Вороний Яр

Родион недоверчиво смотрел на рассказчика. На вид то ему лет пятьдесят, как-то не катит на фронтовика. Пофантазировать, видать, совсем не любит. Он посмотрел на увенчанные синими татуировками кисти проводника и с лёгкой иронией спросил:

– А это, Афанасий Глебыч, тоже с восточной Пруссии?

– Да нет, это уже совсем другая история. Как-нибудь в другой раз. Длинно рассказывать не хочу, а коротко не получится. Поезд быстро едет, а ты, кажись, хотел ещё свои вопросики со мной порешать. Так что давай теперь про тебя. А оттуда, с Германии-то, ещё вот это…

Он задрал штанину правой ноги. Под ней Родион увидел деревянный, потемневший от времени протез. Афанасий тщательно затушил о деревяшку окурок, положил его в пепельницу, затем налил ещё по полрюмки и, с улыбкой глянув на Родиона, спросил:

–Так что с тобой приключилось, милок, выкладывай.

Выпили. Родион не спеша поведал проводнику обо всех перипетиях своего жития. Афанасий слушал молча, не перебивая. Наконец, когда тот закончил, хмыкнул, немного подумал и спросил:

– А делать-то что умеешь?

– Специальности у меня нема, Афанасий Глебыч. Но делать много чего могу. А если что не умею, так подучиться не долго, я способный. Да и силёнок мне не занимать, – Родион расправил плечи.

– Могу копать, могу не копать, – Афанасий ухмыльнулся, взял у чёрта папиросу, прикурил, – Ладно, что-нибудь придумаем. Он глубоко затянулся, погрузился в облако дыма, повернулся к окну и задумался. Родион тоже закурил и стал терпеливо ждать. Несколько минут сидели молча. Наконец Афанасий затушил папиросу и, повернувшись к Родиону, сказал:

– Плавать хорошо умеешь?

– Я вам больше скажу, Афанасий Глебыч, – оживился Родион, – Когда я плыву, дельфины отдыхают. Вот уж что умею, то умею, как на духу говорю. А где плавать-то надо?

Проводник сделал равнодушное лицо, слегка пожал плечами.

– Да нигде не надо. Но пригодиться может.

Он снова замолчал, задумчиво глядя в тёмное окно, словно что-то для себя решая. Родион терпеливо ждал.

– К начальнику тебе надо, Родион Иванов сын. Сколько ты должен, до пенсии не отработаешь. Только он тебе может помочь, да и то, как ещё ему понравишься. К начальнику тебе надо.

– А к какому начальнику то, Афанасий Глебыч? – Родион заинтересованно уставился в глаза проводнику.

– Слушай, значит, сюда. Скоро будет станция небольшая, он там начальник. Найдёшь его легко. Кому надо, все его находят. Можешь сказать, что я тебе его посоветовал. Он поможет. У него для таких, как ты завсегда дело найдётся. Вопросов много не задавай, что скажет, то и делай. А сейчас пока отдохни, до станции ещё часа два. Ну, а я пойду, по вагонам пройдусь, засиделся я с тобой.

Афанасий встал, отодвинул к Родиону тележку-столик.

– Время не подскажете, Афанасий Глебыч? – спросил Родион.

– Должно быть десять доходит. Ты пей, ешь, кури, вздремни, если хочешь. На станции я тебя подыму.

Афанасий чуть прихрамывающей, но твёрдой походкой двинулся по коридору.

– Спасибо, вам! – сказал Родион, провожая его взглядом. Вскоре проводник скрылся за дверью.

– Чудны дела твои, Господи! – задумчиво сказал Родион, перекрестился, налил себе рюмку, выпил и умял два бутерброда. “Экий загадочный паровоз, однако, меня подобрал, – думал он, наслаждаясь вкусом осетровой икры, – А куда едем, так ведь и не сказал. Надо бы глянуть, кто в соседних вагонах едет, может там ясность внесут”.

Он прошёл к двери, дёрнул ручку. Она оказалась заперта. Он проследовал к двери в другом конце вагона, попытался открыть – с тем же успехом. “Замуровал, демон одноногий, – с ухмылкой подумал он, – Ну и ладно, пойду, отдохну. На станции обещал разбудить; поди не обманет”.

Почувствовав подступающую усталость, он вернулся на своё место, допил коньяк и расправился с бутербродами. Затем покурил, поиграл со шкатулкой и, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло, растянулся на скамейке, заложив под голову руки. Его сморило почти сразу же и, оставив на потом все размышления и догадки, он погрузился в крепкий, здоровый сон.

Проснулся он от того, что кто-то слегка похлопывал его по плечу.

“Вставай, путешественник, приехали”, – услышал он приятный женский голос. Он открыл глаза. Перед ним стояла красивая, стройная женщина, на вид лет тридцати, в чёрном строгом костюме проводницы с белым воротничком. Родион поднялся и сидя на скамейке, уставился на проводницу. Его немного поразила её удивительная красота: правильное, немного бледное, очень женственное лицо с чуть выступающими скулами, выразительные, как будто слегка улыбающиеся, жёлто-карие глаза, от которых у него что-то трепыхнулось в груди. Чуть вздёрнутый кончик носа, чуть утолщённая верхняя губа. Черты лица плавные, мягкие и никакой косметики, но какое поразительное обаяние! Из-под чёрной пилотки выбивалась прядка тёмно-русых прямых волос. “Познакомиться бы, хоть спросить, как зовут", – подумал он, но вместо этого хлопал спросонья глазами, молча глядя на проводницу.

– Поторопись, станция маленькая, стоянка всего пять минут. Афанасий Глебыч ждёт тебя на платформе, – сказала она и, пройдя по вагону, скрылась за дверью.

Родион протёр глаза, встряхнул головой, взглянул в окно. И ничего не увидел. По крайней мере, ничего, похожего на станцию. Прямо под окном протянулась узкая заснеженная платформа, а сразу за ней чернела в ночи тайга. «Вот так приехал! – подумал он, слегка поеживаясь от холода: по вагону потянулся декабрьский сибирский сквознячок – видимо двери в обоих концах вагона были открыты, – А я ведь полупердончик-то Хмурому подарил. Не буду выходить. Пока не увижу что-нибудь, напоминающее человечью обитель! Он чё удумал то, шлёп-нога, законсервировать меня в этой глухомани?»

Однако же встал и, исполненный негодования, двинулся к выходу. В проёме двери виднелся дымящий папиросой проводник. Под мышкой он держал какой-то свёрток.

– Давай сюды, Иванов сын! – крикнул он, махнув Родиону рукой.

Родион соскочил на платформу.

– Что за дела, Афанасий Глебыч? Это что ж за остановка? Бологое или Сан-Франциско?

– Да не газуй ты, – усмехнулся проводник, – Станция, понятное дело, не шибко большая, да пользы с неё тебе будет больше чем с трёх санфранцисок.

– Так где станция-то? – возмущённо вопросил Родион.

– Туда смотри, – Афанасий указал пальцем на что-то за его спиной, – Вон, видишь?

Родион развернулся и увидел сквозь сосновые стволы проблеск электрической лампочки и, напротив, небольшой освещённый участок перрона.

– Пойдёшь вдоль линии, тут недалёко, шагов двести. Увидишь здание вокзала. Заходи, там не заблудишься. Найдёшь начальника, скажешь, что я послал. Дальше делай, как я говорил. Какую работу даст, ту и выполняй. По первости может испытать тебя захочет. А это вот тебе, с царского плеча, чтоб в толпе не выделялся, – он усмехнулся, достал из-под мышки свёрток, встряхнул, – Новый совсем. Ну-ка, прикинь.

Он протянул Родиону защитного цвета ватный бушлат, на спине которого красовалась надпись: «Минмонтажспецстрой». Родион облачился в подарок, почувствовал на себе его приятную лёгкость и тепло.

– Вот спасибо то, Глебыч! Не дал пропасть, – поблагодарил Родион, застёгивая пуговицы и с удовлетворением оглядывая на себе обновку, – Как мне потом найти вас? Я долги платить привык.

– Свидимся ещё, – улыбнулся проводник.

– Да! Вот ещё что, Афанасий Глебыч! Нельзя ли мне как-нибудь домой позвонить? Волнуются там, наверное, я ведь предупредить не успел об отъезде.

– По жинке, чай, соскучился? Отчего ж нельзя? Сейчас ещё можно. Говори номер. Только быстро.

Родион продиктовал номер Светланы. Проводник вынул из-за пазухи приснопамятную таксофонную трубку, что-то нажал на ней и протянул Родиону. Тотчас из трубки раздался взволнованный голос:

– Алло! Рудик это ты?

– Да, я, моя хорошая, ты… прости меня…

– Рудик, что случилось?! Ты где?!

– Со мной всё в порядке, Светочка. Только этот Новый Год тебе придётся встретить без меня. Непреодолимые обстоятельства…

– Откуда ты звонишь?

– Я в командировке срочной. Прости, я тебе не рассказывал, работа подвернулась, денег кучу пообещали. Пришлось даже Новым Годом пожертвовать…