное увидели, не хочу слышать вранья. Но это… это…
– Что это? – Витольд Львович решил вернуть разговор в конструктивное русло.
– Рогатый бог. Так его называют аховмедцы.
– Виталий Арсеньевич, сердечно прошу, расскажите мне все, что знаете об этом рогатом боге.
– Ну-с… – Профессор сделал театральную паузу, но было видно, ему самому не терпится рассказать обо всем. – Это самый главный культ аховмедцев.
– Разве у козлоногих вера какая есть? – вмешался Мих, имеющий некоторое представление об разных народностях.
– Не у козлоногих, а у аховмедцев. Или сыновей Матара, на худой конец, – укоризненно заметил Виталий Арсеньевич. – Мне ли вам говорить, молодой человек, что нельзя судить людей и прочих по внешнему признаку.
Орчук сконфуженно потупился, а профессор продолжил:
– Есть тайный культ, в который посвящают лишь достойных.
– И предмет поклонения – тот самый рогатый бог? – понял Меркулов.
– Именно. Кровавый воин, родоначальник всех аховмедцев.
– Вот почему все правители у них носят рога, – изумленно открыл рот Витольд Львович.
– Именно, – кивнул профессор. – Так вот, о рогатом боге. Культ очень древний, со своими обычаями и традициями. И насколько я знаю, этот знак имел право носить только один из них.
– Поясните, Виталий Арсеньевич.
– Смотрите, культ ведет очень замкнутое и нелюдимое существование. Для них рогатый бог священен, и любое упоминание о нем среди других народов является кощунством. Не спрашивайте, как это знание пришло ко мне, за него пролилось уже немало крови.
– Я все же не понимаю, куда вы ведете, – нахмурился Меркулов.
– Сейчас покажу. – Профессор склонился над столом, вытащил чистый лист и поставил на нем девять точек. – Девять аховмедцев имеют право носить на груди рогатого бога, они называются Уосы, что в очень вольном переводе можно обозначить как «сыновья». Какова их функциональность в культе и чем конкретно они занимаются, я не знаю. Но! – Виталий Арсеньевич поднял уже перепачканный чернилами палец. – У каждого из них рогатый бог полый, то есть пустой. То есть изображение производится лишь по контуру. И лишь один из аховмедцев имеет право носить на себе полного рогатого бога – Логофет.
– Верховный жрец?
– Там все гораздо сложнее, – покачал головой профессор, как бы оценивая перевод Меркулова, – скорее хранитель. Не спрашивайте, что и зачем он хранит. Фигура Логофета сокрыта такой же тайной, как и сам культ, что, согласитесь, не так уж и странно. Но, как я понимаю, по иерархии хранитель культа рогатого бога не подчиняется даже самому королю Аховмедии.
– Вот почему Бруу То Вайла возмутило, когда я назвал убитого его слугой, – подумал вслух Меркулов.
– И не сочтите меня параноиком, молодые люди, но сдается мне, что Логофет мертв.
Мих сдуру кивнул, только потом опомнившись, а Витольд Львович отвел взгляд.
– А значит, ничего хорошего не жди. Крови пролито будет много, аховмедцы – народ горячий.
– Спасибо большое, Виталий Арсеньевич, – заторопился Меркулов, – мы вынуждены откланяться.
– Всего хорошего, молодые люди.
– Витольд Львович, случилось чего? – спросил Мих, едва на мостовую вышли.
– Странно все, весьма странно, – все более хмурился Меркулов. – Эй, стой! До Столешникова переулка, двенадцатый дом. Да побыстрее! Михайло, не зевай!
Они расположились в пролетке. Извозчик залихватски свистнул, ударил вожжой по лошади, прибавив нечто матерное, и помчал их вниз.
– Странно… – бормотал Витольд Львович, потирая указательным и большим пальцами подбородок.
Мих даже не стал справляться, что именно показалось хозяину чрезвычайно удивительным, и Меркулов чуть помолчав, принялся рассуждать вслух: