Непроходимые миры

Охранники посмотрели на меня как на придурка.

– Отвесь ему леща да покрепче, – велел их старший.

Затрещина, которую я получил от хмурого законника, едва не оторвала мне голову. Да уж… Не оценили тут мой юмор по достоинству.

И почему же меня на него пробило? Да сам не знаю. Скорее всего, от нервов. Мозг категорически отказывается принимать уготованные реалии, отгоняет прочь страшные мысли. Иначе запросто крыша поедет.

С нас сняли путы и без намёка на деликатность (толчками и пинками) погнали на выход. Я снова испугался, что Ларт не ошибся в сделанном им прогнозе – городские главы вздёрнут нас, чтобы замести следы. Списать преступление на чужаков проще простого, пусть оно заключалось в массовом убийстве и разрушениях.

Тут уж меня накрыло по-настоящему. И без того непослушные ноги вмиг сделались ватными, в горле пересохло.

Ларт выглядел не лучше моего. Весь вид его свидетельствовал, что мужик прощается с жизнью, правда, делает это достойно: не барахтаясь в ногах, не вымаливая себе прощения. У чувака поистине железная сила воли.

Глядя на него, мне тоже хотелось быть таким же. Умирать так достойно! Пусть это и произойдёт не в домашней постели, а в каком-то вонючем городишке неведомого мне мира.

Виселицы мы видели по дороге сюда. Неужели сразу поволокут к ним? А как же насчёт последнего желания? Блин, чего бы попросить? Вариант с изучением какого-нибудь редкого местного диалекта не проканает.

Но наш путь пролегал не к виселицам, стоявшим в тюремном дворе, нас вели по долгому гулкому коридору и, наконец, впихнули в комнату, где за столом, накрытым пурпурным бархатом, восседал комитет по встрече – три жиртреса, будто сошедшие со страниц знаменитой сказки Юрия Олеши.

Да здравствует советский суд, самый гуманный суд в мире! Не, эти толстяки впечатления великих гуманистов не производили. Не удивлюсь, если завтракали человечиной и запивали её кровью.

– Вот, приказали доставить тех, кто «весёлый дом» разгромил, – отчитался старший стражник.

– Здрасьте, – сказал я, однако мне не ответили.

Оказывается, здесь работают невежливые люди. Могли бы для приличия кивнуть благосклонно. Им пустяк, а мне приятно.

Наше появление фурора не произвело. Тут явно работали методом конвейера.

Сесть нам не предложили. Очевидно, каждый из троицы считал себя знатной персоной и не мог терпеть, чтобы простолюдины вроде нас с Лартом сидели в их присутствии.

Хорошо, мы не гордые, постоим, хотя ноги отваливаются, если не сказать сильнее.

Я снова загнал страх в глубину души. Главное, не поддаваться панике. Приговор не оглашали, вдруг обойдётся? Пусть вероятность микроскопическая, но я буду цепляться за неё до конца.

Сбоку от толстяков за отдельным столиком сутулился тощий мужичок в огромных очках и чёрной накидке. Судя по письменным приборам и чернильнице перед ним – кто-то вроде секретаря. Он откровенно зевал, отгоняя толстых ленивых мух кончиком пера.

Мы для него были не более интересны, чем эти самые мухи.

Что ж, здравствуй, машина правопорядка. С каким скрипом ты тут работаешь? Какое дело шьёшь нам, прокурор? Есть ли у тебя хоть капля того, что у других называется совестью?

Я мог бы задавать сотни риторических вопросов, не ожидая ответов на них. Широкие скучные рожи трёх толстяков служили лучшей лакмусовой бумажкой происходящего.

– Назовите ваши имена! – громогласно потребовал жиртрес, сидевший в центре.

Видимо, он был тут самой главной шишкой.

Мы представились. Секретарь заскрипел пером, что-то выводя в толстой тетрадке.

– Значит, вы наёмники, – констатировал главный.

Мне не понравилось довольство, сквозившее в его голосе. Нас явно списывали со счетов.

– Наёмники, – подтвердил за обоих Ларт.

– Какие причины привели вас в славный город Буркхельм? – задал вопрос другой толстяк.

До этого он долго чесался подмышкой, а тут вдруг изъявил желание проявить любопытство.

– Трое наших не вернулись из увольнения. Мы отправились на их поиски, – лаконично пояснил Ларт.

– Вдвоём? – осторожно спросил главный толстяк.

– Никак нет. Нас было пятеро.

– Где остальные? – испуганно поинтересовался третий толстяк, бывший по левую руку от своего начальника.

Его поросячьи глазки, заплывшие жиром, захлопали.

Ага, выходит о наших приключениях они в курсе.

– Погибли, – коротко бросил Ларт.

Жиртресы облегчённо вздохнули. Их весьма радовала смерть наших товарищей, или я ничего не понимаю в этой жизни.

– Что подвигло вас на столь страшное преступление? Зачем вы убили и изувечили столько мирных горожан? – обличающе ткнул в меня пальцем главбосс этой толстой шайки.

Ларт открыл рот, но я решил, что настал мой черед отвечать и опередил его.

– Как мне к вам обращаться? – спросил я у главного.

– Можешь звать меня «ваша милость», – чванливо отозвался он.

– Благодарю. Ваша милость, обвинение несправедливо.

– Неужели? – хитро прищурился судья.

– Так и есть. Мы не преступники, а жертвы, которые только чудом не стали покойниками. В том доме находилось гнездо колдунов, исповедующих запретную магию.

И охрана, и три толстяка, и писец дружно ахнули.

– Замолчи! Закрой свою пасть, негодник! – крикнул на меня опомнившийся первым толстяк, который велел назвать его «вашей милостью». – Как смеешь ты клеветать на наш славный Буркхельм?! Никогда раньше здесь не ступала нога того, кто исповедует запретную магию. Этого не было, нет и не будет! Мы чтим законы!

– То есть вы хотите сказать, что мы вдвоём перебили кучу народа? – удивился я.

– Совершенно верно. Только почему вдвоём – в доме уже было трое ваших, потом к ним присоединились ещё пятеро. Неполным десятком вы и устроили резню. Горожане храбро защищались, но не смогли дать полноценный отпор профессиональным наёмникам. Тем не менее, шестерых вы потеряли. Что, разве не так? – посчитав, что уел меня, толстяк довольно откинулся на спинку кресла.

– А разрушения в доме? Развороченный пол? Стены, перекрытия… – стал перечислять я, надеясь, что здравый смысл и логика возобладают на этом судилище.