Для чтения вечером

Или, например, это:

В ночном саду под гроздью зреющего манго
Максимильянтанцует то, что станет танго…

Или даже иногда визборовскую:

Приходи ко мне, Бригитта,
Как стемнеет, приходи.
Всё, что было, то забыто,
Всё, что будет, – впереди.

А когда она пела:

Он здесь бывал: ещё не в галифе —
В пальто из драпа, сдержанный, сутулый…

– все понимали, что она меняет наполнение этого стихотворения и имеет в виду совсем другого мужчину. Но об этом не будем пока.

Вот и сегодня она сидела на стульчике, поставив гитару на колено, и перебирала струны. Отросшая за время орбитальной жизни чёлка то и дело падала на глаза и мешала петь. Она её сдувала, но та вновь падала. Она даже внутренне рассердилась – надо было какой-нибудь небольшой аксессуарчик предусмотреть, чтобы эту проклятую чёлку держать на положенном ей месте. Типа заколки, что ли. Народ расселся, она произнесла какие-то вводные слова. В основном про то, каких авторов она будет петь сегодня, – ей почему-то остро хотелось Берковского.

…Она допела «Гренаду» и в паузе попила водички. Поверх кромки стакана посмотрела в зал. Заправщик, её орбитальный приятель, сегодня сел сбоку. Её помощник, младший телеметрист, пристроился посередине. Он её боготворил, излишне громко и всегда фальшиво подпевал. Её это злило, но сказать ему было неловко. Вон поодаль пристроился связист. В крайний раз он слушал аж с открытым ртом. Сейчас пока рот закрыт. Сосёт леденец, похоже. Ой, а кто это там сзади? Хм, на Гордея похож. Во дела! Это ж мой приятель студенческий! А откуда он здесь? Он ведь теперь известный и даже модный журналист, говорят. Сугубо для эстетов типа. Во, блин, дела… Даже, помнится, читала пару раз его медитативные опусы. Значит, он и сюда добрался. Ну-ну… Про нас будет писать, очевидно. Похоже, даже скорее про меня. Хм, забавно… А у меня голова ещё немытая после смены, нехорошо… Во как внимательно слушает. Как и раньше. Правда, он эти песни уж, небось, сто лет как позабыл… Ну ладно, напомним, дело это весьма нехитрое… Она встретилась взглядом с Гордеем и игриво подмигнула ему. Заметила, как он чуть вздрогнул и тоже попытался ей в ответ рукой сделать некий приветственный жест. Но на него все начали тут же оглядываться и шикать. Концерт, впрочем, уже продолжался:

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку —
Каждый выбирает для себя.

…Когда начался концерт и Гордей увидел её, в желудке как будто поселился камень. Да, это была она. Несмотря на то, что они давно не виделись, не узнать он её не мог. Она, разумеется, изменилась, но эти изменения были в сторону изящности, тонкого вкуса и вытекающей из этого какой-то незащищённости. Совсем не то что раньше, когда она запросто могла надеть серое с коричневым и вдобавок обуться в белое. Что касабельно собственно песен, то Гордей некоторые из них даже смутно помнил. Вот, например, эту, которая как раз сейчас звучала:

Ничто не стоит сожалений,
Люби, люби, а всё одно, —
Знакомств, побед и поражений
Нам переставить не дано…

Гордей в своё время даже выучил аккорды для этой песни, но музицировать на людях было явно не его призвание, как вскоре выяснилось. Кто-то в зале засопел от прилива чувств. Потом ещё была «Куда ты уехала, Сьюзен» и совсем под конец «О, сладкий миг, когда старик…». После всего – долгие аплодисменты и букетик тюльпанов из их орбитальной оранжереи. Они, эти тюльпаны, в невесомости вырастали весьма непохожими на земные, но всё равно от добрых старых традиций никто не хотел отходить. Правда, почему-то эти цветы не пахли.

После концерта все не особо спешили расходиться, несмотря на информацию на табло, что через пятнадцать минут отключат гравитацию. Никто не просил её петь ещё – видели, что она утомлена. Но на лицах у всех читалось ощущение, что надо бы ещё немного побыть вместе. Хотя бы несколько минут. Люди в основном молчали, кто-то глядел в пол, кто-то – в потолок. Одни продолжали сидеть, иные стояли небольшими группами и полушёпотом говорили. Лена тоже не уходила – ей принесли минералки, и она пила маленькими глотками. Рядом на стуле лежала замолчавшая Ленина гитара, и кто-то подошёл и просто в задумчивости потрогал басовые струны. Те отозвались тихим гулом…

Гордей прекрасно понимал, что прямо сейчас поговорить вряд ли получится. Хотя ему показалось, что Лена была бы не против. Но это не факт, конечно. Может быть, вообще лучше завтра? А если у неё работа завтра? Да и захочет ли она вообще общаться? Но обозначить себя надо по-любому. Раз уж она ему помахала рукой. Да, надо попробовать… Хотя бы пару слов – просто, чтобы понять, какие он у неё эмоции вызывает. Лучше бы, конечно, никаких. Но, с другой стороны, Гордей почувствовал, что этот концерт уже разбередил его, и сохранить холодную голову будет непросто. Сдвинулись какие-то внутренние процессы, которые были много лет заморожены в нём. Надо ли это ему теперь – вот вопрос. Но работать надо, тут нет вариантов. Писать же втихую, даже не поздоровавшись и не поговорив с ней, – это как-то вообще несолидно с профессиональной точки зрения. Хотя некоторые коллеги Гордея таки и делают. Нет, мы так не будем поступать. Гордей тронул за локоть стоящего перед ним человека и глазами показал тому, что ему надо бы пройти вперёд. Тот чуть посторонился, Гордей обогнул группу людей и подошёл к Лене. Они душевно поздоровались, даже слегка соприкоснулись щеками, по нынешнему обычаю. Он вкратце обрисовал, кто он сейчас и зачем тут. Лена была, возможно, немного удивлена и его появлением, и его задачей, но не показала этого. Напрашиваться на долгий разговор с уставшей женщиной, даже давно знакомой, Гордей счёл бестактным, и они договорились, что плотно побеседуют завтра в обед. Но вышло слегка иначе…

6. После концерта

Гордей пришёл к себе в каютку, почистил зубы, сбросил обувь, уселся на диван. Тело вроде бы хотело поспать, но мозг пока придерживался иного мнения. Он достал из холодильника банку пива и чипсы. Чипсы оказались чудовищно просроченными, и он пульнул весь пакет в молекулярный утилизатор. Тот удовлетворённо почавкал и через 15 сек опять выдал свой дружелюбный зелёный глаз. Гордей прикола ради в своё время (на Земле) с ним вдосталь позабавлялся. Книгу средней толщины этот чудовищный прибор сжевал, помнится, за сорок пять секунд. Тапок – почти за две минуты. Бутылка из-под шампанского превращалась в ничто спустя две с половиной минуты. Датчик жизни, кстати, работал исправно – загруженные в утилизатор тараканы выползали обратно живыми и весьма бодрыми. Что вы хотите – фирма «Сименс» веников не вяжет. Однозначно полезная вещь. Здесь, на станции, была уменьшенная версия, но всё равно интересно. Через пару минут опустевшая банка из-под пива, печально позвякивая, направилась вслед за чипсами. С ней утилизатор разобрался всего за минуту, хотя она была композитная. Неплохо, неплохо… Гордей опустил глаза вниз, секунду подумал и снял уже несвежие носки. Они быстро отправились в путь вслед за банкой – на них было потрачено секунд двадцать, по Гордеевым ощущениям. Он уважительно сказал: «У, холера…», но ничего ещё достойного утилизации вокруг не обнаружил.