Под чертой (сборник)

Собственно, и Парфенова при Путине убрали из телеэфира не из-за «политики», а потому, что хранил верность профессии. Давал слово тем, кто информационно важен, а не тем, кому велено. Его показательно убрали, чтобы выводы сделали те, кто еще не определился. Николай I точно так же показательно лишал всех гражданских и сословных прав оставшихся лояльными своим мужьям жен декабристов.

И по этой причине я вот о чем думаю: если меня осенью снова пригласят преподавать, то я, пожалуй, в свой курс внесу коррективы. Ну, например, очерчу границы уцелевших профессиональных ниш. И сразу скажу, что сегодня профессией, отслеживающей изменения в обществе, много не заработать, – хотя бы потому, что застойное общество меньше всего желает смотреться в зеркало: оно самодостаточно и самодовольно. И в утешение расскажу историю (я вообще люблю ее рассказывать), как однажды в Лондоне я ехидно спросил Березовского, отчего это он, член-корр. Академии Наук, потерял место в первой десятке Forbes – тогда как Абрамович, человек без образования, взлетел на самый верх. На что Березовский ответил, что в вопросе есть логическая ошибка, ибо для зарабатывания денег образования не требуется, – оно требуется, чтобы деньги тратить…

В конце концов, зависимость от денег, от начальства, от застоя ничуть не лучше алкогольной, когда пьют, чтоб забыться. А выход из зависимости имеет свои плюсы – я потому и живу в Питере, а не в Москве, что сейчас вот допишу текст, зашнурую ролики, и через десять минут окажусь на Дворцовой площади, под стенами Зимнего дворца. В 1837 году, на 12-й год тридцатилетнего царствования упомянутого Николая I, каленым железом выжегшего в стране малейшие намеки на нелояльность, в дворце случился пожар. Дело в том, что Николай потребовал установить в одной из комнат камин, и архитектор поначалу возразил, что это опасно, – но царь глянул так, что бедняга спешно согласился. Вот и заполыхало. Что, безусловно, никого не научило и ничего не изменило. Просто на пепелище согнали крепостных – и всего лишь за год восстановили дворец краше прежнего, угробив при этом, по словам де Кюстина, столько же славянских рабов, сколько французских рабочих заработали на строительстве Версаля. Но кто на рабов у нас обращает внимание…

Может, с этого учебный год начать?

С чего начать… что делать… кто виноват… как нам реорганизовать Рабкрин…

Ну, до сентября у меня еще есть время и подумать, и покататься.

2011

9. В ожидании Альмодовара//

О том, почему в Петербурге сутки напролет – сплошная movida

(Опубликовано в «Огоньке» под заголовком «Гуляй-страна» http://kommersant.ru/doc/1681243)

Петербург – пожалуй, единственный город в России, где круглый год происходит то, что называется по-испански «movida». Это исключение из правил русской жизни особенно заметно во время белых ночей.

– Мииииш!.. Доставай фотик быстрее! Уплывууууут! – кричит дама в панаме на мосту через Кронверкскую протоку. Мост ведет на Заячий остров с Петропавловской крепостью и могилами царей. Под мостом, на деревянной свае – бронзовый заяц, в которого принято кидать монетку. Удержалась на свае – значит, будет щастье. Ну, а из Невы в протоку, на фоне Летнего сада и Мраморного дворца, мимо зайца, мимо панамы, на скорости, прыгая на волнах, вылетают болиды – один, другой, третий, четвертый… И дама кричит, и муж – в шортах, сандалиях и черных носках – быстро щелкает фотиком: красота!

Ну, приезжие не знают (да и питерцы, признаться, не знают), что спешить незачем: после полуденного выстрела катера будут гонять вокруг крепости целых 24 часа, – это у них, между прочим, чемпионат мира.

Но все, кто любуется катерами, хорошо чувствуют это питерское летнее, белоночное, в роскошных архитектурных декорациях, разлюли-разгуляевское настроение.

Питер – пожалуй, единственный в России город круглосуточной и почти что круглогодичной фиесты, публичного спектакля. Вся Нева, все каналы и реки забиты яхтами, катерами, лодками, лодчонками, в половине второго ночи, когда начинают разводить мосты, река обретает вид бульона с клецками, а порой и буйабеса. По всем дорогам, дорожкам, тропинкам носятся велосипедисты: кто на низкорослых трюкаческих, напоминающих пони, BMX, кто на длиннющих ситибайках, похожих на «Харлей-Дэвидсоны». Колонна настоящих «Харлеев», вся во флагах и мигающих огоньках, пролетает по главным улицам чуть ли не с оркестром. В Александровском парке играет рок-группа, рядом жонглируют огнем, – граждане, постелив на газон коврики, достают снедь: ужин на траве, и все (кроме снеди) бесплатно. Заплатив же 500 рублей и пройдя на пляж с классическим видом на Биржу и цепочку дворцов, попадаешь на джазовый фестиваль, присоседившийся к выставке песчаной скульптуры. На всех мало-мальски пригодных площадях и площадках – танцоры на роликах, каталы на мокиках, экскурсанты на этих, как их, забыл, – ну, на двухколесных таких пепелацах с электромоторчиком, с которых невозможно свалиться, но Буш-младший умудрился… А, вспомнил, – сегвеи! Сегвейщики стаями – вообще фишка сезона. Как и велорикши.

И вода, и твердь, и небо, – все забито гуляками (в небе барражирует вертолет).

Там, где твердь смыкается с водой, – свои приколы. Компашки на гидроциклах поджидают, когда к гранитным шарам на стрелке Васильевского острова спустится свадьба, – и гонят к брачующимся на всех парах, лихо разворачиваясь в метре от жениха с невестой. Пара секунд – и все мокры насквозь, и в бокалах вместо шампанского невская вода. Фулюганы, конечно. Или аниматоры – это как посмотреть.

И это лишь малая часть картины.

На открытых террасах на Невском забиты все столики.

Залив (до которого из центра на машине полчаса) покрыт яхтами, кайтами, виндсерфами.

Мариинский театр на двух сценах дает до четырех представлений в день (последнее начинается в десять вечера), и толпа, заплатившая по 1000 рублей за «Адскую комедию» с Джоном Малковичем и пятью сопрано, вываливается из концертного зала в тихий рай ночной Коломны (той самой, где жила возлюбленная пушкинского Евгения Параша, и где доживали век однодумы-генералы, не обзаведшиеся особняками в Царском Селе). В этой Коломне, сразу за абрисом Новой Голландии с гигантской аркой, – другая мовида: дядечки в трениках, тетечки в бигудях, собачки потрепанных пород, сады, огороды, и ощущение такое, что заблеет за забором овца и взлетит на забор кочет… И тоже красота.

Малковича же везут до третьих петухов ужинать куда-нибудь в «Мансарду» с невероятным видом на Исаакиевский собор, а по Исаакиевской площади гуляют Кароль Буке и Павел Лунгин (а месяцем ранее гуляли Депардье и Фанни Ардан, – в Питере то кинофорум, то киносъемки… На последних съемках Депардье, кстати, играл Распутина, Ардан – императрицу Александру Федоровну. Расстрел царской семьи снимали на площади Искусств на императорской гауптвахте; гауптвахта оказалась военным объектом; в итоге Ардан, как иностранку, в день съемок на не пустили на собственный расстрел – и Питер со смехом повторял ее царственное: «Ну, значит, поживу дольше, чем планировала…») И всюду в ночи – фейерверки, фейерверки, фейерверки… А на Островах – музыка, дамы, танцы…

Я даю эту картину не только потому, что люблю Петербург. Хотя я очень его люблю: настолько, что если бы его не было, для меня бы исчез повод в России оставаться.

Я так описываю питерское роскошное-ленивое гуляние (на фоне которого так смешны бегущие по Москве люди, потратившие деньги в магазинах и торопящиеся тратить оставшееся в ресторанах) потому, что у довольно многих людей возникает вопрос: а что ж это в Питере все гуляют? Все поют? Они что, не знают, как коротко северное лето, карикатура южных зим, – а зима в России всегда катит в глаза? Или это такой пир во время чумы – ничего не видеть, не слышать, не знать? А может, Питер – это такой северный Сочи, где, мы знаем, дурные галечные пляжи, грязноватое море, диковатый сервис, плоховатые гостиницы, чудовищные цены, но полно отдыхающих? Такой русский ответ на несчастья жизни?

Отвечаю: это не ответ, не прожигание и не реакция на чуму (которую многие из питерских праздных гуляк хотели бы послать на все дома российской власти). Это – рост грибов после теплых дней и обильных дождей. Это явление человеческой природы.

Объясняю: Питер – город имитационный, псевдоевропейский, то есть не выросший естественно вокруг площадей возле храмов, рынков и ратуш, а устроенный по приказу, чтобы было, говоря современным языком, круче, чем на Западе. Чтобы европейцы ахнули и задрожали от русской жизни, как некогда варяжская княгиня Хельга, больше известная под русским именем Ольга, ахнула от вида Константинополя и, задрожав, приняла православие. Эту умышленность, нарочитость Петербурга замечали и Гоголь, и Достоевский, да хоть Мережковский («Надо прожить несколько лет в Европе, чтобы почувствовать, что Петербург все еще не европейский город, а какая-то огромная каменная чухонская деревня. Невытанцевавшаяся Европа», – писал он в 1900-х в очерке «Зимние радуги», вошедшем в сборник «Больная Россия»). Но обезьянничанье и утирание носа привело к обильному появлению общественных пространств «как в Европе», – бульваров, парков, набережных, проспектов. Европейский город, начиная еще с Афин и Рима – это ведь прежде всего общественные пространства, где все жители равны. А поскольку Питер не столица, и силенок у местной власти маловато, то проконтролировать все пространства она не может. Ну, побить десяток-другой демонстрантов у Гостиного двора, – это да. Разогнать велопробег на Дворцовой, этих холопов, решивших покататься в те дни, когда баре в Константиновском дворце трындели про великую Россию, – тоже. Ну так это ж они чижика съели, а настоящих кровопролитиев учинить, – слава богу, слабо.

А поле, когда его не вытаптывают менты, омоновцы, гэбэшники и фэсэошники, – оно мгновенно начинает прорастать и цветами, и злаками, и деревьями, и кустами.

Вот почему так мертва Красная площадь в Москве – умерщвленное охран(к)ой пространство (где даже приличный фотоаппарат достать нельзя, только «мыльницу», там вообще все запрещено).

Вот откуда эта фиеста, с движняком, уличными концертами, оркестрами, певцами, спортсменами, капитанами, – петербургская мовида.

Кстати, movida, если запамятовали, – это испанский неологизм, родившийся после смерти диктатора Франко и означавший, с одной стороны, культурный подъем (это мовида подняла на гребень волны Альмодовара!), а с другой – невозможную при Франко уличную фиесту, в которую и сейчас легко окунуться, стоит приехать в Мадрид или в Барселону.

Вот и в Питере мовида идет, потому что место есть, а диктатора нет – потому что жизнь в России вообще возможна только по слабости или недосмотру власти.

Эх, забраться на крышу, что ли, с друзьями и с шампанским – и, любуясь фейерверками, ангелом над крепостью да корабликами на Неве, выпить если не за смерть Франко, то за Альмодовара?…

2011

10. Воровать нельзя платить//

О том, что новое время и старое авторское право несовместимы

(Опубликовано в «Огоньке» http://www.kommersant.ru/doc/1600779)

Закон об авторском праве был сочинен в индустриальную эпоху. Сегодня в России его используют для устрашения. На роль посредника между талантами и поклонниками он не годится.

Наверное, дорогие товарищи, меня можно назвать вором.

Это не чистосердечное признание, но возможная оценка моего поведения Российским союзом правообладателей (который «михалковский»), Всероссийским обществом интеллектуальной собственности и массой других организаций и людей, от силовиков до писателей. Например, я вор с точки зрения Полины Дашковой, Аркадия Арканова, Сергея Лукьяненко и Евгения Евтушенко, подписавших письма против (для краткости упрощаю) перехода библиотек на электронные копии и, в целом, против свободного хождения таких копий (да-да: Евтушенко, распространявшийся в СССР в самиздате, сегодня против самиздата!) В этой компании, вместе с Евтушенко, находится даже Людмила Улицкая! (О боги! Она-то как там?)

А еще я вор с точки зрения управления «К» МВД России, которое недавно возбудило дело против пользователя сети «В контакте», выложившего на своей страничке несколько чужих музыкальных записей: бедняге теперь светит до 6 лет по статье 146 УК РФ («Нарушение авторских и смежных прав»).

Сейчас распишу свои преступные действия во всей красе.

В прошлом году я просмотрел 71 фильм, прочитал 30 книг (мало, да, но некоторые были толщиной с бурлацкую руку), а уж музыки прослушал без счета.

Оплатил я при этом 3 билета в кино и 37 DVD-дисков. Остальные скачал из бесплатных файлообменных сетей. И если в начале года я заказывал недорогие – 99 рублей – диски через интернет-магазин OZON, то после третьего или четвертого бракованного плюнул: нет хуже, чем когда настроишься провести вечер с женой за просмотром прошкинского «Чуда», а на 15-й минуте диск застывает, прямо как главная героиня этого фильма.

Из книг, правда, я лишь 6 штук добыл, не заплатив, в электронном формате. Зато уже в этом году почти все мое чтение – бесплатное: под Новый год я скачал себе одним файлом библиотеку в 129000 томов. Теперь электронный ридер позволяет мне наслаждаться хоть Кораном в четырех переводах (Аллах меня прости!), хоть «Фатерляндом» Роберта Харриса, которого нет в OZON’е.

Почему я больше не хожу в магазины? Почему игнорирую кинотеатры? Почему не хочу, чтобы моя денежка попала в карман хоть Прошкину, хоть Улицкой, да хоть Михалкову с его правообладателями?

Потому что я жадный?

Отчасти да, но не до такой же степени: за технику для чтения, прослушивания и просмотра я заплатил немало.

Подлинная причина в другом. В том, что в распространении книг и фильмов, музыки и фотографии в последние годы случилась революция: их можно мгновенно копировать и так же мгновенно передавать в любую точку мира. И в том, издательства и магазины, кинотеатры и правообладатели, да что там! – даже фантасты в лице Сергея Лукьяненко эту революцию не то чтобы прохлопали, но не смогли поставить себе – и мне – на службу. Они по отношению ко мне – как Хоботов с Людочкой из «Покровских ворот» по отношению к Савранскому (и надо ли говорить, что пьесу Леонида Зорина я только что взял с электронной полки, чтобы перечитать известную сцену?)

Новая реальность

Представьте себе, что вы в меру упитанный мужчина в полном расцвете 46 лет, который любит читать, но у которого на носу очки. То есть что вы – это я.