Сколько стоит жизнь хорошей девочки?

Альбом этот можно было назвать школьным лишь условно. Марк, не любивший школу и мало фотографировавшийся со своими одноклассниками, заполнил альбом почти полностью фотками с боксёрских соревнований.

Но среди довольно однообразных картинок, где он, уставший и гордый, стоял на ринге с поднятой рефери вверх рукой, натолкнулся на фотографию, заставившую сжаться от волнения сердце.

С любительской, не очень качественной чёрно-белой фотографии на него смотрела парочка влюблённых подростков, опирающихся на двухколёсный мотоцикл марки «Ява». Он, совсем ещё юный, обнимал худенькую, стройную, темноволосую девчонку.

Сколько лёт прошло с тех пор, но он в мельчайших подробностях вспомнил свою первую любовь – девочку Эку, приехавшую погостить в деревню из Москвы, куда он также приехал на каникулы, только из Ленинграда. Целый месяц они провели вместе. Гоняли вдвоем на дядькином мотоцикле. Танцевали и обнимались под «Сектор Газа». Неловко целовались на пустынном озёрном пляже. Смеясь, бежали, поливаемые проливным дождём и прятались в стогу сена, где целовались снова и снова.

Вспомнил он, как было разбито его сердце, когда отец увёз девчонку из деревни. Как он писал ей пылкие письма и пробовал звонить в течение года, вернувшись в Ленинград. Как не находил себе места от того, что не получал никаких ответных писем. Как папа Эки отвечал ему по телефону, что она уехала из Москвы и больше звонить сюда не стоит.

Вспомнил даже такой эпизод, когда он в начале девяностых, коротко подстриженный, молодой и дерзкий бандит, одетый в кожаную куртку, приехал на своей девятке цвета мокрого асфальта в Москву по делам братвы. Наглый и уверенный в себе, пришёл по её адресу и позвонил в дверь. Дверь открыл папа Эки в форме майора милиции. Смерив опытным взглядом нежданного гостя, он сказал тогда слова, которые поставили крест на чистой, юношеской, первой любви Марка:

– Слушай сюда, деловой! Как я вижу, у тебя есть две дороги. Первая – получить маслину в башку во время ваших разборок, а вторая, если повезёт, отправиться за колючку. Дочка у меня одна, и я костьми лягу, но не позволю тебе, бандитская рожа, охмурить её. Одним словом, гуляй отсюда и, если я увижу тебя или услышу о тебе хоть что-то, полетишь ты, милый друг, белым голубем к такому же Белому морю прямиком в лагеря!

И ничего не смог сделать молодой бандит Марик в этой ситуации. Не было у него методов обойти этого опытного опера, защищающего свою дочку, не найдя при этом себе лишних проблем.

Вот и пришлось не солоно хлебавши ретироваться и постараться забыть вкус её юных губ, запах её волос и блеск зелёных глаз.

Завертелся, закружился он в своей бандитской жизни. Было у него множество разных женщин. Были однодневные, но были и те, с кем отношения задерживались на месяц, другой. Жениться он не торопился, и как-то это и не сложилось до сих пор. Первая, юношеская любовь оказалась очень сильна, и Марк, не отдавая себе в этом отчёта, почему-то подсознательно сравнивал всех своих женщин с прекрасной девочкой Экой, с которой был знаком всего лишь месяц. Не находя подобия, завершал отношения и заводил новые.

Даже во время долгого срока в колонии он иногда вспоминал её, но не писал ей, помня наставление отца и прекрасно сознавая своё нынешнее положение.

Марк, вернувшись в родной Питер и увидев её фотографию в альбоме, постарался найти Эку в соцсетях. Узнав, что она одинока, решился сначала ей коротко напомнить о себе. Затем, быстро всё взвесив, сел на самолёт до Москвы и отправился на встречу с ней, положившись на извечный русский авось.

И вот он уже сидел за её кухонным столом. Смотрел в зелёные глаза повзрослевшей, но всё такой же прекрасной и желанной Эки, о которой помнил всю свою жизнь.

Глава 3

Полковник милиции в отставке, Виталий Ильич Голованов, крепкий ещё, шестидесятипятилетний мужчина, одетый в синее трико и майку, сидел на кухне и читал «Аргументы и факты». На столе стояли салаты и закуски, разложенные по глубоким тарелкам и оставшиеся после вчерашнего дня рождения жены. Заботливая хозяйка убрала их вчера в холодильник и сегодня утром поставила на стол вместо завтрака.

Виталий Ильич после утренней, умеренной зарядки схватился за привычную уже газету, исполняя свой ежедневный ритуал. Немного поковырялся вилкой в крабовом салате и придвинул к себе большую кружку с крепким душистым чаем, заваренным женой. Есть не хотелось, а вот от хорошего, марочного чая он никогда не отказывался.

Вчерашний домашний банкет прошёл скучно. Единственная дочка Катя не пришла, сославшись на занятость. На пять минут забегал её бывший муж, ныне майор полиции, но, поздравив бывшую тёщу и вручив ей букет цветов и подарок, быстро убежал якобы по оперативным делам.

Те немногочисленные вчерашние гости, которые умудрились не забыть о Машином дне рождения и сподобились прийти поздравить, были в основном её бывшие коллеги по учительскому ремеслу в школе.

Они были скучны и всё время повторялись в своих рассказах. Он называл их про себя «старыми, школьными мымрами-разведёнками», не любил их, но вынужден был терпеть, поскольку Маша периодически с ними общалась.

К сожалению, ни одного приличного, по его мнению, мужика на застолье не пришло. И он, не отказывающийся обычно от десятка рюмок «беленькой», в этот раз просидел весь вечер почти на сухую. Выпив буквально пару маленьких стопок за здоровье жены, он уткнулся в телевизор и так провёл весь званый вечер, пока гости не ушли.

Нет худа без добра, и сегодня он, в добром здравии и без похмелья, сидел на кухне и читал газету, пока Маша хлопотала на кухне, причитая о том, что он отказывается от оставшихся со вчера блюд.

За пять последних праздных лет, после ухода на пенсию каждое утро он начинал с чтения газеты. Не сказать, что содержание газет его сильно интересовало. Просто он, привыкший в предпенсионные годы начинать день с прочтения оперативных донесений, не изменял своим привычкам. Ему обязательно надо было с утра загрузить свой аналитический мозг какой-либо информацией. В последнее время, правда, в газетах, по его мнению, писали всякую чушь и белиберду. Но такова уж была сила привычки, заставляющая его с вечера покупать всю эту макулатуру.

До пенсии полковник Голованов руководил одним из московских районных отделов милиции. Это благодаря ему и таким же, как он, немногим честным ментам страна не утонула в омуте бандитского разгула в «лихие» девяностые. Взяток он не брал, миллионов на своём посту не нажил, с начальством нередко конфликтовал. Это и стало основной причиной, почему его в 2010-м по-тихому отправили на пенсию в тот самый год, когда исполняющий обязанности временного президента страны решил переименовать милицию в полицию.

Не пришедшийся к новому двору полковник Голованов не спорил, ушёл в отставку и первое время даже находил некоторые хорошие стороны в своей пенсии. Не надо было вставать посреди ночи по экстренному звонку подчинённых и сломя голову нестись в отделение или на место преступления. Не надо было чувствовать себя нашкодившим мальчишкой на ковре у грозного начальства. Не надо было выбивать финансирование для отдела и готовиться к всевозможным и глупым проверкам. В общем, много чего не надо было делать на пенсии, но по прошествии полугода он понял, что этого всего ему сейчас стало не хватать.

Привыкший к милицейскому адреналину и не перекладывающий проблем на плечи подчинённых, полковник Голованов заскучал без работы и потихоньку начал превращаться в обычного раздражённого и всем недовольного пенсионера.

Жена Маша, ушедшая из школы на пенсию почти одновременно с ним, была довольна, что Виталик сидит дома и больше не рискует своей жизнью. Она готова была мириться и с его старческим брюзжанием, и с его ежедневной критикой в свой адрес по любому поводу. Она была достаточно умной и любящей подругой бывшего милиционера и понимала, какие изменения с ним стали происходить на пенсии.

Она предполагала, что дачная жизнь может улучшить ситуацию, но загородного дома они не нажили. У них были кое-какие сбережения, которых, наверное, хватило бы на маленькую дачу, но на её частые предложения о покупке Виталик всегда отвечал одинаково:

– Всю жизнь в человеческом говне копался, а теперь ты мне предлагаешь и в коровьем продолжить?!

Кое-как он приобщился к рыбалке, куда не часто стал ездить на своём десятилетнем Форд Мондео.

Иногда компанию ему составлял бывший муж дочери, майор полиции Егор Круглов, ставший заместителем начальника его бывшего отдела по личному составу.

Егорка, пришедший в отдел ещё старшим лейтенантом, нравился ему. Полковнику Голованову пришлись по душе его холодное спокойствие в любых ситуациях, педантичность и способность к анализу.

С единственной дочкой он сам когда-то познакомил Егора и был рад их свадьбе, не обращая внимания на сетование жены по поводу отсутствия пылкой любви у молодожёнов. Её сомнения он прерывал словами:

– Сопли и слюни – это для Шекспира, а настоящая любовь – это уважение и вера друг в друга. Всякая любовь проходит, а уважение остаётся на всю жизнь.

Настоящим разочарованием для него стал развод дочери, опровергнувший его слова и подтвердивший сомнения Маши. Вроде бы и уважение друг к другу у них осталось, и гулящими они оба не были, а, поди ты, разошлись.

Маша сильно переживала, что дочь с бывшим мужем не подарили им внуков. Внутренне переживал об этом и он, не говоря ничего вслух. После развода детей он корил себя за то, что зря не лез с этим вопросом к ним. По-видимому, как ему казалось сейчас, надо было своевременно убедить их стать родителями. Но что теперь поделаешь? Брачный поезд разбился о невидимую стену, а сорокалетний возраст дочери давал уже мало шансов стать ему дедом.

Он злился на дочь и стал понимать её всё меньше и меньше, несмотря на то что когда-то они были очень близки.

Вот и сегодня утром, помня о её вчерашнем отказе прийти на день рождения мамы, Виталий Ильич, уткнувшийся в газету, продумывал способы повлиять на дочь. Будучи уверенным, что она махнула на себя рукой, он очень хотел изменить ситуацию в лучшую сторону и, чем чёрт не шутит, опять свести её с Егором.

Он знал, что майор после развода не женился и полностью ушёл в свою канцелярскую работу с кадрами в отделе полиции. Вот и надо было, по мнению Виталия Ильича, почаще отрывать детей от дел и дать им возможность встречаться.

Эх и непростой штучкой была его дочь. Своенравная, гордая и чертовски проницательная Катюша.

Все предыдущие попытки затянуть её к себе и одновременно пригласить Егора проваливались из-за её интуиции. Она находила кучу причин не приходить, догадываясь о своднических планах папы.

Виталий Ильич отложил в сторону бесполезную газету и завёл с Машей давно продуманный им разговор:

– Машунь, ты часом не знаешь, когда у Катьки отпуск положен?

– По-моему, она что-то про июнь говорила, но я не уверена. Тебе-то зачем это? У тебя поменялись планы? Мы же вроде собирались летом втроём в Юрмалу съездить. Загранпаспорта сделали, шенгенские визы открыли. Хотели навестить твоего латвийского друга Гунтиса и его жену Саниту.

Маша, успев всё убрать со стола в холодильник, занималась готовкой борща. Говяжья косточка с кусочками мяса уже булькали в кастрюле на плите. Маша говорила и одновременно ловко орудовала ножом, шинкуя капусту и нарезая морковь.

– Егору тоже в июне отпуск дают. Но в Юрмалу не получится поехать и в этот раз. Егор в Европу не выездной из-за службы в полиции. Вот думаю купить четыре путёвки в Крым. Сами у моря отдохнём, и дети отвлекутся от работы и городской суеты. Винца массандровского попьём, позагораем, поплаваем. Помнишь, как в 85-м?

– Помню, помню, хитрый жук! Долго ты эту «спецоперацию» разрабатывал? Сам-то веришь, что Катюша согласится поехать с Егором? Наверняка ведь найдёт причины отказаться.

– Что же ты думаешь, что я дурнее паровоза? Зачем мы ей будем заранее всё рассказывать? Ты поговори с ней, скажи, что втроём поедем, тебе поверит. А моё дело Егора подготовить. Он сам в Крым доберётся и к нам присоединится уже там. Глядишь, и под крымским солнышком дурь из башки у Катьки испарится!

– Виталик, прости за банальность, но разбитую чашку не склеить, к сожалению. Думаю, что из твоей затеи ничего не выйдет. Как бы чего хуже не вышло. Да и лгать Катюше не очень хочется.

– Это не ложь! Это оперативная необходимость! Ты поговори, поговори с ней. Я уверен, что Егор против не будет, но это уже моё дело. Буду ждать от тебя отмашку и начну искать приличную крымскую гостиницу.

Виталий Ильич не принимал никаких отказов жёны. Он с удовольствием опять превратился в полковника милиции, разрабатывающего хитросплетённую, многоходовую операцию. Цель которой, правда, будет не поимка опасной банды преступников, а возможность восстановления семьи дочери, которая противится этому.