Лабиринт

Живот проурчал от голода, и я поднялся для того, чтобы дойти до ресторана, который находился при отеле. Переведя взгляд со звёздного неба на вход здания, мне показалось, что ярко светящаяся вывеска с его названием, ещё вчера вечером казавшаяся мне режущей глаза своим холодным белым светом, излучала тепло, и её желтоватый оттенок был скорее мягким. По краям она расплывалась, как будто я смотрел на неё через слегка запотевший объектив телефона. При входе в ресторан меня встретила администратор зала.

– Простите, уже полдвенадцатого, тридцать минут назад мы перестали принимать заказы на еду, но Вы можете заказать что-либо из бара.

– Я понимаю, но, вы знаете, я просто до безумия хочу есть. Наверняка у Вас есть хоть что-то, что я бы мог заказать, не напрягая при этом собирающегося домой повара. Вы могли бы уточнить, может ли он на скорую руку мне приготовить что-нибудь? Я готов съесть даже просто какой-нибудь бутерброд с чаем.

– Минутку! – администратор вежливо улыбнулась и пошла на кухню. В тот момент, когда она отворачивалась и начинала двигаться к повару, я заметил, как её вежливая улыбка переросла в раздражённую гримасу. Бедная девочка, наверно, весь день на ногах. Я бы тоже не обрадовался такому позднему посетителю. Через пару минут она подошла ко мне с меню и указала на пару простых салатов и вторых блюд. Я заказал греческий салат и пасту с морепродуктами, так как они показались мне наиболее простыми, а я не хотел никого сильно утруждать.

Сев за столик, я стал рассматривать висящую на стене передо мной декоративную карту мира, которая представляла собой выпаянные на огромной доске контуры материков и наибольших островов, типа Новой Зеландии, Мадагаскара и Великобритании. Справа от Северной Америки располагалась Гренландия. Хотел бы я там когда-нибудь побывать. В голове всплыл научно-популярный фильм про Фритьофа Нансена, который мы смотрели с женой в общежитии, когда были студентами. Великий он был человек! Интересно, каково было пересекать на лыжах такой огромный остров? Наверное, ему было тяжело, но это не сравнить с его путешествием к северному полюсу и тем, как ему удалось выжить посреди заснеженных льдов, бросив свою команду, сидящую хоть и в замурованном льдами, но всё-таки тёплом и уютном корабле, где было полно еды, в попытках найти для них помощь. Что он чувствовал, убивая и поедая прежде преданных ему собак, которые были в его упряжке, в собственноручно собранной иглу? И ведь он выжил, а когда вернулся из Заполярья, вёл активную социально-политическую деятельность, помогая беженцам из разорённых войной стран. Я помню, что он был моим героем после просмотра этого фильма: будучи студентом я хотел быть таким же отважным и добродетельным, как он. Правда, давно я не вспоминал о нём и о том, что он успел за свою жизнь сделать. Кажется, он был разведён и остаток жизни жил со второй женой. Если это действительно так, то, может, быть разведённым не такое уж и плохое клеймо на биографии человека, раз даже Нансен был дважды женат?

В мыслях я перенёсся на середину бескрайней заснеженной белой пустыни, где не было видно ничего, кроме снега, вплоть до горизонта. Снежинки медленно падали мне на ладони и таяли, оставляя после себя небольшие капельки воды. У каждой снежинки был свой неповторимый узор, но все до единой почему-то были шестиугольными. Прозрачные сростки кристаллов, угловатые и переливающиеся белым светом в лучах полной луны, оставляющей позади меня тёмную тень…

– Молодой человек! Ваш заказ у Вас на столе! – официантка стояла рядом, а передо мной на столе располагались тарелки с заказанной едой и чай.

– А? Да, спасибо! Рассчитайте меня сразу, пожалуйста! По безналу оплачу, – ответил я и полез в карман за телефоном, чтобы рассчитаться, но вспомнил, что его у меня нет. Достал карту. Кажется, официантка была рада тому, что я незамедлительно оплачу заказ и больше не буду её беспокоить.

– Вот ведь меня накрывает! – подумал я, пытаясь отвлечься от одолевающих меня мыслей про Гренландию и сконцентрироваться на еде. – Действительно отличные таблетки у Веры!

Я быстро поел и даже успел покинуть ресторан до полуночи. Дойдя до номера, я разделся, помылся и, улёгшись на кровать, позвонил на стойку регистрации с просьбой разбудить меня в девять утра. Получив одобрение, я положил голову на подушку, закрыл глаза и провалился в сон.

– Это ты их убил! Ты их убил, маленький ублюдок! – яростно кричал на меня брат, стоя в трёх метрах от меня посреди огромного простирающегося чуть ли не до горизонта заледеневшего озера.

Тонкий лёд трещал под моими ногами, издавая глухой пронизывающий всё тело хруст. Берег был далеко и, упади я под лёд, вряд ли бы смог выбраться.

– Ты убил нашу мать! Из-за тебя отец ушёл из семьи! А теперь ты убил ещё и меня?! Ты! Должен! Страдать! – Игорь смотрел на меня широко раскрытыми глазами, вокруг которых откуда-то из волос стекала бордовая кровь. Он часто тяжело и глубоко дышал, медленно направляя на меня охотничье ружьё.

– Ты! Должен! Страдать! – его палец медленно стал нажимать на курок наставленного на меня ствола ружья.

Лёд трещал всё сильнее – глухой утробный треск. И выстрел. В моей груди в области сердца сквозь продырявленную одежду выступила кровь, но я ничего не почувствовал. Ни боли, ни отдачи – ничего. Он попытался выстрелить ещё раз и ещё, безудержно нажимая на курок, но ружьё больше не стреляло.

Я начал медленно идти навстречу брату. Какой же он был жалкий и беспомощный без патронов! Треск: скрежет десятитонных льдин друг о друга издавался вокруг.

– Ты – жалкая пародия человека! – с гневом ответил ему я. – Ты всегда был пресмыкающимся червём, не имеющим собственного мнения. Если бы ты не бухал и сам отвёз мать домой после праздника, то, может, она осталась бы жива. Ты бы с большей вероятностью смог довести её посреди ночи до дома живой, чем уставший шестидесятилетний старик! Это ты её убил! Ты настолько жалок, что даже не смог её защитить!

Брат стоял на месте и смотрел на меня. Его правый глаз вытекал из глазницы, но в его изуродованном лице отчётливо читался страх. Жирные масляные пятна в области живота на его футболке медленно растекались и краснели, превращаясь в кровавые раны.

– Ты жил как свинья и сдох как свинья, ублюдок! – продолжал я. – Я не убивал мать с отчимом, но я убил тебя. Тебя, сука! И будь у меня возможность сделать это снова, я бы опять это сделал! – я замахнулся на него сверху молотком, который оказался в моей правой руке, и начал вбивать брата в лёд, как гвоздь в доску. Я бил его и бил до тех пор, пока он не ушёл под лёд и я не увидел на поверхности воды образовавшейся лунки своё отражение: я смеялся до слёз, смеялся от того, что сделал, смеялся от того, что вокруг меня теперь лишь чистый белый снег и синий лёд и больше нет запаха машинного масла, бензина и крови. Я был один, и мне было хорошо. Под моими ногами был толстый слой прочного льда – он больше не трещал – и лишь мой звонкий смех раздавался эхом от скал, окружающих теперь это круглое небольшое замёрзшее горное озерцо.

Я проснулся, вздрогнув от собственного крика. Приподнявшись с кровати, я с трудом разглядел время, которое показывали настенные часы в номере: четыре тридцать семь. Встав на ноги и не включая свет, я наощупь нашёл в кармане штанов вторую таблетку антидепрессанта, проглотил её, запив водой, и снова уснул.

Три друга

Проснувшись от звонка телефона в девять утра, я поднялся, помылся и, в то время как чистил зубы, понял, что со мной не может связаться ни Саша, ни Лёша, с первым из которых я должен был встретиться уже сегодня во время обеда. Сплюнув пасту, я пошёл к ноутбуку и написал Саше на мейл, что у меня проблемы с телефоном и я позвоню ему в ближайшие пару часов. Надеюсь, что у него синхронизирована почта с телефоном, и он сразу заметит моё письмо – нехорошо получилось.

Торговый центр с нужным мне магазином, продающим технику того бренда телефона, который я искал, открывался в десять, и я после завтрака, не торопясь, собрал сумку, заказал такси и сдал ключи на стойке регистрации. Хороший был отель. Если ещё раз придётся сюда ехать, то снова в нём остановлюсь. Выходя из отеля, я осознал, что почти не хромал: боль в ноге меньше не стала, но я к ней уже привык. Подъехав к уже открывшемуся торговому центру, я сразу купил смартфон и ещё через двадцать минут у меня на руках была восстановленная сим-карта. Пока я смотрел на то, как молодой парень активирует мой телефон и восстанавливает через облако всю необходимую мне информацию, я бегло подсчитал то, сколько денег улетело за последние четыре дня. Вместе со всеми билетами, ресторанами, костюмом, зимней одеждой, телефоном и материальной помощью Вере с Олегом получилось более двухсот сорока тысяч рублей – пора бы начать экономить, а то до следующей пятницы не дотяну. Когда я только окончил ВУЗ и получал свои заслуженные семьдесят пять тысяч в месяц, мне хватало не только на жизнь, но даже удавалось откладывать тысяч по пятнадцать в месяц на сберегательный счёт. Парадоксально, но теперь, получая в среднем чуть более половины миллиона рублей в месяц, я думал о том, как же мне протянуть неделю до зарплаты – абсурдная и нелепая ситуация.

Тем временем сотрудник магазина протянул мне мой гаджет. Как же хорошо снова иметь рабочий телефон! Я снова чувствовал себя частью цивилизации. Одиннадцать пропущенных от Саши и три от Лёши. Я поблагодарил сотрудника и сразу набрал Сашу:

– Привет! Прости, что был недоступен. Ты где?

– Андрей! Ты где? С тобой всё нормально? Дозвониться до тебя не могу со вчерашнего вечера! Я уже начал немного переживать.

– Всё хорошо. Просто забегался вчера и на ходу где-то телефон потерял. Только сейчас новый купил. Всё нормально. Расскажу, как всё прошло, при встрече. Ты во сколько в Толмачёво планируешь быть?

– Выезжать буду через час, в аэропорту буду часа через два, дороги вроде пустые.

– Хорошо, давай тогда в час встретимся там.

– Договорились. Лёше позвони, он тоже переживает.

– Хорошо, сейчас ему перезвоню.

Положив трубку, я написал Лёше, что со мной всё в порядке и я жду скорейшей встречи с ним. Звонить не стал, так как настроения для очередного разговора о том, что вчера случилось и почему я не отвечал, не было. Открыв онлайн-банк, я с ужасом обнаружил, что у меня в сумме по двум моим счетам оставалось чуть более тридцати тысяч рублей. Да уж, ну и жопа! Занимать ни у кого не хотелось, поэтому я нашёл ближайший ломбард и продал свои механические Бом эт Мерсье. Сто двадцать тысяч наличными составляли в лучшем случае половину от их реальной стоимости, но на данный момент мне было на это плевать – главное, что теперь у меня снова были деньги. Отдавая свои часы, я на миг почувствовал себя наркоманом, который в осознании того, что у него нет очередной дозы, продавал свои вещи, лишь бы получить новую порцию удовольствия. Интересно, сколько же я должен получать, чтобы быть полностью удовлетворённым и ни в чём себе не отказывать? Кажется, что такого предела не было. Когда я только окончил ВУЗ, то полагал, что люди, получающие четверть миллиона рублей в месяц – богачи, относящиеся к совершенно иному слою людей. Казалось, что это некая высшая раса, живущая полноценной и абсолютно счастливой жизнью, причём их счастье было гораздо больше того, которое мог испытать я, получая менее ста тысяч рублей. Оглядываясь назад, теперь я понимал, насколько сильно я ошибался: получая в два раза больше той суммы, которую считал гранью богатства, я был гораздо менее счастлив, чем раньше. Верно говорят, что деньги не приносят счастья, однако убедиться в этом я смог лишь тогда, когда проверил это на собственном опыте. Интересно, изменилась бы моя судьба, если бы я понимал это раньше?

В полпервого я уже сидел в бизнес-лонже аэропорта, пил кофе и отвечал на ноутбуке на наиболее важные письма, пришедшие за вчерашний день, как друг позвонила Вера.

– Алло, Андрей, привет! Ты где?

– Привет, Верусь! Я уже в аэропорту, прости, что пришлось уехать. Как ты себя чувствуешь? Выспалась? Во сколько встала?

– Да только что проснулась. Проспала более семнадцати часов. Олег сказал, что ты вчера заходил. Прости, что не проснулась. Мне жаль, что мы так и не попрощались.

– Не переживай, в любом случае скоро увидимся. Ты себя хорошо чувствуешь?

– Да, всё в порядке. Гораздо лучше, чем вчера. Олег даёт мне таблетки – они помогают.

– Хорошо. Я в ближайшие пару дней возможно буду недоступен, но на следующей неделе можем поболтать по видеосвязи.

– Договорились, я позвоню. Целую!

– Пока.

Её звонок пробудил во мне ужасные воспоминания о вчерашнем дне, о котором я не вспоминал с самого утра. Как же так всё получилось? Я же убил собственного брата! Я убийца. Но ведь это была самооборона: мне пришлось сопротивляться, иначе он бы убил меня! Он пытался переехать меня машиной, а когда ему это не удалось, он решил меня застрелить! В голове снова вспыхнул звук ревущего мотора, тошнотворный запах горящего масла и ствол ружья, приставленный ко лбу, безумные глаза Игоря и хруст костей его черепа. По коже пробежали мурашки, и подкатило чувство тошноты.

Я всегда думал, что смерть человека – это событие, которое меняет всё, но после его смерти ничего не изменилось. Когда он умирал, люди, сидящие в его квартире, накрывали на стол и затем ели приготовленные Верой салаты и вторые блюда, выпивали и обсуждали свои дела. После того, как он скончался, они продолжили жить своей жизнью и, возможно, лишь иногда теперь задумываются над тем, что его нет, сидя на своих работах и исполняя свои служебные обязанности, приходя домой и смотря телевизор. О чём, интересно, в этот момент думал Игорь? О чём он думал утром вчерашнего дня? Какие он планы строил на будущее? На сегодня? Мог ли он представить с утра, что через несколько часов он будет мёртв и что ни одному из его планов на будущее не суждено сбыться? Мне казалось, что если человек умирает, то вся временная шкала мира делится на то, что было до его смерти, и на то, что после. Но когда он умер у меня на глазах, я не ощутил ничего подобного. Я даже не знаю, в какой момент его не стало. Умер ли он после того, как я вторым ударом молотка загнал его нос в область мозжечка, или лишь после тех судорог, которые охватили его в конце? Его смерть была настолько незначительна, настолько обыденна для всего происходящего в тот момент, что остановка его сердца была равносильна остановке поршней двигателя внутреннего сгорания в момент нажатия кнопки «стоп». Неужели так будет и тогда, когда умру я? Что если бы вчера Игорь меня пристрелил? Если люди в этот момент ехали бы за рулём, то они продолжили бы ехать туда, куда планируют. Если бы они в этот момент жевали кусок мяса за обедом, то продолжили бы его жевать, затем проглотили, запили водой, чаем или вином, вытерли салфеткой рот и пошли по своим делам. На работе в первое время Паша с Алиной прекрасно справлялись бы без меня, а затем, думаю, в течение двух недель на моё место поставили кого-либо другого, и всё продолжилось так, как будто меня никогда и не было. Насколько ничтожна жизнь отдельного человека, что её исчезновение ничего в этом мире не меняет? Неужели действительно ничего не изменится? Сегодня меня могло бы уже не быть и что я бы после себя оставил? Кажется, ничего стоящего. Мне даже сложно представить то, какие бы добрые слова обо мне сказали те, кто собрался бы на моих похоронах, если отбросить формальное выражение сожаления и оставить только искренние мысли? То, что я хорошо работал? То, что я оставил своей бывшей жене квартиру? Да и пришла бы она на похороны?

Я огляделся по сторонам и вдруг осознал, что мужчина в костюме, сидящий за соседним столиком и читающий новости на планшете, так бы их и читал, будь то место, на котором я сижу, сейчас пустым. Официантка всё так же наливала бы шампанское тем двум девушкам, которые сидят в десяти метрах от меня, а самолёты взлетали бы и садились по расписанию. Саша наверняка всё так же собирался бы улететь в ближайшее время на самолёте в Мурманск, чтобы оттуда поехать на обсуждение сделки. Если после моей смерти ничего не изменится, то равносильно ли это тому, что меня уже нет? А может, меня ещё и не было?

– Здорово, Андрей! – воскликнул с улыбкой Саша, зайдя в зал и раскидывая руки для того, чтобы обнять меня.

– Привет! – я встал, чтобы поприветствовать его. – Как же я рад тебя видеть!

Саша сжал меня так, что хрустнули позвонки между лопатками. Со стороны он напоминал огромного медведя: ростом метр восемьдесят пять и весом раза в два больше меня. Он не был качком и не страдал ожирением, он просто в целом был большой. Вид у него был такой, что многие люди его побаивались, но на самом деле он был добрым и жизнерадостным человеком – по крайней мере, я видел его таким. Выглядел Саша весьма анахронично и всем своим обликом напоминал бандита из девяностых. Я был слишком мал тогда – или слишком удачлив – для того, чтобы их ни разу не видеть, но по рассказам старшего поколения представлял их именно так. Я знал объяснение его облику и его манерам в общении с малознакомыми людьми, хотя вряд ли он сам в полной мере осознавал то, почему он такой. Думаю, что именно поэтому мы, вопреки нашим различиям, находим с ним общий язык. Он рассказывал мне это в один из тех разов, когда мы с ним подвыпившие сидели в бане.

Не знаю, чем именно занимался его отец, но в девяносто восьмом году, когда Саше было шестнадцать лет, его отца с матерью и двумя телохранителями почти в упор расстреляли в машине, когда те стояли на светофоре. К счастью, Саша был тогда в школе, из которой после произошедшего его в экстренном порядке забрал один из сотрудников отца. Мне кажется, что Саша так и не смирился со смертью родителей, и он так любил своего отца, что с тех пор пытался сделать его частью себя – пытался стать им. Не думаю, что его отец выглядел бы сейчас так, как выглядит Саша, но именно таким Саша его запомнил. И именно таким он выглядит для многих из тех, кто его знает… для тех, кто его плохо знает.

Думаю, что потеря близких и, как следствие, вынужденная независимость и самостоятельность к окончанию школы определила то, что нас с ним связывает. Несмотря на то, что наши судьбы очень сильно различались, и во многих вещах мы не всегда могли найти общую точку зрения, мы всегда старались понять друг друга, так как на каком-то базовом, фундаментальном уровне наши взгляды на происходящее совпадали.

– Как добрался? На маршрутке? – с ухмылкой спросил я.