Полувзвод б/б

Сложность заключалась в том, что обычный окопный солдат вермахта не подходил на эту роль. Нужен был пленный специфический, из сапёрных частей и желательно офицер.

Немцы установили мины на обходных полях и засекретили места их расположения. Знали об этих заминированных участках фланга только высшие командиры и те сапёрные части, которые сами это исполнили. В какой-то момент процесс установки мин был замечен с воздуха нашим самолётом-разведчиком, но подробности его были не ясны и, конечно, требовали взятия языка.

Вот и пришлось капитану Фролову с отрядом других разведчиков перемещаться ночами по фашистским тылам, хоронясь по лесам в дневное время. Они искали расположение сапёрной части фрицев.

В то время больное колено ещё не особенно мучило Егора, и он справился с задачей, хоть для этого пришлось несколько раз вступать в короткие бои и уходить от гитлеровцев, преследовавших их отряд по пятам.

Живёхонький и почти невредимый обер-лейтенант немецкой сапёрной роты был доставлен через линию фронта и передан в руки командования.

И вот примерно через месяц после этого рейда по вражеским тылам командир дивизии полковник Саблин, держа в руке отрытую коробку с орденом, вызвал Егора из строя.

Гвардии капитан Фролов вышел к нему строевым шагом, который давался уже очень нелегко. Как ни старался Егор скрыть боль от окружающих, опытный боевой полковник заметил это. Он сам подошёл к Фролову после построения и поначалу задал всего один вопрос:

– Ранен?

– Никак нет, товарищ полковник!

– Что же тогда с ногой, капитан?

– Повредил где-то. Ударился коленом. Ничего страшного. Скоро пройдёт.

Егор отвечал искренне, поскольку и сам верил в это, считая, что нога скоро восстановится.

Полковник, оказавшийся прозорливым человеком, покачал тогда головой и сказал на прощание:

– Ты бы, капитан, врачам в медсанбате показался. Мы ведь на фронте привыкли ко всяким ранениям. А на свете существует ещё великое множество других болячек, отравляющих жизнь.

Это был не приказ, а совет старшего товарища, который гвардии капитан Фролов проигнорировал, будучи уверенным в несерьёзности проблемы с коленом.

Справляться с болью в первое время ему помог случай. В одном из очередных походов на ту сторону капитан Фролов вместе со своим взводом разведчиков натолкнулся на штаб немецкой полевой жандармерии. Он оказался размещённым в отдельно стоящей избе на окраине деревни. Или, скорее, того, что осталось от этой деревни, поскольку все ближайшие хаты сгорели дотла.

До линии фронта было довольно далеко, и находящиеся в штабе сонные и мордастые фашисты не ожидали нападения. Часового сняли ножом тихо, и сам бой был коротким. Жандармов забросали ручными гранатами прямо в избе и незаметно скрылись в лесу, куда каратели не совались, опасаясь партизан.

Но перед отходом отряд успел обыскать всё то, что осталось от штаба. В металлическом ящике тёмно-зелёного цвета с чёрным фашистским орлом на крышке капитан Фролов обнаружил папку с документами на немецком языке и пару коробок с таблетками. На упаковках значилась надпись Pervitin.

Разведчики слышали об этих немецких чудо-таблетках. Им рассказывали о них пленные эсэсовцы. Наши бойцы поначалу не слишком верили в эти россказни, но со временем убедились в их правдивости. Им пришлось повстречаться в бою с совершенно бесстрашными с виду и не чувствовавшими боли фашистами, которые, как оказалось, принимали первитин.

Капитан Фролов, уходя из разгромленного штаба, прихватил вместе с документами и эти коробки с немецким средством. Оно на самом деле прекрасно снимало боль, особенно в первое время. Эти чудо-таблетки позволяли не думать о беспокоящем колене, придавали сил и приносили хорошее настроение.

Со временем, правда, Егор стал чувствовать раздражительность и даже некоторую злость. Ему стало требоваться всё большее количество таблеток, чтобы унять тупую, ноющую боль в ноге, которая всё никак не проходила. Откуда ему было знать, что первитин был настоящим наркотическим средством – метамфетамином, и немецкие фармацевты разработали его специально для вермахта!

Егор не догадывался об этом и какое-то время протянул на чудо-таблетках, умудряясь скрывать от отцов-командиров свои проблемы с коленом. Но всё-таки наступил момент, когда разом открылась жестокая правда.

Во время недолгой передышки, наступившей на фронте, отряд разведчиков занимался очередной тренировкой по рукопашной борьбе. Гвардии капитан Фролов показывал технику приёмов молодому пополнению. Он, неожиданно оступившись, неловко упал на колено и потерял сознание от боли. Очнулся только в полевом медсанбате, куда его на руках доставили товарищи.

Егор, лёжа в госпитальной койке, открыл свои глаза и встретился с усталыми глазами немолодого усатого военврача, в которых явственно читалась тревога. Тот, увидев, что разведчик очнулся и слышит его, произнёс взволнованным голосом:

– Очнулись, голубчик? Это хорошо, но я должен вас расстроить. У вас перелом надколенника, то есть коленной чашечки, чтобы было понятнее. Мы наложили гипс. Но это не главное! К моему сожалению, мы вынуждены отправить вас в тыловой госпиталь, где есть лучевая рентгеновская установка.

Егор ещё не предполагал, насколько всё серьёзно, и бодро спросил:

– Товарищ подполковник медицинской службы, надолго это? Когда я смогу вернуться в строй?

Военврач отвёл глаза и негромко сказал, как будто обращаясь к какому-то другому, невидимому собеседнику:

– Капитан, я диву даюсь, каким образом вы умудрились воевать с таким коленом? Это совершенно невозможно! Вы знаете, я не являюсь специалистом в этой области, но очень похоже, что ваш перелом стал следствием другого, гораздо более тяжёлого заболевания. Я практически уверен, что рентген подтвердит это!

Как тридцатилетний кадровый капитан-разведчик должен был отнестись к словам этого интеллигентного подполковника? Разве мог он, гвардеец и орденоносец, воспринимать эти слова всерьёз? Вот и спросил опять прямо:

– И всё-таки, как вы считаете, насколько это может всё затянуться?

Не дождавшись быстрого ответа, добавил:

– Нельзя мне по госпиталям валяться! Наступление через несколько дней продолжится. А к нам в отряд прибыло пополнение. Необученные ещё ребята. Как они без меня? Сколько их погибнет по неопытности, пока я не вернусь?

Военврач опять повернул голову к Егору и устало сказал:

– Вы, молодой человек, по-видимому, не восприняли мои слова серьёзно! Да поймите же вы, наконец! Я считаю, что ваша война закончена! Совсем закончена!

Эти слова прозвучали с неотвратимостью последнего приговора! Они все-таки дошли до сознания Егора, всё ещё никак не желающего поверить в них. Он был поражён этим вердиктом военврача и остался молча лежать на кровати, пытаясь переварить сказанное.

Подполковник перед уходом положил руку на плечо Егора и сказал мягко, по-отечески:

– Держитесь, голубчик! Вы же разведчик! Многое видели, многое пережили. Даст бог, и мои худшие подозрения не подтвердятся! Тем не менее вы должны быть готовы ко всему! Не теряйте надежду! На Бога, на чудо! Да на свой молодой организм хотя бы! Всё будет хорошо!

Военврач ушёл, оставив Егора совершенно подавленным. Он не думал о неутихающей боли, о том, какое лечение его ждёт впереди. Все его мысли и сознание сосредоточились сейчас на страшных словах врача о том, что он, гвардии капитан Фролов, никогда уже не вернётся на фронт!

Глава 3

Капитана Фролова отвезли в раковый эвакогоспиталь на трясущейся по лесным ухабистым дорогам полуторке. Ехали они полдня и по дороге заезжали в другие медсанбаты. К лежащему в кузове Егору добавились ещё несколько бедолаг-бойцов, судьба которых была предрешена подозрениями на ужасный диагноз.

Кто-то из них смог самостоятельно забраться в машину. А кому-то помогли санитары. Но все они, эти бывшие бравые солдаты и офицеры, проведшие на фронте не один год, были сейчас в совершенно подавленном состоянии.

Ехали молча, без разговоров. Каждый был погружён в собственные горькие мысли. Никто из них до сих пор не мог поверить в случившееся. Все надеялись, что это какая-то чудовищная ошибка врачей, которая быстро будет исправлена при осмотре в эвакогоспитале.

Но чуда не произошло! Всем без исключения вынесли страшный вердикт после обследования на рентгеновской установке и осмотра врачами-онкологами. Поняли они, что надо учиться жить с этим. Осознали наконец, что, скорее всего, проведут свои последние дни в этом госпитале. Приняли эту свою жизненную трагедию со стойкостью и смелостью бойцов.

Почти никто не просился в тыл. Не хотели они стать обузой своим родным и близким в последние свои дни на этом свете. Домой отправляли только тех «счастливчиков», кому врачи обещали ещё несколько месяцев жизни. Ну а тех, у которых, как у гвардии капитана Фролова, определяли запущенные формы быстро прогрессирующего рака, оставляли здесь. Обследовали, поддерживали жизнь, давали обезболивающие. Кому-то пока слабые, ну а кому-то уже и морфин.

Поговаривали, что вскоре в эвакогоспиталь начнут свозить онкобольных с двух других, соседних фронтов. Благо что палат тут хватало. Но пока пациентов здесь было всего человек двадцать пять, включая лежачих.

Одним словом, почти полноценный стрелковый взвод Красной армии по количеству бойцов. Хотя и бойцами их считать-то уже было никак невозможно. Тем более что только меньшая часть из них могла ещё пока передвигаться на своих ногах. Причём главным определением здесь были слова ещё пока!

Да и двигались кто как. Кто-то ещё достаточно твёрдо, ну а кто-то уже еле волочил ноги. Знали, конечно, что все без исключения вскоре пополнят часть своих лежачих товарищей. Раньше или позже, но неизбежно!

Десяток бывших фронтовиков, которых временно называли в госпитале ходячими. Такой вот специфический полувзвод Б/Б. Эта аббревиатура стояла у каждого бойца в медицинских карточках. Б/Б – безнадёжные больные! Этими двумя буквами, в общем-то, было сказано всё!

Их свозили со всего 3-го Белорусского фронта в этот эвакогоспиталь, расположенный в первом эшелоне тыла. В основном все пациенты находились на крайних стадиях рака, и это место было их последней остановкой перед уходом в вечность.