Для чтения вечером

Для чтения вечером
Дмитрий Казанский

Бывает, что конечный смысл игры скрыт от играющих. Им важен процесс, он заслоняет результат. Так происходит и с играми в литературу. Процесс – полёт, результат – приземление… Но фантазировать – это не должно быть работой… Нельзя с удовольствием читать то, что написано без удовольствия. Так мне сейчас подумалось…

Для чтения вечером

Дмитрий Казанский

Иллюстратор Ольга Косинская

© Дмитрий Казанский, 2020

© Ольга Косинская, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-0051-9310-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Орбитальная командировка

1. Главный редактор

На стене висел, как и полагается в приличных редакциях, портрет важного государственного человека. Сбоку от портрета прикреплён кнопочкой листок бумаги из принтера с пугающими словами «Вазелин ещё нужно заработать». Гордей посмотрел сначала на портрет, подивился в очередной раз его явно преувеличенной зализанности, потом перевёл взгляд на листок бумаги, потом – на сидящего под портретом мужчину в аккуратном пиджаке и при полосатом галстуке. Это был главный редактор. Когда он вышел из-за стола пожать Гордею руку, стало видно, что с костюмным пиджаком он комбинировал джинсы и кроссовки. Видимо, сотрудникам надо было это понимать как знак несомненной демократичности и современности обладателя данного кабинета. Сотрудники и демонстрировали это понимание в меру своего подхалимства.

– Ну что, Гордеюшка, есть мнение, – редактор сделал лёгкое движение бровями, – что ты слегка засиделся последнее время на текучке. Оно, впрочем, вполне понятно: от поиска достойных городских новостей в нашем тишайшем месте утомится кто угодно. Нет ли желания взбодриться и сменить обстановочку, а?

– Скучновато, конечно, не без этого. Но всё же делать качественные тексты из ничего – это ведь слегка и признак профессионализма, согласитесь, – садясь в скрипящее креслице у стены и параллельно доставая из заднего кармана джинсов свои сигареты, парировал Гордей.

– Ну да, это твоя сильная сторона, – согласился редактор, тоже закуривая, что предвещало доверительный разговор.

Гордей пригляделся к его зажигалке: «Ага, Samsung Ge307», – определил он. Одно время Гордей коллекционировал прикольные зажигалки. Он вообще как-то весьма первобытно любил огонь, обожествлял зажигалки и, разумеется, знал в них толк.

– Видишь ли, дружище… – редактор пустил дым в потолок и сделал паузу.

Гордей внутренне подобрался. Сотрудниками было давно замечено, что если редактор употреблял слово «дружище», то за этим следовало что-то весьма неприятное.

– Ну так вот, – продолжал редактор, в упор глядя на Гордея, – появилась идея. Надо слетать на денёк на орбиту и сделать репортажик о культурном досуге нашей пусковой команды. Есть мнение, – редакторский палец показал куда-то вверх, – что мы должны быть первыми в освещении этой темы. А быть первыми – это, сам понимаешь, задавать планку и всякое такое. Усёк логику?

– А что там может быть интересного, в этом орбитальном досуге? – слегка удивился Гордей. – Или обычная наша связь туда не добивает?

– Насчёт связи не знаю, похоже, не добивает. Или канал слабый. Но народ там своеобразный, это точно, – отозвался редактор, – плюс к тому в закрытых сообществах могут происходить интереснейшие вещи. Они там ведь вахтуются по два месяца и, когда пусков нет, развлекаются по полной программе. Устроили, например, самодеятельный театрик, репетируют что-то, потом показывают свои постановки отбывающим в дальний космос командам. Говорят, у них получается довольно интересно. Пусков у них два или три в месяц, ты в курсе наверняка. Поэтому свободного времени у пусковиков завались, а на Землю их не отпускают, пока не отвахтуются. Ещё что-то помимо концертов устраивают. Есть там даже местные знаменитости, говорят. По стенам висят картины. Маслом, всё как положено. Очень недурственно, кстати, – мне сказали знающие люди. А когда идёт смена вахты, они отчитываются перед вновь прибывшими ещё дополнительным концертиком. Короче, всё это выглядит довольно прикольно, прямо культурный заповедник, не знаю даже, как сказать точнее. Это уже длится больше года, и главное – уровень всех этих орбитальных мероприятий уже такой, что профессионалы начинают ревновать. Присылали мне тут одну флешечку… Чуешь интригу, да? Так что лети, погляди там всё на месте и сделай материальчик. Ты парень продвинутый у нас…

– А оно нам надо в целом-то? Тема ведь чужая. Нам про это писать никто не позволит, тематический рынок давно поделён у нас, сами знаете. Культур-мультур всякий – это не к нам же…

– Э-э-э, мил человек, что ты понимаешь про рынок в журналистике… Сейчас как раз и будем всё переформатировать. «Глобус»-то закачался… Надо использовать момент. И тебе в этом отводится определённая роль. Или у тебя амбиций в плане расширения тем нет уже?

– Есть вещи, которые мне близки, и я их описываю хорошо. А есть всякая хрень и пурга, про которую я не пишу и пробовать не собираюсь. Типа быта или труда на орбитальной станции, – сказал Гордей, ввинчивая окурок в пепельницу.

Ему, если честно, абсолютно не улыбалось куда-то лететь, да ещё в пятницу. Поэтому он решил побороться, хотя у него не было ощущения, что это приведёт к успеху. Но покапризничать следовало… Из общих соображений…

– Шеф, а вы, часом, не забыли, что у меня висит ещё статья про городскую свалку? Когда мне её теперь доводить до ума? – сделал Гордей попытку образумить шефа.

– Это потерпит.

– Да и потом, есть определённые планы личного толка. Я уже договорился на завтрашний вечер. Ну, вы же понимаете… – Гордей изобразил лицом и характерными движениями рук предстоящие ему приятственные часы. На самом деле он блефовал, но шефу об этом знать не следовало.

– Зря ты так. – Редактор, казалось, был разочарован отсутствием энтузиазма. – Впрочем, я это всё смогу сделать и без тебя. Но на тебе я поставлю крест, учти…

– Хм… А туда для начала как попадают-то? Там ведь нужен допуск какой-никакой, наверное, – неуверенно и явно примирительно сказал Гордей. Он подумал, что не обязательно разделять чужие амбиции, но на них можно неплохо заработать. А сейчас это было вполне реально. Написать за два дня занятный текст он умел. Не провокационный или скандальный, как сейчас модно, а нормальный. Мягкий, но слегка уносящий куда-то вдаль. Даже с налётом мечтательности. И удержаться в рамках темы при этом он вполне способен. Но, признаться, не хотелось портить себе выходные…

– Не боись, всё уже подготовлено. Завтра с утра туда идёт пищевой борт. Сейчас посмотрю номерок даже. – Редактор поворошил бумаги на столе. – Йопт, куда же делась-то? А, вот оно. – Он поднёс бумагу к лицу, так как был близорук, но из пижонства не использовал оптику. – Номер 443-бис. Ну да. Этот борт идёт транзитом на Луну. Из Шереметьева, как обычно. Грузовой терминал №8. Я про тебя договорился. Без тебя не улетят.

– Э-э-э…

– Даю тебе, мин херц, три часа на решение всех твоих текущих проблем, – хмуровато сказал главный редактор. – После этого времени, если не получу от тебя подтверждения, можешь забыть о квартальной премии. А отдел городских обзоров и новостей я отдам Отрадинскому. Всё, время пошло. Свободен.

– Я, конечно, постараюсь, но обещать не буду, – красный как рак, выдавил из себя Гордей, повернулся на каблуках и вышел из редакторского кабинета.

Редактор, рыжая скотина, уже, похоже, переключился на следующее дело. Во рту торчала потухшая сигарета, а глаза энергично бегали по экрану. Гордей понял, что редактора абсолютно не интересуют мелочи его, Гордеевой, жизни, и обсуждать тут нечего. А отдавать отдел Отрадинскому – это был прямой шантаж и явное свинство со стороны редактора. Тут двух мнений быть не могло. Отрадинский, в принципе, нормальный дядька, но совсем для других дел.

– Вот ведь козлина, – добавил Гордей тихо, уже пересекая приёмную.

Само журзадание было, в сущности, несложным. Послушать, поговорить, написать, забыть. Главный редактор, как понимал Гордей, не был бы главным редактором, если бы у него не имелись во многих местах свои поставщики интересной информации. Кто-то из них, похоже, порекомендовал обратить внимание на орбитальную станцию. Действительно, могло получиться неплохо. Придумался и заголовок – «Театральная постановка „Леди Макбет“ на орбите» или что-нибудь в этом духе. Надо же утереть нос американцам. У тех досуг заполнялся исключительно мультиками. Н-да…

Все в редакции знали, что Гордей действительно довольно легко писал красивые и бессодержательные миниатюры о разных незначительных событиях городской жизни. Получалось так вполне даже живенько иной раз – во всяком случае, главному редактору нравилось, и он вот уже три года держал Гордея на условной теме «городские новости с лёгким налётом романтизма». Гордеевы тексты отличала не всегда уместная литературность, созерцательность и отсутствие видимого сюжета. Плюс к тому дзен-буддистская прозрачность и склонность через парадоксы говорить о том, что стоит за миром слов и рациональных суждений. Эстеты от журналистики его любили. Некоторые даже считали это «малой, но настоящей литературой».

Вообще-то писать такие бессюжетные рассказики о городской жизни оказалось, к лёгкому разочарованию Гордея, довольно просто. Он, было время, ждал каких-то чудес и откровений, а их не оказалось. По фазам само собой все идёт. Сначала просто расслабляешься, открываешь глаза и уши – и слушаешь, как люди говорят. Ходишь по улицам, топчешься на рынке, ездишь в транспорте – впитываешь атмосферу. Неделю примерно. Происходит некая самозагрузка стартового лингвистического материала. Потом накопленное записываешь в виде полусотни удачных фраз или необычных оборотов. Потом тупо сидишь и ждёшь. Ещё неделю или чуть более того. Внутри начинается весьма загадочный процесс – некая, метафорически говоря, плавка загруженного. Форсировать ничего не нужно и в положенное время откуда-то из глубин вылезает некий прототекст, где все герои используют те или иные найденные ранее фразы и всё отчего-то довольно удачно компонуется, так что получается вполне сносный, относительно законченный кусок. Потом просто надо его аккуратненько причесать, подшлифовать, убрать мелкие ляпы и всё – нате, получите готовый рассказик. Каких-то фундаментальных сомнений, мучительного перебора и отбраковки различных вариантов сюжета не возникает. Поэтому и происходит всё очень просто и естественно. И это совсем не похоже на те мучения, на ту титаническую борьбу с каждым словом, которую описывают некоторые, даже довольно маститые авторы. Видимо, таким авторам нечем подманить свою музу. Сам Гордей смотрел на свои с ней взаимоотношения сильно проще: пишется – хорошо, не пишется – лягу спать или выпью пива.

На самом деле больше всего он любил писать о выставках живописи. Если уж Бог не одарил Гордея способностью сносно рисовать, то хотя бы способностью воспринимать изобразительное искусство он одарил его в полной мере. Гордей вместе с художником легко уносился в запредельные миры. Язык живописи гораздо богаче слов, и Гордей был ему открыт. Повезло, да. Плюс сама атмосфера выставок его привлекала. Сюда ведь люди ходили специально. Они к этому готовились. Это, согласитесь, слегка не тот способ общения с искусством, когда ты читаешь книжку в метро или сидя на унитазе. Театр и традиционное игровое кино Гордея тоже уже не плющили. Сама идея лицедейства изначально не прельщала. Как можно что-то сыграть, если ты читал сценарий и заранее знаешь конец? Успешный актёр – это ведь кто? Это человек, максимально возможное время находящийся в чужой шкуре. Человек без своего «Я». Тут явно надо поработать психиатру. Искусство перевоплощения, говорите? Гордей недоумевал и часто спорил с друзьями – а в чём тут, спрашивается, искусство? Носить чужую одежду, озвучивать чужие мысли, передавать колорит иной эпохи – очень специфический вид деятельности. Типа шпиона. Попытки прожить не свою жизнь. Так или иначе, но Гордей предпочитал обзоры современной живописи всем прочим способам заработка. Кстати, тексты про живопись как таковую или отчёты о выставках модных художниках у него часто походили на изложение собственных снов, навеянных увиденными картинами. Получалось иногда просто здорово. Особенно, как помнилось, текст про позднего Модильяни (написанный за один вечер) вызвал широкий отклик.

Впрочем, о журналистике много можно рассуждать. Гордею повезло, что он в неё погрузился уже более-менее сформировавшимся человеком. Сформированность – это понятие многогранное, конечно. Но в конкретно журналистском деле он понимал это как умение отстраняться от пропаганды, быть «чуть-чуть сверху». Быть наблюдателем, а не участником. Иногда это было трудно, да. Есть вещи, в которые не вовлекаться практически невозможно. Но не надо путать вовлечённость и корпоративные интересы. Вокруг было многовато журналистов, которые виртуозно научились отбирать, нарезать и подавать информацию в той или иной упаковке, угодной определённым силам. Формировать, так сказать, общественную повестку – подменять важное чем-то похожим на важное, но не являющееся таковым. Они просто понимали ремесло не как служение абстрактной, по их мнению, идее, а как вполне себе конкретную рыночную деятельность. Про это все написано не раз и не два, конечно, но от этого количество желающих манипулировать общественными настроениями не уменьшилось ничуть. Техника «свободы мнений» позволяет очернить вообще все, что закажут. Обсуждение ради самого процесса, ничего более. Гордей внутренне брезговал такими коллегами, которые не стремились сделать хотя бы небольшой художественный трамплин в иные сферы, где главенствуют не чьи-то корпоративные интересы, а нечто более красивое. Некоторые наиболее прагматичные коллеги по ремеслу, конечно, недолюбливали Гордея, считали это всё эстетскими выкрутасами. Но Гордею было уже наплевать… Именно так надо понимать сформированность, пожалуй… Он руководствовался старой и абсолютно верной мыслью про то, что «быть знаменитым – некрасиво». А стремиться нормальному человеку к этому – вообще аморально, это делает его примитивным.

2. Раздумья и их результат

Выйдя от главного редактора, Гордей спустился по лестнице и решил подышать воздухом на крыльце и вообще – собраться с мыслями, прикинуть, что и как. Их редакция располагалась на третьем этаже в красивом доме на набережной. В этом доме было знатное крыльцо, ещё с прежних времён: по бокам сидели бетонные львы и бдительно осматривали окрестность. Вот между ними и стоял Гордей. К слову сказать, львы были модернизированы местными умельцами – в них были вделаны камеры системы слежения, так что бдели они на самом деле, без дураков. Гордей пососал таблетку для тонуса, выплюнул, поглядел на медленно проезжающие авто, на разнообразно одетую публику, создающую на улице броуновское движение. Смеркалось, шёл лёгкий снег. Проходящий подросток в спартаковском шарфе попросил у него сигарету, но Гордей холодно его отослал. Чуть дальше по каналу шла какая-то баржа, отсюда была видна её корма, и доносилась пошловатая музычка. Вороны дрались возле уличного утилизатора. Уже зажгли освещение, и город приобрёл свой манящий и много чего сулящий вечерний облик. Камера слежения на фасаде повернулась, и в живот Гордею упёрлась малиновая метка лазера. Это, видимо, означало, что он застоялся на крыльце и начал вызывать некие подозрения у службы охраны. Ему, похоже, деликатно предлагали спуститься со ступенек и проследовать по своим делам. Без особого энтузиазма Гордей так и сделал. В голове ещё пока было пустовато, и он медленно пошёл по направлению к метро, прикидывая, как бы поаккуратнее отвертеться от поездки без особых последствий для себя. Окончательное решение – лететь или нет – пока не пришло…

Маленький бодрый кобель вынырнул из-под заляпанных грязью ворот какой-то, похоже, овощной базы и довольно дерзко, если не сказать больше, уставился своими блестящими глазками-бусинками на Гордея. Подобрался осторожно поближе, понюхал штанину, пошевелил ушами, повилял хвостом. Гордей скосил на него глаза, но не стал замедляться и с молчаливым достоинством прошёл мимо. Он не очень любил собак. Кобель, возможно, это почувствовал, слегка внутренне расстроился, потоптался возле придорожного столбика, пометил его двумя капельками, энергично пошоркал задними ножками по земле и опять прошмыгнул под ворота.

Когда Гордей пришёл работать в журнал, то изначально радостное осознание своей способности легко и непринуждённо создавать красоту через пару месяцев уступило место тягостному долгу делать это денно и нощно. Вот и сейчас тоже Гордею не хотелось никуда лететь. Нечего на этой орбите делать нормальному человеку. Восемьсот километров над поверхностью Земли. Гигантский пусковой комплекс. Три пусковые команды сменяют друг друга. Наши, американцы и китайцы с индусами. Тридцать лет назад, когда эту станцию строили, был, конечно, массовый подъём, все как-то бурлили. Ну как же – крупнейший международный проект, бла-бла-бла… Президенты счастливо улыбаются и растроганно жмут друг другу руки… Потом всё вошло в бытовую колею. Люди привыкли, процессы наладились, сам космос поднадоел. Это стало таким же привычным, как метро. Возили туда какое-то время экскурсии, потом перестали – спроса не стало. Периодически по всеобщей сети проходили сообщения – что-то там у космонавтов произошло такое офигенское. Гордей припомнил, что какой-то парень затерялся в космосе не так давно вместе со своим кораблём. Никак найти не могли. Улетел – и с концами. Максимом его звали, кажется. Фамилия Гордею не запомнилась. Ну а те, кому надо по работе на орбите находиться – пусковые команды, специалисты по обслуживанию самой станции, они из героев превратились в обычных людей. Некий островок как будто возник, только не на воде, а в стратосфере. Или 800 км – это уже не стратосфера? Этого Гордей точно не знал. Но островная аналогия хорошо тут работала. На Земле те искусственные острова, которые были насыпаны в океане за последние двадцать лет, тоже уже не вызывали былого подъёма. Некоторые из них, кстати, лет десять назад получили вообще полную независимость. Были ещё острова, насыпанные в частном порядке и заселённые людьми специального призыва. Был даже в Интернете набор жителей, помнится. Обещали отсутствие правительства, бесперебойную доставку продуктов и полную свободу творческого самовыражения. Гордей чуть было не подписался тогда. Недалеко от Австралии, 100 км всего. Насыпал, как всегда, «Донн-Инвест». Засыпщик-застройщик известный. Площадь – 20 км

 – вполне нормально. Вид на жительство с гарантией занятости стоил тогда 25 000 кредитов. Но, впрочем, Гордей вовремя остановил свои воспоминания. Достичь в космосе сопоставимой с островами степени автономности далеко не так просто. Для начала – просто слишком дорого. Даже для «Донн-Инвеста». Поэтому пока строили такие вот орбитальные комплексы и гоняли туда-сюда пищевые ракеты. Ну и под заселение не отдавали, а нагружали какими-нибудь общественно полезными задачами. Типа особо чистых производств или запусков ракет в дальний космос. Короче, уже воспринимали это всё как некую промзону. И, похоже, всё-таки туда придётся лететь. Гордей от этой мысли даже скукожился.

Дома Гордей покормил кота и завалился на диван. Положил себе на живот ноут и вывел на потолок всю информацию об этой орбитальной станции. Просто тупо лежал и читал. «…Так, построена в… сдана в эксплуатацию в… перечень успешных пусков, перечень неуспешных пусков… фотки… состав экипажа… капитан – Йос Ферстаппен, старший инженер – Алекс Кобзев, старший телеметрист – Елена Ивлева, заправщик – Пелле Йоккинен, КИП-инженер – Евгения Пупова, врач – Ясунори Идомимури, программист – Джошуа Андерсен…»

Палец уже почти нажал на клавишу скроллинга, но глаз за что-то зацепился. Гордей ещё раз пробежал последние строчки. Елена Ивлева! Тох-тибидох!!! Знакомое сочетание. А не она ли это? У Гордея была в институте подружка с таким именем. А что – почему нет? Бывают же чудеса на свете! Гордей испытал некое томление в области желудка… Хотя ей же тоже за полтинник уже… Он внутренне понял, что не будет откашивать от полёта – хотя бы потому, что есть маленький шанс, что это окажется именно та Лена Ивлева, на которую много лет назад он с обожанием смотрел и по поводу которой по ночам грыз подушку и регулярно орошал простыню. Отличница, староста их группы. И попутно звезда студенческой эстрады, кстати. Не ровня ему, обычному студенту. У нее в те годы была тугая попка, замечательная челка и серьёзные кавалеры. Он набрал на коммуникаторе мессагу редактору: «Еду, всё срослось».

…Горит настольная лампа. Кот сидит неподвижно, как статуэтка, и глядит на муху. Гордей надел наушники, включил медленную музыку, забрался под свой любимый коричневый в шашечку плед, и его унесло в воспоминания…

…Эта Лена Ивлева мусолила Гордея целых три года. По-другому и не скажешь… Ни туда ни сюда… Потом на её горизонте появился какой-то аспирант (в те времена аспиранты были ещё в большом респекте), и Гордею только и оставалось, что предаваться фантазиям, помогая себе рукой. Такова жизнь… Потом он с горя ушёл в армию. Как раз тогда была очередная горячая точка, он туда стремился, чтобы все забыть. Но его туда не взяли по зрению. А ещё чуть потом в стране всё вообще радикально переменилось. Надо было элементарно выживать. Или уезжать из страны. С тех пор прошло уж тридцать лет. Так что лучше сделаем погромче звук – в этом месте хорошие басы… Когда тебе уже накатил полтинник, становишься очень требовательным к басам. Никто, кстати, не может объяснить – почему…