На Бейкер-стрит хорошая погода, или Приключения веселых мусоров

Намеченная операция по непонятным причинам всё откладывалась и откладывалась, и спецназовцам ничего не оставалось, как грустно сидеть на скамеечке рядом с решеткой «обезьянника», лузгать семечки, незаметно сплевывая ошметки себе под ноги, подремывать и наблюдать за броуновским движением патрульных, оперативников, подозреваемых, дознавателей, потерпевших, свидетелей и просто посетителей.

– Молчать!!! – строго повторил Чердынцев и скрылся за дверью дежурного помещения.

Через несколько секунд в окошечке, именуемом не иначе как «кормушка», показалось его круглое раскрасневшееся лицо.

– А вот теперь, младший лейтенант Мартышкин, – майор со сладострастным удовольствием сделал упор на прилагательное «младший», – доложите, как положено…

– Мартышкин?! – загоготал задержанный. – А что ж ты мне Горилловым представился?!

– Да я… – начал было стажер, но осекся и опустил взгляд.

– Бабуинов, твою мать, вот ты кто! – рассвирепел Чердынцев, на секунду ощутив укол совести за произнесенную вслух грубость в адрес младшего по званию.

* * *

Подвал, как в стародавние времена, оказался запущенным и безхозным, будто до местных дворников так и не довели указание о запирании дверей от блохастых кошек, не менее блохастых бомжей и бородатых горцев-террористов, испытывающих прямо-таки патологическую страсть к городскому жилому фонду. То взрывчатку под дом подложат, то на пассажирском самолете стену прошибить норовят…

Тусклый свет чудом сохранившейся лампочки выхватывал из подвального полумрака обернутые дерюжкой и рубероидом трубы, загаженный всякой неподконтрольной живностью шлак на полу, несколько полусгнивших досок которые по всей видимости должны были изображать мостки, и выведенную на стене надпись серебряной водоэмульсионной краской «Писатель Андрей Лебедев – импотент. Ха-ха ха!»

Кто был такой этот «писатель Лебедев» и почему о его импотенции сообщалось не где-нибудь, а в подвале, было неясно.

– Слушай, Андрюха, может, подождем группу? – шепотом осведомился Дукалис. – После этого ведь хрен отстираешься, да и вшей тут наверняка, навалом…

– Нельзя, Толян. – Ларин осторожно поднял с пола метровый обрезок водопроводной трубы, чудом избежавший пункта приема металлолома. – Если не пойдем, потом завалят наездами типа «на каком основании было принято решение оставить амбразуру без грудного прикрытия». А так, глядишь, по лишней справке в ДОП[7 - ДОП – дело оперативной проверки.] сунем. Давай потихоньку-полегоньку вперед…

Спугнув по дороге пару облезлых кошек, оперативники миновали несколько пустых помещений, но ни затаившегося убийцы, ни запасного выхода из подвала не обнаружили.

– Ты хоть представляешь, где мы? – поинтересовался Дукалис у напарника. – Кажется, мы уже дома два пропахали.

– Тс-с-с! – Ларин предостерегающе приложил палец к губам и показал на узкую вертикальную полоску света в дальнем углу помещения.

Дукалис кивнул; он тоже заметил свет, льющийся из-за неприметной, обшитой неструганными досками двери, и мелькнувшую в световой полосе тень и направил в ту сторону пистолет.

Затаив дыхание, оперативники двинулись вперед; когда до двери оставалось совсем немного, темноту подвала пронзила яркая вспышка света. Неизвестно откуда ворвалась струя холодного воздуха, запахло озоном, и в тишине прозвучал обрывок странной фразы, сопровождаемой каким-то кашляющим смехом: «Fuck you!»[8 - Fuck you! (англ.) – наши переводчики, озвучивающие американские фильмы, обычно переводят: Задница!? Не будем спорить и вдаваться в тонкости языка…].

Полуослепший Дукалис одним прыжком преодолел расстояние до двери, рванул ручку на себя, выставив пистолет вперед:

– Стоять! Я контуженый афганец! У меня справка есть!

Ответом ему были лишь дыхание Ларина и его голос:

– Ша, Толян, поздно пить «Боржоми», когда почки отвалились. Тут пусто….

И действительно, в каморке, на пороге которой оказались оперативники, больше напоминавшей размерами платяной шкаф выпуска пятидесятых годов, не наблюдалось ни одной живой души.

– Андрюха, помнишь анекдот? – недоуменно озираясь, поинтересовался Анатолий. – Слон обвалялся в муке, смотрит на себя в зеркало и удивляется: «Ох, и ни фига себе, пельмешка!» Вот и я про то же.

Ларин, вслед за Дукалисом посмотрев по сторонам, удивленно присвистнул: в недрах загаженного подвала каморка выглядела нереально чистой. Пол и стены были облицованы светлым кафелем, у стены располагался щиток с непонятными приборами, смутно напомнившими внутренности командно-штабной машины, которую Андрей когда-то видел на военной кафедре в институте. На встроенном в стену небольшом столике, чуть пониже мерцающего экрана монитора, красовалась компьютерная клавиатура.

Входная дверь, неприметная снаружи, изнутри была покрыта блестящим белым металлом и, похоже, закрывалась надежно, так как была снабжена сложным замком типа «краб», ригели которого одновременно входят в четыре паза со всех сторон.

– Ни фига себе, пельмешка! – еще раз задумчиво повторил Дукалис. – Куда же он, гад, делся? Андрюха, здесь должен быть еще выход… Ага, нашел!.. – Он потянулся к большой красной кнопке с надписью «Exit»[9 - Выход (англ.).].

- Подожди!.. – Ларин не успел закончить фразу, как его напарник уже вдавил палец в кнопку.

Снова – ослепительная вспышка света, легкий запах озона, затем – грохот, темнота, ощущение стремительного полета, будто во сне срываешься с заоблачных высот и летишь в небытие, легкая тошнота, сведенные в судороге руки…

– Андрюха, ты жив?..

* * *

– Бабуинов! – повторил заглушивший голос совести Чердынцев, открывая здоровенный гроссбух, куда вносились данные о происшествиях. – Ну, так что у тебя?!

– Слышь, начальник, – бомжеватый субъект засунул голову в окошечко и дружелюбно подмигнул майору. – Ты, это… дурика своего убери…

– Немедленно прекратить! – Тщедушный Мартышкин обеими руками схватился за воротник грязной куртки, болтавшейся на плечах субъекта, для верности уперся ногой в стену и потянул задержанного на себя.

Раздался треск рвущейся материи, и Сысой грохнулся крупом об пол, сжимая в кулаках кусок ткани.

На пышущих здоровьем, круглых и румяных лицах «крепленых беретов», являвших собой элиту войск МВД, возникло некоторое подобие интереса.

Субъект цыкнул зубом, поморщился, передернул плечами, но вылезать из окошечка не спешил.

– Сопротивление сотруднику милиции! – заголосил Мартышкин, сидя в луже грязной воды, натекшей с обуви входящих аккурат рядом ковриком, о который, по идее, им следовало вытирать ноги, но никто почему-то этого не делал.

Чердынцев горестно вздохнул, упер ладонь в лоб бухарику и вытолкал голову алкаша из проема окошечка.

Стажер отбросил в сторону свой трофей, резво вскочил и повис на спине у задержанного.

С минуту младший лейтенант и пьяница из соседнего дома, вся вина которого заключалась в том, что он решил отлить на угол здания РУВД, молча толкались и пыхтели.

Наконец Мартышкин метким тычком под ребра заставил противника развернуться боком, треснул ему носком ботинка по щиколотке, схватил за грудки и дернул на себя. Пьяница мазнул грязной ладонью по лицу Сысоя, смачно плюнул стажеру на брючину и немедленно получил в ответ удар кулаком в грудь, отбросивший его на стойку перед окошечком дежурного.

Затылок алконавта вошел в соприкосновение со стеклом, и на стол Чердынцеву посыпались осколки.

«Крепленые береты» привстали, не желая упускать ни единой подробности из разворачивающейся у них на глазах душераздирающей сцены.

– Скотина! – заорал ошалевший майор, увернувшись от падающего аки лезвие гильотины особенно крупного осколка и напрочь забыв о правилах хорошего тона, в теории свойственных всем без исключения офицерам российской милиции. – Ты что наделал, шпрот недодавленный?!

Мартышкин подхватил сползавшего на пол оглушенного бухарика и поставил его вертикально.

– Отвечать, когда тебя господин майор спрашивает! – в манере служаки-ротмистра воскликнул стажер.

Пьяница замычал нечто невразумительное.

– Я не его спрашиваю! – возопил Чердынцев. – А тебя, чудовище!

– А что я?! – удивился Мартышкин.