Макс Бор и Зеленая Борода

И вот теперь бывший закадычный друг, а ныне чемпион области по карате стоял и в упор, не по-доброму, смотрел на Миньку. Именно на Миньку. Горшков для него был малоинтересен, как любой другой неодушевлённый предмет.

– Ты мелких с собой забрать хочешь? – Мальков произнёс это таким радостно-изумлённым тоном, будто только сейчас догадался о желании Некрасова. – Так забирай, нужны они кому!

– Пошли, ребята, – тихо сказал Алексей. Обыденно сказал. Скучновато. Словно просто приглашал пройтись вечерком, подышать свежим воздухом, а не спас только что пацанов от неминуемой расправы.

– Здорово, кстати! – он по очереди крепко пожал руки Бору и Фомину.

Пропустив семиклассников вперёд, Алексей зашагал вслед за ними, даже не посмотрев на своих бывших друзей.

– Лёх… – вдруг жалобно пискнул Зеленский. – Можно я с вами?

Некрасов, Бор и Фомин остановились на минуту и переглянулись между собой.

– Пацаны, вы как? Что скажете? – спросил Некрасов.

– Хрен с ним, пускай идёт… – поморщившись, махнул рукой Максим. У него всё ещё сильно болел живот после Минькиного удара.

– Пусть, пусть, – кивнул Фома. – Не гнать же пинками придурка этого!

– Сыпь за нами. Пацаны не против. Только в темпе! – огласил «приговор» Алексей. Сёме не надо было повторять дважды. Опасливо косясь на недавнего «авторитета» Малькова и на могучего Горшенеггера, Зеленский осторожно, бочком, обошёл их и припустил по тропинке вслед за удаляющейся внушительной фигурой Некрасова.

– Вот сука… – процедил сквозь зубы главарь Минька, имея в виду то ли бывшего друга Некрасова, то ли неблагодарного сопляка Зелёного, то ли саму жизнь, которая устроена вот так, а не иначе. Затем Минька повернулся и быстро пошёл в сторону, противоположную той, куда ушли его недруги. Вслед за ним послушно потопал Лёха Горшков.

Смеркалось. Приятная вечерняя прохлада, освежающая, будто холодный лимонад, заполнила собой все улицы, улочки и закоулки Иванова Мха. Коты и кошки, ночные хозяева посёлка, что ещё недавно нежились в сонной истоме на нагретых солнцем подоконниках, скамейках и крытых черепицей и шифером крышах, прогуливались там и сям, задрав хвосты и распушив усы-антенны. Галки и вороны, шумно галдя, устраивались на ночлег в кронах старых лип.

Ребята шли по улице молча. Бору и Фомину не хотелось ничего говорить при перебежчике Зеленском, которому они не доверяли. А Некрасов был неразговорчив по самой природе своей. Первым нарушил тишину Сёма:

– Мой дом. Я пойду, да?

– Чеши. И давай компанию себе поаккуратнее выбирай, – сказал Некрасов.

Сёма не ответил. Серым крысёнком он юркнул в свою подворотню.

– Говнюк, – хмуро буркнул Денис.

– Не то слово! – согласился Макс.

– Молодой ещё… – примиряюще прогудел Некрасов. – Ладно, парни. Давайте я вас сегодня до дома провожу. Мальков обид не прощает. А завтра… Завтра – поглядим.

И они зашагали дальше уже втроём. На улице зажглись немногочисленные фонари. Свет их большими жёлтыми кругами ложился на дорогу, освещая каждый, даже самый маленький камушек. За пределами же этого круга темнота казалась ещё чернее. Ребята шли по вечерней дороге, а когда на пути случался очередной фонарь, они словно ненадолго, буквально на пару мгновений, снова попадали в белый день. Шаг, другой – и темнота накрывала их с головой своим чёрным плащом.

– Ну вот я и пришёл, – сказал Денис. Его дом был первым. – Спасибо, Лёха!

Фомин широко улыбнулся Некрасову и крепко пожал его могучую, великанскую руку. Затем звонко хлопнул по правой ладони Бора и, немузыкально насвистывая, зашагал к дому. У самой калитки Фома некстати вспомнил о спиннинге. Улыбка сползла с его лица, а железная скрипучая дверь отворилась с таким трудом, будто к ней на цепях были подвешены пудовые гири.

– Навешает ему отец за спиннинг… – тихо проговорил Макс, глядя вслед ушедшему Фоме.

– Ничего! Шкура крепче будет, – ухмыльнулся Лёха. – Ладно, пойдём до тебя побыстрее, а то у меня дела сегодня ещё.

– Погнали, погнали, – ответил Бор, и они быстрым шагом, переходящим на лёгкую рысь, заспешили к дому Максима.

– Лёх, – спросил на бегу Макс, – а ты завтра к Даниле-мастеру идёшь? Завтра же суббота. Чаепитие.

– Само собой! – ответил Некрасов. – Мне ещё книжку тренеру отдать надо.

– Всё про Японию читаешь, Лёх?

– Читаю. Интересно.

За последние полгода Алексей перетаскал из библиотеки Коршункова все книги о Японии. Вначале он читал только книжки, посвящённые карате и другим воинским искусствам. Потом, увлёкшись, начал читать об истории средневековья Страны восходящего солнца. Об искусстве, традициях. Даниил Алексеевич всячески приветствовал тягу Некрасова к чтению. Сперва учитель ненавязчиво подсовывал Лёше книги. Позже Алексей начал просить их сам.

В окнах Максима горел свет. Мама и бабушка ждали его и, видимо, уже волновались. Обменявшись рукопожатиями с Алексеем, Бор поспешил домой. Некрасов же отправился дальше. Неподалёку от Максима, всего через два дома, проживал дядя Алексея, двоюродный брат его отца. Что примечательно, дядя был полным тёзкой своего племянника. Алексей Некрасов-старший в юности подавал большие надежды как боксёр-полутяж, но потом попал в аварию и уже лет двадцать был прикован к креслу-каталке. Лёхин отец, Виталий, не раз предлагал брату переехать к нему, но дядя Лёша решительно отказывался. Видимо, боялся стеснить. Некрасов-младший бывал у дяди почти каждый день: приносил продукты, помогал по дому. Сегодня они договорились вместе посмотреть футбол. На завтра же у Алексея был запланирован кросс, а после – чаепитие у тренера.

Традицию таких чаепитий Коршунков ввёл уже давно, предложив каждую последнюю субботу месяца собираться у него дома, чтобы подвести некие итоги и просто поговорить. Вначале ребята отнеслись к предложению сэнсэя без особого энтузиазма. Какой, в общем-то, интерес сидеть за одним столом с взрослым человеком и обсуждать какие-то там проблемы? Не поприкалываться нормально, не «оторваться» как следует… Но уже через пару месяцев традиция эта так полюбилась юным каратистам, что они сами дня за три до заветной субботы по десять раз подходили к тренеру, чтобы спросить: «А у нас всё в силе? Собираемся в этот раз?»

Приходили все обычно заранее, ещё за полчаса. Потом сообща дожидались во дворе, пока часы покажут шесть. Каждый приносил из дома что мог. Но особенно все ждали прихода Толи Шмелёва. Его мама пекла совершенно изумительные пироги. С яблоками, с вишней, с картошкой… Анатолий традиционно опаздывал. Коршунков как-то, отчитывая после тренировки Шмелёва за нерасторопность, сказал: «Копается, копается… Таких любителей копаться среди остального человечества не сыщешь! Только среди сусликов, кроликов и отдельных видов тушканчиков». С тех пор к Шмелёву, которого доселе сокращённо именовали Шмель, намертво приклеилась кличка «Суслик», или коротко – «Сусл». На чаепитие Сусл умудрялся опаздывать тоже, но пироги Сусловой мамы компенсировали все неудобства и гасили любые «народные возмущения».

Как правило, за чаем происходили оживлённые дискуссии, перераставшие порой в ожесточённые споры. Предметом дискуссий могло быть что угодно – от возможности существования жизни на других планетах до рок-музыки, от теории Дарвина до научной фантастики. Надо заметить, что Даниил Алексеевич вёл себя во время горячих споров весьма дипломатично. Учитель никому не навязывал своё мнение, но всегда просил не переходить в спорах на личности и учиться грамотно аргументировать свою точку зрения. Он был подобен мудрому дирижёру, который мягкими, деликатными движениями превращал нестройное и порывистое звучание мыслей учеников в нечто более организованное, но от этого не менее самобытное и оригинальное. Некрасов во время дискуссий обычно помалкивал, тихо сидя в углу. Он не был настолько начитан, как многие из старших учеников Коршункова. Не был он и заядлым спорщиком вроде Бора или его закадычного друга Фомы. Последний, кстати, прочёл в жизни книг определённо не более Лёхи Некрасова. В спорах Фомин брал скорее громкостью аргументов, чем их обоснованностью. Некрасову просто нравилось в этой простой и между тем интересной атмосфере. И ему было странно вспоминать, что ещё не так давно мог в компании себе подобных, прихлёбывая пиво, часами хохотать над дурацкими анекдотами и ещё более дурацкими «историями из жизни».

На следующее утро Максим проснулся очень рано. Не было ещё и пяти. Мама и бабушка спали. Макс быстро оделся и выскользнул из дома. К завтраку он планировал вернуться.

Вчера, когда он пришёл домой, его не ругали. Мама молча поставила ужин на стол и ушла в свою комнату. Макс заметил, что глаза у мамы красные, заплаканные.

– Мам, ну, не получилось у меня вовремя прийти… Ну, извини! Не утонул же я, правда! – принялся оправдываться Бор. Как всегда в таких случаях, ему было одновременно неловко и отчаянно стыдно – Да, и что бы там могло случиться? Ну что, съели бы меня там кроко… Макс хотел сказать «крокодилы», но осёкся, вспомнив недавнее происшествие на реке. – В общем, больше – не повторится! Буду в следующий раз вовремя, как штык! Обещаю! Торжественно клянусь! А, мам… – Максим тихонько постучал в дверь маминой комнаты. – Ты уже спишь? Ладно, спокойной ночи тогда! Бабушка красноречиво шуршала газетами, сидя в любимом своём, старинном кресле. На проштрафившегося внука она даже не смотрела. Подчёркнуто. Помахивая хвостом, на кухню явился Пифагор. Кажется, только он был готов общаться с Максом в этот вечер. Коротко мякнув, кот запрыгнул к юному хозяину на колени и, устроившись поудобнее, громко замурлыкал.

– Что они дуются-то на меня, Пиф? – спросил Макс у кота. – Вроде и опоздал всего на час. Ну на полтора! Догадались по моему виду, наверное, что я влип во что-то… Опекают меня, будто я ребёнок!

Пифагор внимательно посмотрел на Максима своими зелёными глазищами, потом спрыгнул на пол и удалился из кухни столь же чинно, как и пришёл. Кажется, кот тоже не одобрял поведение Максима. А самое противное, что сам Бор в глубине души решительно своего поведения не одобрял. Надо было ещё извиниться, конечно. Перед мамой, да и перед бабушкой, конечно. Не «для галочки», а нормально извиниться. Не выпендриваться и не строить из себя шибко взрослого. Коршунков говорил, что искренне извиняться и признавать свои ошибки способны только по-настоящему сильные люди. Максим твёрдо решил, что попросит прощения у мамы и бабушки сразу же, как увидит их утром. И обязательно ещё до того, как все сядут за стол. Чтобы всё стало, как всегда. Чтобы мама шутила и расспрашивала Максима о его делах, а бабушка ворчала и ругала цены и политиков. Чтобы непременно стало всё, как всегда!

Но это произойдёт несколько позже. Сейчас же Бор спешил туда, откуда они с Фомой сломя голову бежали вчера. На тот самый берег напротив трёх островов, Короля, Шута и Принцессы Татьяны. Бору было очень страшно возвращаться туда. До дрожи в коленях и замирания в животе страшно. Но желание вернуть другу его драгоценный спиннинг было сильнее этого страха.

То ли утренний холодок подгонял Максима, заставляя двигаться быстрее, то ли по знакомой дороге идти проще, но расстояние до трёх островов показалось мальчику гораздо короче. Уже через два с лишком часа он был на месте. Вот и три острова… Макс глубоко вздохнул, зажмурился, сосчитал про себя до пяти и уверенным, твёрдым шагом спустился на берег. Вот и вчерашнее кострище. Вот брошенный впопыхах котелок. Но где же спиннинг? Максим пошёл вдоль по течению реки, внимательно глядя под ноги. Через некоторое время занятие это так увлекло его, что он совершенно забыл о своих недавних страхах. Солнце поднималось всё выше. Камышевки распевали в зелёных зарослях. Макс принялся насвистывать развесёлую мелодию, вторя птицам. А вот и… Наконец-то! Спиннинг лежал совершенно открыто на песке. Бор внутренне похвалил себя, что вышел из дома так рано. Случись бы тут какой прохожий рыбачок, быстро бы приделал фамильной драгоценности семейства Фоминых ноги. Макс наклонился, поднял спиннинг с песка и в этот момент увидел его. Крокодил! Тот самый! Колени у Бора задрожали, а сердце провалилось так глубоко, что, казалось, достигло пяток.

Крокодил лежал у самой кромки воды, метрах в пятнадцати от остолбеневшего от ужаса подростка. Водяное чудище было всё опутано какой-то водной растительностью и совершенно не шевелилось. Максим немного осмелел. Поборов ватную слабость в ногах, он осторожно повернулся и, стараясь ступать бесшумно, пошёл прочь с проклятого берега.

– Макс? – Бора будто током ударило: голос родился из ниоткуда, словно возник сам по себе в его голове. К тому же голос этот был очень знакомым.

– Подойди ко мне, не бойся! Это я, Зелёная Борода.

Глава восьмая

Макс повернулся и медленно, словно сомнамбула, пошёл туда, где лежало огромное, покрытое чешуёй тело. Дрожь в ногах постепенно прекратилась, а сознание снова стало ясным и прозрачным. Бор опять мог трезво оценивать ситуацию, видеть вещи такими, как они есть. Прежде всего, подойдя ближе к существу, лежащему на мелководье, он понял, что это вовсе не крокодил.

Как только Фома мог принять его за крокодила? Хотя… Немудрено, конечно. Со страху что не привидится! Мальчик подошёл к чудищу совсем близко, остановился метрах в двух от него и принялся с опасливым любопытством разглядывать речного монстра. Чудище же, в свою очередь, смотрело на мальчика. И во взгляде его не было ни капли животной злобы. Напротив, взгляд его лучистых, синих глаз казался спокойным и совершенно разумным. Голова у существа была крупная, слегка приплюснутая сверху. Голову украшали длинная, спутанная шевелюра насыщенного зелёного цвета и такая же борода. На спине возвышался малиновый гребень, безвольно упавший на одну сторону, словно сломанный парус. Всё, всё было точь-в-точь таким же, как у существа из того странного сна.

– Зелёная Борода?! – произнёс Максим вслух, вытаращив от изумления глаза.

– Здравствуй, Макс… – ответил мальчику знакомый звучный голос. Так же, как и во сне, голос звучал прямо у Максима в голове. Внезапно Зелёная Борода с силой ударил по воде хвостом и заворочался так, будто пыталось от чего-то освободиться. Только теперь Бор увидел, что могучее трёхметровое тело водяного опутывает толстая леска. Крупные крючки-«девятки» впились в кожу Зелёной Бороды, причиняя жестокую, нестерпимую боль.