Таня Гроттер и Болтливый сфинкс

– Наши судьбы не связаны! – упрямо сказал Ванька, не желающий иметь ничего общего с Глебом. Сама эта мысль была омерзительной, точно ему предложили надеть чужое грязное белье.

Бейбарсов ухмыльнулся.

– Ты так считаешь? Ну в таком случае тебе сейчас и бояться нечего, – сказал он.

В руке у Глеба появился маленький, внешне нестрашный нож с деревянной ручкой и узким темным лезвием. С насмешкой глядя на Ваньку, Глеб раскрыл ладонь, немного помедлил и, по-прежнему не отрывая от Ваньки пристального взгляда, медленно провел диагональную кровавую черту от указательного пальца к мякоти.

Ванька стиснул зубы, ощутив тупую пульсирующую боль в руке. В первые секунды боль была совсем слабой, но с каждой новой пульсацией усиливалась. По пальцам в направлении ногтей наперегонки побежали красные капли.

Немного выждав, Бейбарсов подул на свою ладонь, и рана затянулась на глазах. Там, где она была, осталась лишь полоска розовой кожи. Зато у Ваньки кровь продолжала хлестать.

– Что, больно? У тебя будет заживать немного дольше. Ну да ты же у нас ветеринарный маг! Изобретешь себе компресс из мертвой коровы, – сказал Глеб с издевкой.

Ванька подумал, что даже в шутках Бейбарсова невольно тянет к дохлятине.

– Это ничего не значит, – сказал Ванька упрямо.

– Как это не значит?

– Плоть и дух существуют по разным законам. Повредивший плоти не повредит духу. Но не позавидуешь тому, кто в угоду страсти подчинил свой дух плоти. Он подобен скупцу, замуровавшему себя среди золотых слитков в трюме тонущего корабля, – сказал Ванька.

Он сам не знал, кто или что заставило его произнести эти слова и откуда вообще пришло к нему это знание. Бейбарсов дернулся, точно его ударили хлыстом по лицу.

– Что спасает тебя самого от зеркала Тантала? Как ты сопротивляешься? У тебя есть обереги? Поделиться можешь? – быстро и жадно спросил он.

Ванька покачал головой.

– Да нет у меня никаких оберегов! – сказал он, и это было правдой.

Бейбарсов всматривался в него с недоверием.

– Быть этого не может! Мы давно должны были слиться. Стать чем-то единым, схожим. Но мы по-прежнему разные. Где ты берешь силы, чтобы сопротивляться?

Ванька рассеянно слушал Бейбарсова, вполне понимал смысл его слов, но воспринимал их отрешенно. Ему вдруг вспомнился отец.

В тот далекий уже день он заскочил в стеклянный магазинчик за пивом – начинал он всегда скромно – и, выходя, зацепил дверью молодого парня. Аргументы слова как-то очень быстро перешли в аргументы действия. Причем первым врезал, кажется, отец Ваньки, и не факт даже, что был прав. История рода Валялкиных об этом умалчивает, зато не умалчивает она о том, что у парня оказалось трое друзей. Отец же был один. Шестилетний Ванька в расчет не шел. Его магические дарования проявлялись на том этапе разве что в способности съесть ровно на сто сосисок и одно ведро манной каши больше, чем ему предлагалось.

Ванька стоял и смотрел, как дерется его отец. Один против четверых. Жилистый, сухой, отец смело шел навстречу ударам, уклонялся, подныривал, наносил ответные. Даже когда ему сломали нос, отец продолжал драться. Разве что чуть больше набычился и мотнул головой.

Никакого особенного чуда не произошло. Количество в очередной раз победило качество, и приема против лома не оказалось. Отца свалили, хорошо отпинали ногами и убежали. Потом отец с Ванькой ехали в машине «Скорой помощи». Отец откашливал кровь и все пытался встать, а медбрат и водитель орали на него, чтобы он не пачкал салон машины. Отец лежал на носилках и подмигивал Ваньке быстро заплывающими глазами. Все, мол, в порядке, не дергайся! Мы им показали!

Ванька плакал, но гордился своим отцом. Потом отец как-то неправдоподобно быстро покатился под гору и пропал с горизонта. Ванька же, хотя и продолжал носить его подарок – желтую майку, очень скоро разобрался: чтобы драться с кем-то внешним, нужно разовое мужество. Чтобы жить и драться с самим собой – нужно мужество ровное и постоянное.

Жизнь – это забег на длинную дистанцию. Не спринт, а марафон. Человек, забывший учесть эту мелкую деталь, подобен охотнику, который бестолково выпустив все заряды в прыгающую по веткам синицу, оказался затем с пустым магазином перед шестью голодными волками.

Вспомнив о Бейбарсове, Ванька повернулся к нему. Тот, прищурившись, наблюдал за ним. Казалось, Ванькины мысли для него открытая книга.

– А она знает правду? Зачем нужна многоглазка ? – невинно поинтересовался Глеб.

Ванька поразился точности, с которой был нанесен удар. Откуда Бейбарсову вообще известно, зачем он, Ванька, ночами носится на пылесосе над заснеженными лесами? Тане Ванька сказал, что многоглазка помогает зажечь огонь в погасших драконах. И это было не совсем ложью. Это была та самая полуправда, которая во много раз лукавее открытой и явной лжи.

Ванька давно понял, что такого, как Бейбарсов, можно обезоружить только предельной, фактически граничащей с юродивостью искренностью. Везде, где есть хотя бы намек на лукавство, Глеб будет чувствовать себя как рыба в воде. Нельзя обмануть некромага, чей дар сам по себе есть боль и ложь.

Зло – лукавая сила. Оно, как червь, не имеет нравственного позвоночника. Вечно кривляясь, оно пародирует добро и, умело действуя чужим оружием, улавливает слабых. Если поручить злу закрутить гайку, оно не откажется взять ключ, но либо недокрутит ее, либо перекрутит.

– Раз ты задал вопрос, значит, ответ тебе известен. Многоглазка убивает всякое лукавство, неискренность, актерство. Человек, вдохнувший ее запах, будет отчетливо видеть все силки и капканы зла. И правду от него уже не скроешь, – сказал Ванька.

– Что? Без магии уже никак Таньку удержать не можем? «Колдуй баба – колдуй дед! Дай мне Таньку на сто лет»? – поддразнил Бейбарсов.

– Многоглазка не обладает приворотной магией, – хладнокровно парировал Ванька. – Но она позволяет заглянуть человеку в сердце. Если снаружи человек герой, а в сердце у него гниль – это сразу станет видно, будь на нем хоть двойные латы. Хочешь вместе найдем многоглазку и встанем перед Таней? И пусть победит тот, кто ей действительно нужен.

Ваньке почудилось, что при слове «гниль» щека Бейбарсова дернулась. Он резко толкнул ногой столик. Столик всхлипнул и уронил на пол телефонный аппарат. «Пи-и-и-и-и!» – заплакала трубка. Бейбарсов посмотрел на нее, и трубка перестала ныть. В номере запахло жженым пластиком.

Ванька понял, почему Гробыня называла Глеба Бейсусликовым. В минуты, когда Бейбарсов представлялся себе особенно грозным, рот у него как-то комично приоткрывался и передние зубы поблескивали смешно, как у суслика. Едва ли зоркая Склепова, у которой на каждого из ее знакомых была собрана мысленная папочка компромата, упустила эту деталь.

Бейбарсов вновь неосознанно коснулся рукой щеки и на миг не то чтобы поморщился, но как-то внутренне посерел. Ванька взглянул на него с тревогой, испытав странное, его самого удивившее чувство острой жалости. Именно жалости, а не ненависти и раздражения.

Все же он был ветеринарный маг. Ветеринарные маги всегда ощущают болезнь острее обычных медиков хотя бы потому, что пещерный медведь редко внятно объяснит, где у него бо-бо и вследствие какого нравственного кризиса он лезет на стены.

– Что у тебя с лицом? – спросил он.

– Ничего, – резко ответил Глеб и отступил еще дальше в тень.

Единственная лампочка, горевшая в коридоре, мигнула и погасла. Ваньке вспомнился телефон. Знакомство бытовых приборов с Бейбарсовым не заканчивалось для них ничем хорошим. Равно, как и людей.

– Покажи!

– НЕТ!

– Я же ветеринарный маг. Я могу помочь!

– Я не животное!

– Болезни у всех примерно одинаковые. Давай я посмотрю!

– Это ты так думаешь. Я сказал: НЕТ! Не подходи!

Глеб рывком распахнул всхлипнувшую раму. В комнату ворвался ветер со снегом. Бейбарсов шагнул на подоконник, повернулся к Ваньке лицом и стал медленно крениться назад.

«Кончай дурить!» – хотел сказать Ванька, но ощутил в горле странную сухость и сдавленность. Такую сдавленность, будто не Бейбарсов собирался выпасть из окна, но и он сам, Ванька, должен был упасть вместе с ним.

Хоть он и знал, что некромаги не умирают, все же эти фокусы ему не нравились. Мгновенных телепортаций не бывает.

– У нас с тобой осталось двенадцать дней! Отдай мне Таню, и, возможно, уцелеешь сам, – крикнул Бейбарсов.

Он откинулся так далеко, что пытаться сохранить равновесие было бесполезно. Надо отдать Глебу должное, он и не пытался. Бейбарсов был так высокомерен, что даже не согнул колен. На краткий миг тело его повисло перпендикулярно стене, а затем пятки отделились от подоконника.

Мгновение – и Ванька перестал его видеть. Несколько секунд он прождал удара о землю, вообще какого-то звука, но ничего не было. Ваньке не хотелось подходить к окну, но он подошел. Когда он выглянул, ветер швырнул ему в лицо колючую горсть снега. Ванька увидел вдали порт, перечеркнутый суетливыми мазками деревьев, точно кто-то наспех расписывал ручку с черной пастой и занесенный снегом газон под окнами гостиницы.