Черный Лес

Так медленно текли мои бредовые мысли. Посмотрев на себя в зеркало, я понял, что пора принять душ и отправиться в бар. Залить вопросы пивом. Душ освежил, костюм и чистая рубашка подняли настроение.

Перед тем как закрыть дверь и спуститься по лестнице, я поискал глазами телефон. Nokia была мертва, связи так и нет. Ну ладно, оставим всё на завтра, и я вышел. Свет зажегся сам, широкая красивая каменная лестница вела вниз, к бару с названием тоже Schwarzwald, то есть «Черный лес». Тавтология какая-то, я в Черном лесу и бар «Черный лес». Ну да ладно, лишь бы наливали.

То, что я увидел, ошеломило меня ничуть не меньше, чем мой номер люкс. Бар и, правда, занимал весь этаж. Непостижимым образом он сочетал в себе бессмертную классику и современный стиль. Атмосфера здесь была глубоко интимная: темные стены, мягкий свет, высокие деревянные шкафы с книгами, и, конечно же, темно-бордовая кожаная мебель Chesterfields. Мраморная барная стойка с металлическими подвесами вилась волной вдоль всей фронтальной стенки. За ней витрина, которой позавидовал бы принц Монако. Верхний ряд был отдан коньякам. Различной формы, но с неизменным цветом, они на вытяжку стояли, как солдаты. Тут были «Хеннеси Мастер Блендер» с квадратными плечами, «Реми Мартин Икс-О» медалью с лепестками, «Хине Антик», как сплющенная бочка, «Курвуазье», «Ожье», «Мартель» и «Пьер Феранд». А в самом центре в своем хрустальном одеянье на фоне бархатной коробки гордо стоял Louis XIII. Я проглотил слюну тихонько.

Ниже две роты вискарей и иже с ними водка. Виски не пью, и взгляд я перевел пониже, туда, где в ровный ряд различное вино стояло. Слева розовые бутылки, затем белые, затем светло-красные, затем темно-красные. Я успел понять, что все они отсортированы по странам и регионам. И везде значки с циферками. «Года урожаев», – догадался я. Ну а под вином полка в коктейльный разнобой со всего света, много цвета, формы, и наклейки – всё смотрелось очень эффектно и заманчиво. А по бокам, в двух освещенных нишах стояли две фигуры деревянных волков. Одна побольше – белая, другая меньше – черная. Ну, Черный лес вокруг, ну что еще сказать. Левее центра барной стойки я увидел штук пять «гусаков». И пиво, много – тоже хорошо.

Пространство в баре нежно заполнял красивый слог французских музыкантов. Я уловил на вкус тот необыкновенно теплый и очень точный звук из Nautilus. Колонки необычной формы эти я как-то видел, но слышать до сих пор не доводилось. Музыкальная стойка в баре была Мечтой, моей мечтой из детства, что на всю жизнь мою осталась.

Сверху в отдельной нише стоял большой коричневый магнитофон. Две большие серебряные катушки приковывали взгляд. Я глазам не верил, они волшебным образом крутились. Этот аппарат я видел только на картинках. Желанный и вожделенный Technics – Эльбрус оргазма меломана. О да, это он выдавал звук в такт своим завораживающим индикационным стрелочкам. А под ним еще стояла диковинная кассетная дека. Но не простая, а студийная, от очень уважаемой японской фирмы. Я мог только догадываться о ценности такого аппарата. У него на половину лицевой стороны был толстый стеклянный кассетоприемник, а на вторую половину – цветной электронный дисплей. Невиданная вещь для того времени. Он гордо светился и ждал своего часа, чтобы показать, на что способен. Оба аппарата были младше меня всего-то на каких-то десять лет. Раритет.

Ниже, в паре шел серебряный комплект усилителей. Легендарная серия. Большой серебряный дисплей под толстым сантиметровым стеклом демонстрировал две большие стрелки. Сейчас их амплитуда была невысокой. «Звук не должен был мешать беседе», – отметил я. И рядом со всем этим достижением японской инженерной мысли стоял вертак. Проигрыватель винила. Нет, не японский, а немецкий. Серебряный красавец, как паук с толстенным и тяжелым диском на спине. Я его знаю, он тоже моя давняя мечта.

А на самом верху, над всем этим великолепием горели винтажные настенные электронные часы, точно такие, что установлены в московском метрополитене. Только имели они два ряда. Верхний их ряд показывал ход времени, а нижний дату. Сейчас они фиксировали 20:20 – 10.11.11.

«Вот это я удачно зашел», – подумал я и стал оглядываться по сторонам, где бы присесть.

Бармен остановил мои метания и вежливо вышел ко мне навстречу.

– Присаживайтесь здесь у стойки, сэр, вам будет здесь удобно.

Глава 3. Отправная точка

Откуда он взялся? Под стойкой что ли тихо он сидел? Стройный, гибкий и явно тренированный, он был моего роста, но чуток крупнее. Немного смуглый, а может, просто загорелый с харизматичною улыбкой на устах. И непонятной расы. Не европеец, не араб, не турок вроде и уж точно не аид. Да и на русского похож он не был. Тогда откуда знает русский? Его белая седина, красиво завивалась на концах. На вид я дал бы ему лет сорок пять, но большие и темные антрацитового цвета глаза намекали на глубокую мудрость. Значит старше. Нос не был тонким и выпирал чуток горбинкой. В уголках губ закралась легкая и лукавая улыбка, словно он планировал чуть позже украсть мой кошелек. Одет на первый взгляд недорого. Но приглядевшись, понял – ошибаюсь. Ничто не стоит дороже элегантности, помноженной на вкус с деньгами. Светло-синяя рубашка, явно сшитая на заказ из качественного и немнущегося мягкого материала, была идеально подобрана по контуру его мускулистого тела. Черные джинсы от Brunello Cucinelli и черные туфли от Порше. А вот черный кожаный ремень подсказывал мне, что он из крокодила, и серебряная бляха от Stefano Ricci в этом твердо убеждала. Весь этот туалет как бы завершали толстые золотые часы. Швейцарская полувековая классика с черным циферблатом. То Panerai, конечно.

Я от кого-то слышал, что у Самого лежат в коллекции такие, хоть и цена у них не слишком велика для президента, но ведь и аура часов – не только стоимость «котлов». Это уже легенда, миф и образ. Это твоя легенда. Мечта и достижение высот. Часы сигнал, как «свой – чужой». Они как шифр – кому и с кем, и как можно общаться. Часы – любовь. Часы – идея. Часы – твой результат. И я невольно мысленно перевел взгляд на свои IWC. И хоть их ранг заметно ниже, но всё же бренд немного выручал. «Простые бармены не могут так одеваться, – подумал я, – кто он тогда? Хозяин бара иль отеля?»

– А почему у стойки лучше? – спросил я и вежливо сделал шаг навстречу.

– Потому что вы пришли один и, вероятнее всего, желаете насладиться своим одиночеством. Под бокал хорошего коньяка или может под фужер вина. А если будет с кем, то и поговорить за жизнь. За барной стойкой люди разные бывают и все без масок. Видите ли, стойка затирает статус. И часто после третьей рюмки все мы честны и откровенны. А это, знаете ли, дорогого стоит. Нечасто по душам выходит долгий разговор. За жизнь, за женщин, за шанс или удачу. Ну а если никто к вам не подсел, то есть бармен, с кем всегда можно поделиться. Ведь бармен это не только налить, подать вам выпить. Бармен это атмосфера бара, бармен это своего рода ваш читатель или психотерапевт. Бармен, если хотите, это ваше особое путешествие. Как думаете, коллега?

– Коллега? А почему коллега? – удивился я. – Я не бармен и никогда им не был.

– Мне сообщили, что вы из сферы путешествий. А путешествие – это не только самолет, отель и море. Мы-то с вами знаем, что это понятие из резины. Вот, например, буддийские монахи. Те могут, не выходя из лотоса путешествовать по чужим мирам, но это ведь не каждому из нас дано. Зато каждый может прийти в бар, заказать вина и под свою любимую мелодию закрыть глаза и…

– Отправиться в свою нирвану под алкогольными парами? – закончил за него я. – Могут, конечно, и это действительно очень увлекательно, я знаю, но только как-то примитивно, не находите? – сам того не желая, я бестактно перебил бармена.

Он замер, брови приподнял, и мне показалось, что его черные зрачки на мгновение расширились и сразу же снова сузились. Как диафрагма объектива в старом фотоаппарате. «Сфотографировал», – подумал я. В это время катушка на магнитофоне остановилась. В бар вошла тишина и пауза. Я поёжился. Неловко как-то получилось.

– Простите за бестактность, – извинился я. – Сегодня день дурацкий, сложный, и я устал с дороги. Скажите, как могу я к вам обращаться?

– Ничего страшного, сэр, – он показал в улыбке зубы, – я сам знакомство наше затянул и вижу вам давно пора налить. Мое имя Herr Wolf, зовите меня просто Вольф, мне так больше нравится.

«Вообще, капец, – подумал я. – Место Черный лес, бар „Черный лес“, бармен по имени Волк! Кино и немцы!»

– Могу я предложить вино? Бургундское Grand Cru, не против?

И не дожидаясь моего одобрения, он откупорил пузатую бутылку, поднес к носу пробку, закатил глаза на вдохе, а на выдохе налил вино в фужер. Затем достал микрокассету, вложил в приемник Teac-а и нажал Play. Раздался голос Marie Laforet с ее вечной мелодией Viens, Viens, что для меня было полной неожиданностью. «Поставил под французское вино? Наверное здесь так заведено», – подумал я.

– Прошу, – он развернулся ко мне и поставил на стойку красивый стреляющий искрами хрустальный фужер.

Ну, как можно не обожать бургундское?! Если работа меня забрасывала во Францию, домой я вез семь-восемь ящиков всегда. Я аккуратно пригубил – оно было потрясающим. Волшебным. Легким. Ароматным. Лет десять назад был в моей жизни французский период. С частотой двухтактного метронома носило меня из дома до Парижу и очень нехотя обратно. Город этот я очень любил, и жил в то время только им. Передвигаясь по Парижу, я ловил местное радио и слушал французский шансон. Возникало экстазное чувство единения с великим городом, историей которого в то время я так увлекался. Однажды летним днем, глазея вместе с местным гидом с балкона «Трокадеро», я на выдохе воскликнул:

«О Боже, какой же классный этот город!»

«Да я вообще не понимаю, как можно жить в другом?» – подхватила мой восторг бывшая москвичка.

И тут я вспомнил свой любимый Франкфурт, но жить хотелось всё же здесь. И вот, в очередной раз я как-то попал в Париж на Рождество. Город, конечно, было не узнать: туристов ноль. Все горожане по домам за праздничным столом. Машин так мало, что на улицах совсем так тихо. И рестораны все закрыты. На небе тучи, но при этом сухо и тепло. Градусов пятнадцать и это в декабре. Картинка просто нереальная.

Взял я тогда пару бутылок бургундского, пару сортов мягкого сыра, горячий багет и отправился в свой номер. Тоже тихо праздновать. Накрыл на стол, налил вина, залез в кровать под одеяло и включил телек. А там вовсю идет концерт. Часа на три. Всех звезд французских. Да еще каких звезд, которых все мы знаем, и тех, которых мы совсем не знаем. Дассен, Пиаф, Матье и множество других имен. И так весь вечер одна за другой звучали лирические мелодии. Ни слова не понимая, я ощущал, что эти песни о чем-то добром, настоящем, пережитом и, наверное, о любви. Заканчивала концерт в тот день Marie Laforet. Я от нее не мог ушами оторваться. А песня через нерв ушла в надрыв моей души, после чего меня накрыла лирично-винная волна.

И понесло меня к Собору, увидеть службу. Но до него я двадцать метров не дошел: виолончель меня остановила. Виолончель в двенадцать ночи. На мосту Святого Людовика сидел мужчина академической наружности. В руках держал красивый инструмент и низким баритоном тихо пел: «Не уходи, побудь со мной, здесь так отрадно, так светло…» И тут я чуть не онемел и насмерть к камням приковался. Минут на тридцать. Продлевая его волшебное пение мелкой купюрой, я слушал французские и русские романсы. Медленной рекой они переплетались в косы красивым голосом артиста. Наконец мой музыкант совсем замерз и взбунтовался. Мы обнялись и распрощались. Разошлись. Я в номер, он к себе домой. Но, кажется, для нас обоих то Рождество мгновением дарило Волшебство.

Глава 4. Шансы не имеют постоянства

– Да, красивая история, – задумчиво произнес бармен. – Как будто дома побывал сейчас. Кстати, вино того самого две тысячи второго. Хороший урожай был в тот год, я хорошо запомнил.

Я очнулся, фужер мой пуст был по второму разу. Не может быть, ведь я молчал, не говорил, а эти мысли – лишь памяти моей движенье. Похоже старость иль уже болезнь?

– А откуда вы знаете, что это был две тысячи второй? Я, честно говоря, и сам точно не вспомню.

– Ну, здесь всё просто. Я живу в Париже. Ну, кто ж не помнит лето в Рождество две тысячи второго года? Да и концерт я тот смотрел, он шел довольно долго, наверное, больше четырех часов.

Ну надо же, какое совпадение! – не в первый раз сегодня я снова изумился. – Ну и память же у вас феноменальная! Разве такое может быть?

– Я тоже хочу вам сделать комплимент. Вот вы сейчас отдыхаете в баре, но из номера

пришли в рубашке и в строгом костюме. Кстати, он хорошо на вас сидит. Я по идее тоже должен носить костюм на работе, но только два дня в неделю, вторые два – я должен надевать отельную ливрею, а третью пару дней – свободно, как пожелаю сам. Такой

порядок здесь завел хозяин – под каждого клиента свой дресс-код. А вы, если позволите спросить, чем-то интересным занимаетесь, раз даже расслабляетесь в костюме?

– Да нет ничего интересного, к сожалению. Я обычный водитель, работаю в маленькой туристической компании. Вожу важных клиентов на машине и дверь им открываю. Туда-сюда, туда-сюда.

– Ну-да, ну-да, обычный водитель, говорите? Туда-сюда, туда-сюда.

Мне показалось, что его черные зрачки на мгновение опять расширились и сразу же сузились.

– Что ни на есть. Водители – они такие, они не могут быть иные, – скаламбурил я.

– Как странно, а вина хорошие вы, похоже, всё же любите? Я наблюдал за вами.

– Одно другому не помеха, к тому же в Европе хорошие вина не стоят больших денег.

– Тогда у меня для вас есть один сюрприз, – он хитро улыбнулся. – Ваш президент давно когда-то совершал поездку по Бордо. И дегустировал вино в одном большом хозяйстве. Надо сказать, что очередь на будущие урожаи после этого посещения выросла у них в разы. Но купить бутылочку «Шато Шеваль-Блан» по-прежнему не так уж сложно. И я хочу вам предложить…

– Нет-нет, не стоит, я не пью такие вина, да и позволить их себе я не могу, – не дал ему договорить я.

Он на секунду замер и брови приподнял. Внимательным взглядом он опять «сфотографировал» меня, а затем молча, не проронив не слова, достал с полки темную бутылку с белой этикеткой, на которой красовались цифра 2005 и две золотые медали. Привычным жестом вонзил свой штопор в тело пробки, дернул, поднес к носу, вдохнул и закатил глаза. «Ну и насколько ты попал сегодня, Боря?» – спросил я сам себя.