Русские на рубеже эпох

– Ну, а почему мы в России привыкли, что у нас всё хуже, чем за бугром? В такой-то богатой стране? Стоит только взяться за дело с умом, вложиться трудом и деньгами, и получится!

– Интересно было бы взглянуть!

– На барыню-то? – подмигнул Панин.

– Светланочка, пойдём спать, поздно уже, – позвала Марина дочку.

– Ну-у… Вообще, – смешался Разумов.

– А ты погуляй по селу, посмотри. Самый красивый дом её, стоит в конце Береговой улицы, если идти вниз по течению Чёрной. А если заметишь даму в широкополой шляпе с зонтиком, или в коляске с тройкой лошадей, так это Собашникова. У нас никто так больше не появляется на публике.

* * *

Димитрий проживал в доме своего детства уже третий день. Когда он стирал пыль, передвигал какой-либо предмет, то вспоминал прошлое так ярко и отчётливо, что поневоле замедлял движение, а иногда и вовсе останавливался. Не то что его движения, само время как будто замедлялось, становилось гуще. Вот-вот из него материализуются бабушка, дед, молодые родители. Но этого, конечно, не происходило. Зато он смог уложить последние события своей жизни в один логический ряд с событиями детства. Конечно, пока ещё не разложить осмысленно и красиво, как мозаику, а лишь найти к этому подходы. Раньше и этого не получалось, как Димитрий ни пытался. Не мудрено, что за всё время пребывания он только и успел освободить от травы посреди огорода немного места, сделать тропинку до калитки, крыльца и туалета, а также протереть от пыли старую божницу, обеденный стол и деревянную кровать. Пытался заделать трещину в печи, но правильно сделать глиняный раствор не смог. Не стал рисковать, чтоб не отравиться угарным газом. До комода, нехитрой посуды, фотографий пока не добрался. Не спешил намеренно, так как проникшие в Ксенофонтова впечатления успокоили его, подарили радость, наполнили душу с избытком, даже как бы придавили, оторвали от действительности и сделали эту действительность маловажной. Значительно ценнее сейчас память. На выстриженном пространстве огорода он выложил из найденных булыжников очаг и каждый вечер разжигал костёр.

– Вечер добрый! – около калитки стояла худощавая фигура в выцветшем камуфляже. На вид бородачу лет семьдесят-семьдесят пять.

– Здравствуйте!

– Кто будешь? Покойной Пелагии внук, что ль?

– Правнук.

– А звать-то как?

– Димитрий.

– А я Борис Петрович. Малых. Слыхал, может?

– Да, что-то припоминаю. Проходите!

Малых, чуть скрюченный, прошёл к костру и присел рядом на брёвнышке, заменявшем скамейку. Штаны заправлены в носки, на ногах галоши. Для рукопожатия он подал руку с не разгибающимися до конца пальцами.

– Надолго к нам?

– Недельки на две, а там посмотрю.

– Давненько не приезжали. Давненько…

– Может быть кофе, чай? – Димитрий снял с треножника котелок, – или чего покрепче?

– А есть?

– Есть.

– Ну, что ж, – Малых задумчиво посмотрел на начинающийся закат, – после работы можно.

Димитрий принёс из дома бутылку водки и пару банок консервов.

– А за домом вашим следила соседка, Коляхина жена. Коляху-то помнишь?

– Помню.

– Два года как померла. У ней дочка осталась, Ленка. Так той некогда. Без мужика живёт, два пацана.

Заметно стемнело.

– А паи-то свои я продал, – неожиданно молвил Малых. Закурил.

– Это что, на землю?

– Точно. Как ваучеры у вас в городе.

– А почему, простите за бестактный, может быть, вопрос?

– А зачем мне лишняя земля? Своих тридцати соток мне за глаза хватает, уже и сил нет обрабатывать. Дети из города не больно спешат помочь. А по паям гектары причитаются. Здесь и техника нужна, и сбыт продукции. Не потяну.

– Странно. Когда помещики были, крестьяне жаловались на нехватку земли. При социализме на невозможность вести фермерское хозяйство. А теперь задаром государство отдаёт, а крестьянину не надо!

– Ничего странного. Крестьянин не дурак! Сейчас государство пенсию приличную платит. На прожитьё в деревне хватает. Даже коров, коз мало кто держит. Да и подработать всегда можно. У некоторых свои трактора. Кто-то в лесу гриб, ягоду берёт, потом в потребкооперацию сдаёт. Кто дачникам дома поправляет или новые ставит. Озеро рядом. Кинул сеточку, поботал – вот тебе и рыбка свеженькая! Сейчас крестьянину лучше, чем когда-либо живётся! Помещик драл три шкуры, а семья многодетная. Большевики за трудодни заставляли работать. А теперь, наверноть, отдохновение нашему брату за всё это наступило! Только вот всё меньше и меньше нас становится.

– Но, если кто-то скупит паи, так он новым помещиком будет. И лес, и озеро будут его.

– А работать-то кого туда позовут? Меня. Да что-то незаметно пока, что кому-то это надо. И условия уже будут другими. Теперь мы сословно равны, на площади не высечешь.

Солнце почти уже ушло за горизонт.

– Борис Петрович, а вы объясните мне, как на усадьбу Рощина пройти. Маленьким только там и был. Боюсь, не найду.

– Не найдёшь. Я тебе сам покажу. Айда завтра с утра.

* * *

– Сергеич, вставай! Вставай, толстый! – свежевыбритый Панин теребил Разумова за плечо.

– Отстань, Колюнь, дай поспать! – Разумов накрыл крупную голову с остатками волос одеялом, но не тут-то было.

– А за грибочками? – стянул простынь Панин, – а на рыбалочку?

– Какие грибочки, какая рыбалочка? – Разумов перевернулся на спину, потом повернулся к Панину, приподнялся на локте и долго тёр слезящиеся глаза на широком, добродушном лице, – сейчас бы…

– И это можно! – улыбнулся друг, – а потом всё же выбирай: грибочки или рыбалочка.

– А времени сколько?

– Двенадцать доходит!

– Вот это я заспался! – сел на кровати Виктор. Стал медленно одеваться.