Будни советского тыла. Жизнь и труд советских людей в годы Великой Отечественной Войны. 1941–1945

Отпуск приближается. Но как, куда ехать. События нарастают. Очень пахнет войной, можно сказать, разразится на днях. А так хочется отдохнуть. Устал чрезвычайно.

20 июня. Пятница.

Крутится, вертится жизнь. Нет сейчас в ней устойчивой точки. Завтра же могут быть такие изменения, которые все сломают, взорвут любовь, посеют ненависть, разрушат надежды, раздавят цветы радости. Все придет в оболочке неожиданностей. Это – не пессимизм, это констатация того, что есть… Газета «Правда» от 19.06.41 г. Передовая «Правды» названа «Летний отдых трудящихся». А будем ли мы отдыхать в этом году? Погода легла на летний курс. Тепло. Наконец-то».[3 - Забвению не подлежит: Страницы нижегородской истории (1941–1945 годы). Кн. 3. Н. Новгород, 1995. С. 512.]

Излом, который произошел в жизни миллионов граждан нашей страны в тот трагический месяц, хорошо виден в строках газет. О событиях войны между нашими «германскими партнерами» и Англией рассказывалось в них как бы со стороны, словно о футбольных матчах. И нас это вроде бы не касалось. Горьковская область наслаждалась мирной жизнью. 13 июня было опубликовано знаменитое сообщение ТАСС, опровергающее слухи о скором начале войны. В нем, в частности, говорилось: «По данным СССР, Германия неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать Пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям». Слово фашизм нигде не употреблялось, а Гитлер был чуть ли не другом советского народа.

Утром рокового дня горьковчане еще не подозревали о том, что их жизнь уже разделена невидимой нитью на до и после 22 июня. Телевидения тогда не было, радио, как обычно, транслировало песни о веселой жизни, а напечатанные ночью газеты сообщали лишь о вчерашних новостях. Так, «Ленинская смена» писала о сборе металлолома автозаводскими комсомольцами, работе юных археологов, а также отмечала 20-летие Марийской автономной ССР.

В полдень на площади Советской (ныне Минина) как раз финишировали участники мотоциклетного пробега. И вот здесь-то собравшиеся поприветствовать мотоциклистов жители города Горького и услышали радиообращение наркома иностранных дел Вячеслава Молотова о нападении Германии на нашу страну. Однако никакого шока у собравшихся это не вызвало, так как к сообщениям о тех или иных военных конфликтах с участием СССР за предшествующие годы уже привыкли. Наоборот, по свидетельству очевидцев, преобладало шапкозакидательское и оптимистическое настроение. К примеру, очевидец событий Семен Лозинский рассказывал: «Никакого трагического упадка в первые дни войны не было. Народ ходил по улицам и самоуверенно распевал похабные песни в духе «Не успеет Гитлер «переспать» с женой, как мы возьмем Берлин» и т. п. Все были уверены, что наша армия за считаные дни сметет немцев и победит».

Затем в течение дня уже главный диктор советского радио Юрий Левитан несколько раз повторил радиообращение Молотова. Правда, привычных по художественным фильмам слов «Началась Великая Отечественная война» там, естественно, не было, да и тон голоса был совсем другой. Дело в том, что передачи Левитана в годы войны реально никто не записывал, а их современное звучание было надиктовано им уже в 50-х годах…

На второй день войны все СМИ опубликовали первую сводку главного командования Красной армии: «С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Со второй половины дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной армии. После ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском и Кристыпольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец, первые два – в 15 км, а последнее – в 10 км от границы. Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населенных пунктов, но всюду встречала решительный отпор наших истребителей и зенитной артиллерии, наносивших большие потери противнику». Эта же сводка звучала и по радио. Ее читал Левитан, и в дальнейшем именно от него страна узнавала о событиях на фронте.

Все жители страны на протяжении войны были уверены, что басистый диктор находится в Москве и лично общается со Сталиным. Однако это миф! В действительности радиосигнал шел не из столицы, а, наоборот, с востока. Уже осенью 1941 года Левитан в обстановке строжайшей секретности был эвакуирован в Свердловск (ныне Екатеринбург). Вести вещание из столицы к этому времени стало технически невозможно: все подмосковные радиовышки были демонтированы, поскольку являлись хорошими ориентирами для немецких бомбардировщиков. Сигнал из свердловской студии шел по кабелю на самый мощный в стране ретранслятор, расположенный на окраине Свердловска, у озера Шарташ. С марта 1943 года Юрий Левитан переехал в Куйбышев (Самара), и сводки о победоносном наступлении Красной армии передавались уже оттуда.

«Каждый советский человек ясно отдает себе отчет в том, за что он будет вести борьбу с отвратительной гадиной фашизма, нападающей разбойнически, из-за угла, на Советский Союз, – буйствовала газета «Ленинская смена», цитируя пламенные речи с многочисленных митингов. – Глубокое возмущение вызывает подлейшее нападение на нашу страну предателя и врага всех трудящихся, кровожадного фашистского пса – Гитлера… Мы готовы дать сокрушительный отпор бандитам. Благодаря постоянной заботе товарища Сталина Советский Союз превращен в неприступную крепость…

– На нас напали, – сказал плотник Верховский с трибуны. – Напали предательски, как только могут фашисты, эти кровавые свиньи. Ну что ж, они испытают силу советского народа».

Попутно публиковались патриотические рассказы о десятках добровольцев, которые (в отличие от нынешней молодежи) не ждали повестки из военкомата, а сами бежали туда с заявлениями:

«Они шли с разных концов города. Шли хорошо знакомыми улицами – с новыми домами, молодыми, принявшимися садами, осторожно обходили игравших на тротуарах детей. Хорош родной дом, хорошо высокое небо, под которым так легко дышится, хороша земля, по которой уверенно ступает нога. Встретились в дверях. Юноша уступил дорогу – дал пройти вперед человеку с седыми висками. К дежурному красноармейцу оба обратились с одним вопросом:

– Где нам видеть военного комиссара?

– Здесь, – ответил дежурный. – Только придется обождать. Военный комиссар занят – от добровольцев заявления принимает.

– Значит, не мы первые. Жаль.

Человек с седыми волосами сел на стул в некотором расстройстве.

– А я-то спешил… Вы, наверное, тоже по этому делу? – обратился он к сидящему рядом юноше, с которым встретился в дверях.

– По этому же самому, – охотно подтвердил юноша: он уже разглаживал на коленях заявление…

Они рассказали друг другу о себе с такой доверчивостью, которая устанавливается между людьми, объединенными одним делом, одними думами. Николай Николаевич в первую империалистическую войну провел несколько лет в окопах, получил тяжелое ранение, и ногу пришлось отнять.

– Вы, молодой человек, я замечаю, смотрите с сомнением на меня… С обоими ногами воевать, конечно, удобнее. У вас в этом отношении преимущества явные. Но у меня опыт. Нам бы вместе с вами, вот бы хорошо.

– Я танкист запаса. Старший механик танка. – Парень улыбнулся горделиво. – Умная машина. С такой машиной никакие преграды не страшны. Эх, уж и подавлю я фашистскую нечисть! Поганее фашиста нет на свете… Расстреливать в упор и гусеницами давить…

Юноша-комсомолец Владимир Гущин и уже немолодой человек, много испытавший в своей жизни Николай Николаевич Малиновский вошли в кабинет, зажимая в руках заявления, в которых настоятельно просили зачислить их в действующие части Красной армии… Много таких заявлений патриотов советской отчизны было подано вчера в военкомат Свердловского района».

В первые дни войны мало кто в СССР думал, что боевые действия вскоре примут столь драматичный для страны оборот. «И линкоры пойдут, и пехота пойдет!» – пелось в предвоенных песнях. На парадах и в киножурналах люди видели тучи самолетов, грозные стволы сотен орудий и лязгающие гусеницами многобашенные танки. Настроение народа опять же хорошо отражает дневник профессора Добротвора:

«22 июня. Воскресенье. 1-й день советс. – герм. войны.

Величайший исторический день! В 2 часа дня нарком иностранных дел и зам. Председателя СНК СССР т. Молотов выступил с сообщением… Когда я об этом узнал, то ничего не мог делать, мысль только о войне. Эту войну мы ждали. Она – не неожиданность. И все-таки как-то не верится, что уже война…

23 июня. Понедельник. 2-й день сов. – герм, войны.

…Опубликована наша первая военная сводка. На фронте от Балтийского до Черного моря мы сдержали натиск германских полчищ. Германские войска заняли 3 селения, углубившись на 10–15 км от границы. Мы сбили 65 немецких самолетов…

24 июня. Вторник. 3-й день войны.

Как во сне жизнь. Прямо не верится, что война. Да еще какая! Какой никогда не бывало в мире. Война за социализм, за отстаивание уже построенного социализма. Речь идет о существовании советской власти… У всех полная уверенность, что мы победим. Не можем не победить».[4 - Забвению не подлежит. С. 513.]

Обилие эпитетов и фразеологизмов, обличающих фашизм, еще вчера бывший дружественным и в одночасье ставший «отвратительным» и «коварным», наводит на одну мысль. Все политические формулировки для прессы и матрицы для правильного освещения тех или иных событий утверждались на самом верху. Между тем война началась утром 22 июня. «На местах» о ней узнали ближе к обеду, а газеты сдавались в печать вечером. За столь короткий срок редакторы просто физически не могли получить соответствующие инструкции и успеть сверстать номера по новым стандартам. Поэтому складывается впечатление, что инструкции на случай ожидавшейся войны с Германией были подготовлены для СМИ заранее. В час «X» оставалось лишь вскрыть конверты, взять готовые формулировки, и вперед!

Это предположение лишний раз доказывает, что партийное начальство о предстоящей войне знало, причем Германия вовсе не обязательно должна была напасть «подло» и «внезапно». Ведь в любом случае война, к которой готовилась Красная армия, должна была начаться с коварных «провокаций на границе». Предполагалось, что «фашистюги» организуют какую-нибудь перестрелку, как за полтора года до этого финны, после чего наши непобедимые войска погонят врага на запад. Поэтому в первые недели конфликта никому и в голову не приходило называть начавшуюся войну «отечественной» и уж тем более «великой».

«Ну, пусть держатся теперь!»

В славном городе Ленинграде в эти дни заголовки газет также были полны воинственности: «Грозен гнев советского народа», «Фашистские разбойники жестоко поплатятся», «Фашистские мракобесы будут уничтожены», «Для фашистов у нас найдутся смирительные рубахи» и т. п. Хватало в них и художественной патетики.

«Рассвет и утро были солнечны, – писала «Ленинградская правда» 23 июня. – И город, давно ждавший теплого летнего дня, отдался праздничной суете воскресенья. По улицам и проспектам текли толпы людей. Их путь лежал к вокзалам и паркам, туда, за город, к взморью и рекам, к прохладе лесов и простору полей. Прекрасный всегда и вдвойне хорош в такой ясный день наш любимый город, своей оживленностью, мельканием парусов над водной гладью, плеском весел на реках и каналах, музыкой, не смолкающей над садами и парками, той полнотой отдыха, которую знает лишь народ, пользующийся всеми благами свободы.

В такой вот день, наверное, и писал Маяковский свое «Хорошо», делился чувством, присущим только советскому человеку, чувством создателя всех благ, хозяина страны. Дома – мои, улицы – мои, город – мой, руками могучего народа, дерзко созданный из тьмы лесов и топи блат».

В общем – рай! И вот на этот рай вздумали покуситься фашистские мракобесы!

«Это была неожиданная весть. Но весть эта не была неожиданной, – продолжала статья. – Наш народ готов к любым случайностям. И даже эта «случайность», при всей своей чудовищности, имела исторические аналогии. Не в первый раз встречается русский народ с врагами!

– Ну, пусть держатся теперь! – от всей души высказал кто-то свои мысли. И фраза эта, отчетливо прозвучавшая в тишине, донеслась до всех. Пожилой человек, произнесший ее, решительно надел кепку и быстрым шагом пошел по проспекту. И по уверенности его движений все поняли: человек знает, куда идти».

Конечно, тогда еще никто не знал, что вот эта фраза – «Ну, пусть держатся теперь!» – совсем скоро приобретет вполне реальный смысл. Только, увы, не для фашистских разбойников, а для самого города садов и парков…

24 июня была опубликована первая сводка командования Красной армии за прошлый день: «В течение дня противник стремился развить наступление по всему фронту от Балтийского до Черного моря, направляя главные свои усилия на Шауляйском, Каунасском, Гродненском, Ковненском, Владимир-Волынском, Рава-Русском и Бродском направлениях. Но успеха не имел. Все атаки противника на Владимир-Волынском и Бродском направлениях были отбиты с большими для него потерями. На Шауляйском и Рава-Русском направлениях противник, вклинившийся с утра на нашу территорию, во второй половине дня контратаками наших войск был разбит и отброшен за госграницу, при этом на Шауляйском направлении нашим артогнем уничтожено до 300 танков противника…»

«А иначе же и быть не могло!» «А чего они хотели, мерзавцы!» Примерно такими были типичные высказывания в трамваях, скверах, на скамейках у подъездов домов. Казалось, еще пара дней – и в сводках появятся сообщения о том, что войска Красной армии перешли границу и начали громить врага на его территории.

Особенно потрясает короткий материал под названием «На погранзаставах». «Как только была прослушана по радио речь тов. Молотова, на погранзаставах состоялись короткие митинги, – говорилось в сообщении. – Бойцы и командиры с чувством глубокого возмущения говорили о гнусном бандитском нападении германских войск на мирные советские города…» Вот чем, оказывается, занимались советские пограничники в то время, когда немецкие танки местами уже углубились на десятки километров на нашу территорию. Проводили митинги!

Любопытно, что 24-го числа обычно вравшая «Ленинградская правда» впервые напечатала более-менее правдивое сообщение: «23 июня 6 германских самолетов, вылетевших с финской территории, пытались бомбардировать район Кронштадта. Самолеты были отогнаны (как мухи. – Авт.). Один самолет был сбит, и взяты в плен четыре немецких офицера». В действительности речь шла о 1-й эскадрилье специализированной авиагруппы KGr.806, которая в ночь на 23 июня совершала уже второй вылет для минирования фарватеров в районе Кронштадта. «Юнкерсы» вылетели с финского аэродрома Утти, и один бомбардировщик и правда был подбит зенитками и совершил вынужденную посадку на брюхо на советской территории. При этом экипаж во главе с лейтенантом Тюрмаером попал в плен.

Впрочем, какое это имело значение! «С моря наш город защищает Краснознаменный Балтийский флот, – рассказывал очередной пафосный материал «Боевые традиции балтийцев». – Балтийцы свято хранят боевые и революционные традиции русских моряков». Далее предсказывалось, как уже скоро крейсера и линкоры ринутся во вражеские воды: к Кенигсбергу, Данцигу, Штеттину – и под пение «Интернационала» начнут топить фашистский флот. То, что флоту придется защищать город в прямом смысле слова, то есть стрелять прямо с Невы по немецкой пехоте, никому не снилось даже в страшных снах.

Попутно с первых же дней была открыта постоянная рубрика в духе «Под пятой германского фашизма», в которой публиковались материалы о том, как страдают под гитлеровским гнетом оккупированные страны Европы. Долг советских солдат в такой ситуации был очевиден – освободить, всех освободить!

Тогда никто не мог даже подумать, что в ходе войны, которая конечно же будет вестись на территории врага, тот самый враг может дойти до Ленинграда. Но вот к налетам авиации готовились, готовились заранее. В прошлые годы жители читали в газетах про налеты на Варшаву, Роттердам и Лондон, поэтому к воздушной угрозе относились серьезно. В жилых кварталах и на заводах регулярно проводились учения, объявлялись условные воздушные тревоги. Когда началась война, все мобилизационные планы тотчас привели в действие.

«Это обычный ленинградский дом, – писала «Ленинградская правда». – Он выходит своим светлым фасадом на улицу Желябова. И живут в этом доме простые люди – врачи и медики, инженеры и бухгалтеры, семьи командиров и красноармейцев. Сегодня в этом доме, как в тысячах других, внешне все обстоит так же, как вчера. Во дворе играют ребята, в открытые окна доносятся звуки радио, мирно беседуют у крыльца домохозяйки. Только одна разница между сегодняшним и вчерашним. Спокойнее, серьезнее, строже стало в этом доме, где живет тысяча советских граждан.

Дом готов к обороне. Еще с улицы видны надписи:

«Бомбоубежище»,