Русские на рубеже эпох

Если в «учебке» господствовала, в основном, «уставщина» (это когда молодого солдата доводят до физического изнеможения разрешёнными уставом методами), то в войсках, за некоторым исключением образцово-показательных частей, процветали дедовщина и землячество. Дедовщина предполагала физическое и моральное унижение старослужащими молодых солдат, а землячество использовало в качестве рабов военнослужащих иных национальностей. В некоторых случаях эти системы перемешивались, иногда с добавлением принципов «зоны». Большую часть всех этих «радостей» мечтательный студент Ксенофонтов, всё ещё подстраивавший свою жизнь под идеи книги «Мастер и Маргарита», испытал на себе. Димитрий старался не позволять опускать себя слишком низко, но и в героя-одиночку не играл. Он видел, что произошло с несколькими парнями, которые принялись сопротивляться согласно пацанским законам улицы. Один из них, кандидат в мастера спорта по самбо, был ночью избит группой старослужащих и пару недель провёл в реанимации. У него был сломан нос, челюсть и два ребра. Второй, разжалованный курсант военного училища, мечтал об одном – поскорее уйти на дембель и лечиться, лечиться, лечиться… Он попал в нестроевую часть, живущую по законам «зоны». Теперь Димитрий понял, что примерно могло случиться с Аркашей Золотовым.

Отдушиной для Ксенофонтова стали свидания с родителями, Таней и редкие увольнительные, когда он мог позвонить домой с переговорного пункта или просто часок погулять по городку, около которого располагалась часть.

Но Димитрий выдержал без особых потерь, и даже взял от армии что-то полезное. Правда, немного озлобился, но это скоро прошло. Армейская поговорка «Дембель неизбежен!» работала без сбоя. Ксенофонтова уволили в запас досрочно, как студента, благодаря указу Горбачёва.

* * *

– Привет!

– Привет! Ты чего не предупредил? – Таня, ещё сонная, в ночной рубашке прижалась к «пэша» (полушерстяное парадное военное обмундирование).

– Сюрприз хотел сделать!

– Сделал! Пойдём, – она провела его в свою комнату тихо, чтобы не разбудить родителей.

Встали они позже всех. Суббота. Челышевы завтракали.

– Вернулся, Дима? – мама Тани приветливо и внимательно оглядела вчерашнего солдата, – возмужал!

– Как у нас говорят, в армии не служил – не мужик! – веско отметил отец Тани, заместитель директора крупного завода.

Они как будто не особо удивились, что за ночь в доме появился новый человек.

Таня сидела взъерошенная и немного смущённая.

– С учёбой как? Наверное, сложно первое время придётся?

– Думаю, проблем не возникнет, – ответил Димитрий Эльвире Капитоновне.

– Ждала, ждала, не волнуйся! – Святослав Кузьмич соорудил двухэтажный бутерброд.

– Папа!

– Что, папа? Многих и не дожидаются…

– Я, между прочим, и не обещала…

– Таня! – всплеснула руками Эльвира Капитоновна.

– Что, Таня? – вздёрнула подбородок дочь.

– Дима, а у вас, я слышала, пополнение в семье?

– Да, сестрёнка недавно родилась!

– Как назвали?

– Даша.

Таня встала, подошла сзади к Димитрию, обняла за шею.

* * *

Димитрий быстро вошёл в учёбу. На не служивших в армии он теперь, действительно, смотрел по-другому. Но высокомерие скоро сменилось наблюдением за неуловимыми деталями поведения служивших и не служивших. Всё-таки они росли в интеллигентной среде, и, конечно, ни о какой дедовщине на гражданке, тем более, в университете не могло быть и речи!

В Доме Ксенофонтовых стало тесно. Младенец требовал ухода, режима повышенной гигиены и дополнительного пространства. В комнате, которая раньше принадлежала почти целиком Димитрию, отгородили угол и для сестры. Зато отношения отца и матери наладились. Георгий Степанович почти прекратил выпивать. Решение родить ребёнка отчасти было продиктовано и стремлением сохранить мир в семье, да и саму семью. Димитрий стал реже бывать дома. Квартира дедушки Степана и бабушки Кати досталась сестре отца, а у неё своя семья. Родители Димитрия на эту жилплощадь не претендовали, всё было решено уже давно. Ночевал Димитрий иногда у бабушки, иногда у Тани. Её родители к этому постепенно привыкли, и вскоре он почти полностью переехал к Челышевым.

В семьях ответственных и партийных работников такое поведение детей не поощрялось. Но родители с обеих сторон были уверены, что дело идёт к свадьбе, поэтому закрывали глаза и не особо распространялись на стороне. Но ситуация разрешилась по-другому, как никто и не предполагал. Тем более, молодые.

* * *

Наступили девяностые годы XX века – СССР развалился, или развалили, судачили по-разному. Никто этого не ожидал, ни родители Димитрия, ни его родственники. Кое-что предварительно знал отец Тани, но и его завод накрыло стремительной волной.

Митинги. Собрания трудовых коллективов. Кооперативы. Сигареты по талонам. Свобода слова постепенно укоренялась в людях, хотя использовалась ещё робко, по привычке и впитавшейся боязни сказать лишнего. Преимущественно, на кухнях. Но уже появились люди, делающие себе политическую карьеру на площадях. Димитрия как-то не очень волновали происходящие процессы. Он увлёкся мировоззренческими системами. Посещал философский клуб. Но пора было определяться с будущей работой.

– Ты сам-то куда хочешь? – спросил отец.

– Я хочу работу с людьми, – ответил Димитрий.

– Биологи, вроде, работают с животными, растениями и как их… – с улыбкой задумался отец, – микроорганизмами, вот!

– Так это биологи.

– Что-то я ничего не понимаю.

– Ты не хочешь заниматься биологией? – вступила в разговор мать.

– У меня немного изменились интересы.

– Вроде, у тебя всё получалось…

– И сейчас получается. Правда, красного диплома не будет, но…

– Повторяется школьная история, – расстроенно и чуть саркастически заметила Анна Андреевна.

– Ладно, Аня, не начинай, – перевёл разговор отец, – с людьми, это как? Психологом, что ли?

– Ну, как вариант.

– На биофаке есть такая специализация?

– Нет.

– Это, скорее, в медицинском, – закурил Георгий Степанович.

– Жалеешь, что не стал поступать в мед?

– Не жалею.