Дети Аллаха

– Может быть, спустим с него штаны, убедимся, обрезан ли он? – предложил тот, что со шрамом.

Самир вздрогнул, представив такое унижение… и то, что за ним последует.

– Велик Аллах над нами! – воскликнул первый из бойцов. – Ты с ума сошел? Шевели конечностями, пацан!

Самир вздохнул, ощущая, как судорога отпускает его грудь, заторопился вперед. Если надо, то он пройдет через что угодно, победит кого нужно и отомстит, кому необходимо – так он решил сегодня утром, и от решения не отступит, даже если небо обрушится на землю.

Блокпост остался позади, потянулись улицы Белого квартала, что мало отличался от Рыночного, и даже от Крепостного – те же дома из камня и глины, магазинчики и мастерские, мужчины за кальяном в чайхане, разложенные на столе нарды, лотки с безделушками и обувью, тележки бродячих торговцев, тутовые деревья на перекрестках, кошки на заборах, запахи чеснока и табака.

Разве что женщины носили хиджабы, да всюду – изречения из Корана на вывесках, некоторые наверняка изготовил тот же Валид-хаджи: «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!» или «Хвала Аллаху – Господу обитателей миров!».

Самир никогда не бывал здесь, но он шел, ориентируясь на два минарета Белой мечети – они возносились над остальными зданиями как два столба ослепительно-белого пламени, острия башен таяли в прозрачно-голубом небе.

Свернул не там, оказался в тупике, но потом нашел верную дорогу.

Разминулся с патрулем из троих вооруженных «Детей Аллаха», и оказался у одного из входов во двор мечети. И тут вынужден был отступить, давая дорогу погребальной процессии – покойник лежал на носилках без положенного савана и белых лент, серело молодое лицо, бородка, пятна крови на одежде, за ним шли воющие женщины в черных одеждах, мрачные мужчины.

Понятно, шахид, один из тех, кто погиб в бою – такого предают земле прямо так, не смывая крови мученичества.

Женщины остановились, забормотали молитву, мужчины потащили носилки дальше – в сторону кайсанитского кладбища. Оно, как знал Самир, находилось на границе с Черным кварталом.

Он подождал еще немного, а затем с трепещущим сердцем вступил во двор мечети.

Здешний имам был очень высок и сутул, голову его венчал зеленый тюрбан, а на запястье на цепочке висела рука Фатимы – крошечная женская ладошка из серебра. Слушал он Самира, покусывая нижнюю губу, и выглядел не подозрительным, а равнодушным.

Вчера Самир целый день провел в табачной лавке у Рахима, и исподволь расспрашивал того, какие нравы царят у кайсанитов, у «Детей Аллаха», и о том, как там относятся к новообращенным. Горбатый торговец рассказал, наверное, все, что знал, упомянул, что бойцы моджахедам, верящим в четырех имамов, нужны постоянно, и что они рекрутируют молодежь не только в своем квартале.

– Клянусь я местом заката звезд, – пробормотал имам, когда Самир замолчал. – Готов ли ты произнести шахаду? Знаешь ли ты, какие обязанности будут наложены на тебя после этого – пятикратная молитва, закят, пост в должный срок, паломничество?

Неужели все так просто?

Тревога и неуверенность исчезли, сменились радостью, но та выглядела какой-то поверхностной, неестественной, словно он убедил себя в том, что испытывает ее, а не испытал на самом деле.

– Да, – сказал Самир. – Но я не один… У меня есть брат…

На самом деле он Ильяса еще не уговорил, даже не сказал ему о собственных планах, но они ведь семья, и младший всегда должен следовать за старшим, и он не сможет отказаться!

– Он тоже готов принять Закон?

– Э… да… – и Самир истово закивал: он говорит правду, так и есть, так и есть. – Конечно, а как же…

– Ты знаешь кого-нибудь из правоверных? – поинтересовался имам, подняв бровь. – Не то, чтобы это обязательно, но может быть, мне понадобится расспросить этого человека, узнать больше о тебе и твоем брате.

«Вот тебе раз», – подумал Самир.

– Да, знаю… – сказал он, чувствуя, как холодок расползается по внутренностям. – Наджиба…

Во второй раз соврать оказалось легче, чем в первый, хотя эта ложь выглядела более опасной: если сутулый в тюрбане вправду отправится к командиру «Детей Аллаха» и спросит о братьях Абд-аль-Малак, то быстро выяснится, что все знакомство – две встречи на улице.

– Клянусь местом заката звезд, – имам нахмурился, погладил себя по подбородку. – Этого достаточно. Когда вы с братом будете готовы, то приходите прямо сюда, ко мне…

– Да, уважаемый, да, – и Самир поклонился, на этот раз испытывая искреннюю, настоящую, неподдельную радость.

Глава 12

Ильяс смотрел на брата, вытаращив глаза так, словно видел его первый раз в жизни, и будто вовсе не моргал. Они сидели в тени ограды, в дальнем конце кладбища, где никто не мог им помешать, и Самир рассказывал, что именно он узнал и сделал вчера.

Речь его лилась гладко, внутри пузырилось ликование – он, добился, сделал!

– Но ведь они сожгли церковь! – воскликнул Ильяс, когда Самир наконец замолчал.

– Да, но они нам не враги, – отозвался тот. – Разве они убили маму и сестренку?

Насчет отца у него имелись подозрения, но о них Самир решил промолчать – нечего говорить, если сам не уверен.

– Ну, я же… – Ильяс смутился, на это он не знал, что возразить. – Но что тогда? Если мы поступим, как ты хочешь, то нам придется отсюда уйти? Где мы будем жить? Что есть?

– Там поддерживают своих еще лучше, чем у нас. Нам дадут оружие, представь! Нас научат не бояться! – воскликнул Самир, и в этот момент он верил каждому слову. – Тебе не надоело трястись от страха?

Как вообще можно сомневаться, если с одной стороны – покорные, жалкие люди, боящиеся даже поднять голову, способные лишь молиться и ныть, а с другой – отважные и умелые бойцы, готовые схватиться с кем угодно, которых уважают все, даже те, кто не одной с ними веры?

Стоило только вспомнить похороны или то, что он видел, когда их вытащили из-под развалин, – два покрытых тканью тела, ноги в носках с покемонами – как руки сами сжимались в кулаки, сердце наполнялось ненавистью, корежило от желания стиснуть горло того, кто это совершил!

– Ну я же… Оно само… – забормотал Ильяс.

– Само? Вот, смотри! – и Самир задрал майку, показывая, что на нем нет креста.

Ильяс отшатнулся, оттопыренные уши его порозовели, челюсть на самом деле отвисла, глаза стали размером с апельсины.

– Нет!! Как?! – закричал он. – Брат?!

– Да, я сделал это, – проговорил Самир с показной гордостью, хотя ощущал в этот момент скорее неуверенность: может быть, он погорячился, может оно не стоило того. – Что в нем толку, если он помешает нам с тобой отомстить? Ведь ты со мной, ты мне брат?

– Нет, нет, я не могу пойти на такое! Упаси Господь! – Ильяс вскочил, будто вовсе собрался убежать. – Его же папа с мамой на меня повесили! Это же!.. Он же настоящий! Неужели ты не понимаешь?!

– То есть ты бросишь меня?

– Это ты бросаешь меня! Всех нас! Память о родителях! Я тебя… я тебя ударю! – Он плакал, уже не стесняясь, подпрыгивал на месте, маленький, тощий, с длинными руками, но зрелище это не смешило Самира, не удивляло, оно вызывало у него боль.

Подсердечную, тянущую, словно от воткнутого под ребра ножа.

– Вот тебе раз, – сказал он, опуская майку. – Ну что же, я думал, мы всегда…

– Это ты захотел бросить всех! Ты поругался с отцом Григорием! Зачем?! Зачем?! Вернись, брат! – Ильяс и в самом деле замахнулся, точно для удара, но в следующий момент опустил руку. – Я тебя прошу-у… Не уходи-и… Нет! Нет! Что ты делаешь? Пожа-алуйста!

Самир встал, отряхнул штаны.

– Пойдем, – сказал он. – Скоро стемнеет.